Антология Фантастической Литературы - Хорхе Луис Борхес
Звук моего голоса раздражал Чарли, и он сделал едва заметное движение левой рукой, будто досадуя, что его отрывают от чтения.
— Ты никогда раньше не говорил, что герой был рыжий и что он захватил вашу галеру, — заметил я, выдержав благоразумную паузу.
Чарли не отрывал глаз от книги.
— Он был рыжий, как лисица, — произнес он, словно размышляя вслух. — Пришел он с севера — так говорили на галере, когда он нанимал гребцов — не рабов, а свободных людей. Потом, много лет спустя, о нем дошли слухи, с другого корабля, или он сам вернулся... — Губы Чарли молча пошевелились. Он восторженно перечитывал какое-то стихотворение из книги, лежавшей перед ним.
— Где же был герой? — Я говорил почти шепотом, чтобы мой вопрос осторожно достиг той части мозга Чарли, что работала на меня.
— На взморье, на Длинных и Прекрасных Отлогих Берегах, — последовал ответ после минутного молчания.
— На Фурдустранди? — спросил я, дрожа от волнения.
— Да, на Фурдустранди, — ответил он, выговаривая это слово несколько иначе. — И я видел также...
Чарли замолчал.
— Да ты понимаешь, что ты сказал? — вскричал я, позабыв про осторожность.
Чарли поднял на меня глаза, закипая от злости.
— Нет! — отрезал он. — Дайте человеку спокойно почитать! Вот послушайте!
Но Оттар, старый морской капитан,
Он не из робких был.
Внимавший ему король потом
Долго водил по бумаге пером
И ни слова не упустил.
И властителю саксов
Указал благородный старик
Загрубелой темной рукой
На свидетельство правды святой:
«Вот он, моржовый клык».[81]
Видит Бог, вот это были парни! Плыли куда глаза глядят и даже не задумывались, где пристанут. Ух!
— Чарли! — взмолился я. — Если б ты собрался с мыслями на одну-две минуты, герой нашей повести ни в чем не уступал бы Оттару.
— Что вы, эту поэму написал Лонгфелло. У меня пропала охота писать стихи. Теперь я бы только читал да читал.
Нужный настрой пропал, и я, злясь на свою незадачу, отступился от Чарли.
Вообразите себя у двери сокровищницы всего мира, охраняемой ребенком — пустым, взбалмошным ребенком, играющим в кости; от его доброго расположения зависит, получите вы ключ или нет, — и вы хотя бы отчасти поймете мои мучения. До этого вечера Чарли не сказал ничего, что выходило бы за пределы жизненного опыта греческого раба-гребца на галере. Но сегодня он поведал мне — или мне от книг нет никакого толку — о какой-то отчаянной авантюре викингов, о плавании Торфина Карлсефне[82] в Винланд, Виноградную страну, как называлась Америка в девятом-десятом веках. Чарли был свидетелем битвы в гавани и описал собственную смерть. Новое погружение в прошлое было еще необычнее. Возможно ли, что он прожил с полдюжину жизней и еще смутно помнил какой-то эпизод тысячелетней давности? Такая путаница может свести с ума, но хуже всего то, что в обычном состоянии Чарли Мирз менее всего способен в ней разобраться. Мне оставалось лишь ждать и наблюдать, но в ту ночь я отправился спать, переполненный самыми дикими фантастическими замыслами.
Отныне для меня нет ничего невозможного, если только не подведет капризная память Чарли.
Я могу заново написать «Сагу о Торфине Карлсефне» так, как ее никто еще не написал, могу рассказать об открытии Америки, и первооткрывателем буду я. Но я целиком во власти Чарли, а от него, стоит ему купить очередной трехпенсовый томик издания Бона[83], ничего не добьешься. Я не решался бранить его открыто, я едва смел подхлестывать его память, ибо устами современного юноши говорило тысячелетнее прошлое, а на современного юношу способны повлиять и тон вопроса, и даже отголосок чужого мнения, и тогда он солжет, даже если вознамерится говорить правду.
Чарли не приходил ко мне почти неделю. В следующий раз я повстречал его на Грейсчерч-стрит с чековой книжкой, висевшей на цепочке у пояса. Он шел по делам банка через Лондонский мост, и я составил ему компанию. Чарли очень кичился этой книжкой и преувеличивал важность своей миссии. Когда мы пересекали мост через Темзу, наше внимание привлек пароход, с которого сгружали плиты белого и коричневого мрамора. Под его кормой плыла баржа, и одинокая корова на ней замычала. Чарли мгновенно преобразился, на лице банковского клерка проступили незнакомые черты, — Чарли никогда бы в это не поверил, — человека куда более значительного. Он вскинул руку над перилами моста и громко рассмеялся.
— Услышав, как ревут наши быки, скрелинги убежали, — сказал он.
Я помолчал с минуту, но баржа с коровой уже скрылась под носом парохода, и тогда я спросил:
— Чарли, как ты думаешь, кто они — скрелинги?
— Никогда о них не слышал. По названию — что-то вроде морских чаек. А вы мастер задавать вопросы, — ответил он. — Я должен повидать кассира из «Омнибус компани», подождите меня, пожалуйста, потом посидим где-нибудь вместе. У меня появился замысел поэмы.
— Нет, спасибо. Я ухожу. Ты уверен, что ничего не знаешь о скрелингах?
— Нет, если только они не участвовали в ливерпульских гонках по пересеченной местности. — Чарли кивнул мне и исчез в толпе.
В «Саге об Эрике Рыжем» или «Саге о Торфине Карлсефне» говорится, что девятьсот лет тому назад галеры Карлсефне подошли к торговым рядам Лейфа — он устроил ярмарку в неведомом краю, названном Маркленд, может, это был Род-Айленд, а может, и не был, — так вот скрелинги, — один бог знает, что это были за люди, — пришли торговать с викингами и убежали, устрашившись рева скота, который Торфин привез сюда на галерах. Но, Боже правый, откуда это было известно греческому рабу? Я бесцельно бродил по улицам, пытаясь разгадать тайну, но чем больше я ломал над ней голову, тем мудренее она мне казалась. Я уяснил себе одно, — у меня даже дыхание на миг перехватило от этого прозрения, если мне вообще суждено полностью распутать клубок, я узнаю не о единственном воплощении души Чарли Мирза, а о доброй полдюжине — полдюжине совершенно разных судеб людей, бороздивших голубые морские воды на заре человечества.
И тут до меня дошла вся сложность ситуации.
Разумеется, обнародуй я свои сведения, я, одинокий и недосягаемый, буду возвышаться над людьми, пока они не обретут
