Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое
У въезда в рыбачий поселок стоял большой дом, весь облепленный балконами, словно птичьими клетками.
— Это гостиница для купальщиков, — объяснял Ларc Петер. — Такую вот затевает выстроить и наш трактирщик. Черт его знает, как это может окупиться? Она ведь и нужна-то бывает всего месяц-другой в году.
Большому Кляусу пришлось постоять, пока они все нагляделись на гостиницу.
— А что это за диковинные птичьи клетки? — спросила Дитте.
— А это у них называется верандами. Тут эти люди валяются, когда им лень двигаться.
— Очень дорого стоит жить там? — спросил Кристиан, когда они снова двинулись в путь.
— Нашел о чем спрашивать, глупый! Да они в день с человека платят больше, чем мы издержим за неделю на всю семью.
— Откуда же они берут столько денег? — спросила в свою очередь Эльза.
— А это ты мне скажи — откуда? Кто еле-еле может наскрести себе гроши на самое необходимое, а другому — все нипочем!
Дети продолжали спрашивать без конца. И Ларc Петер едва успевал отвечать. Один маленький Поуль ни о чем не спрашивал, только все глядел да глядел.
— Как он глядит на все, этот мальчуган! — сказала Дитте и поцеловала его.
Они не заехали на постоялый двор, но остановились возле одной из дюн и отпрягли там Кляуса.
— На постоялом дворе непременно отсыплют у лошади из торбы, — сказал Ларc Петер в объяснение. На деле же ему просто хотелось сберечь чаевые. Коню надели торбу с кормом на шею, прикрыли его от мух мешком и пошли погулять.
Гавань была похуже, чем у них, зато песчаный берег лучше. Он полумесяцем изгибался между двумя высокими мысами; песок был ровный, словно пол, и на нем стояли деревянные будочки на колесах. Эти будочки катили прямо в воду, когда кто-нибудь из приезжих хотел выкупаться.
— Это для таких важных господ, которые до смерти боятся, как бы их не увидели раздетыми! — смеясь сказал Ларc Петер. — Но среди них не все такие неженки.
Что правда — то правда: песчаный берег был усеян людьми, на них ничего нет, кроме полотенца вокруг бедер. Мужчины и женщины сидели и лежали вперемежку, некоторые закапывались в песок, как поросята или куры, а у самой воды разгуливали парочки. Были тут и загорелые мужчины, напоминавшие своим гордым видом петухов. Они расхаживали в одиночку, скрестив руки на груди, и ежеминутно упражняли свои мускулы: вытянут руку на миг, напружат мускулы желваками и опять спокойно скрестят руки на груди. Презабавно это у них выходило. Но всего занятнее было смотреть на голого человека, который, прижав к бокам локти и закинув назад голову, во всю прыть носился по берегу взад и вперед. Мокрые волосы торчали у него на затылке.
Дети расхохотались.
— Да он в своем уме?!
— Пожалуй, он и сам так думает, — отозвался отец. — Он, видите ли, проделывает это ради своего здоровья. Но таково большинство иг» них, полоумные какие-то. Прощай, наше спокойное житье-бытье в поселке, если и у нас заведутся такие.
На том месте, где обычно устраивались праздничные гулянья, не оказалось ничего особенного. На молу только были поставлены четырехугольником столбы, обвитые зеленью и соединенные между собою гирляндами, а в центре четырехугольника стоял на возвышении человек и говорил речь о путях датчан к славе и могуществу. Он весь вспотел, голова его была непокрыта, и лысина так и блестела на солнце. Ларьков же, силомеров и других обычных ярмарочных увеселений тут не было.
— Этот больно мудрено говорит, — не понять его! — сказал Ларc Петер, и они пошли дальше. Отец с Дитте впереди, а трое младших по пятам за ними. Даже Кристиан никуда не удирал и ходил вместе с остальными. Все здесь казалось слишком чужим, по-столичному важным, поневоле оробеешь.
В одной из беседок при гостинице они съели свои припасы и еще теплые яблочные пышки. Человек в белой куртке и с салфеткой под мышкой подавал им пиво и кофе. Дитте решила, что это странное занятие для мужчин. Но все-таки было очень интересно закусить в гостинице.
Пора уж и запрягать. Солнце начало клониться к закату, и, наверное, было уже пять часов, а Дитте нужно вернуться на хутор сегодня же вечером, и она боялась запоздать.
VI
КРАСНОЩЕКАЯ ДЕВИЦА
Пришла осень с холодами и слякотью. Скотина большую часть дня стояла на месте, повернувшись задом к ветру, и не хотела двигаться, а Дитте мерзла. Трудно было удержать коров в поле, — они так и рвались домой. В других хуторах давно уже держали в хлеву, но на Хуторе на Холмах упорно придерживались старых обычаев, как во всем, где можно было обойтись без перемен. Но однажды утром оказалось, что за ночь выпал снег. Было это в первых числах октября. Снег через несколько часов растаял, но все же это был тот сигнал, которого ждали.
Травы в этом году уродились хорошие, и скотина за лето отъелась, шерсть у нее залоснилась, и жирку прибавилось. Теперь ей предстояло этим жирком и пробавляться. Хозяйство на Хуторе на Холмах велось по-старинному, и каждое время года приносило свои заботы. Прикорму для скотины никогда не покупалось, а сена в этом году запасли маловато, как ни хороши были травы. Карен проявляла в это лето необыкновенное равнодушие к хозяйству, а сын был слишком молод и слаб, чтобы взять его в свои руки.
Теперь Дитте стало труднее. Если не считать вывозки навоза и другой черной работы, которую выполнял хозяйский сын, весь уход за скотиной лег на нее, и, кроме того, она должна была во всем и всем помогать, если у нее хватало времени. Но она радовалась такой перемене. Ей необходима была пища для ума, которой не давало ей летнее одиночество на пастбище.
Все лето Дитте напрягала свое воображение, чтобы разобраться в окружающей ее обстановке — в людях и условиях. Но это не так-то легко, когда человек все один да один: слишком мало случаев подметить что-нибудь. Например, богата или бедна Карен Баккегор? Все хуторяне считались богатыми, но тут кое-что противоречило этому мнению; между прочим, и отношение других хуторян. Все крестьяне вообще цепляются друг за дружку, словно гороховые плети; у каждого ведь имеются свои изъяны и прорехи, вот и следовало быть снисходительными друг к другу. Но от Хутора на Холмах все, как по уговору, держались подальше.
И почему у многих в голосе и во взгляде чувствуется страх, когда речь заходит о Карен Баккегор? Неужели причиной этому только странная смерть ее мужа? И почему самое Дитте дрожь пробирает в присутствии хозяйки? Ведь бояться ее она по-настоящему не боится. Ага! Это, верно, из-за бьющего в нос неприятного запаха. Но откуда этот запах?
И прежде всего Дитте хотелось знать, какие отношения у хозяйки с дядей Йоханнесом? Это было все-таки самое интересное, и Дитте постоянно зорко приглядывалась к ним. Долгое время она не могла заметить ничего подозрительного. Но вскоре после того, как скотина была поставлена в хлев, дядя появился опять. Как-то раз они с хозяйкой вдруг вынырнули из полумрака хлева и пошли вместе осматривать коров. Он должен был высказать свое мнение о каждой. По поведению Карен и дяди можно было догадаться, что они виделись после того, как он приезжал на хутор, и что вообще они ближе друг к другу, чем полагалось знать людям. Стало быть, правда, что они встречаются где-то украдкой? Он кивнул Дитте, но не заговорил с нею, и она поняла, что нечего и напоминать о родстве.
Перед обедом верхний конец стола накрыли скатертью и поставили отдельно прибор для Йоханнеса. Ему подавали жареную грудинку, колбасу и специально для него приготовленные кушанья, и Карен сама угощала его.
Странно было смотреть, как эта рослая, немолодая женщина ухаживала за черномазым молокососом и, как преданный пес, смотрела ему в глаза, стараясь угадать его желания. Сине переглядывалась с поденщиком. Карл сидел, смущенно уткнувшись носом в тарелку. Чувствовалось, что ему было стыдно.
И вдруг он поднял голову и выкинул нечто, совсем на него не похожее.
— Кажется… ты в родстве с Дитте? — спросил он, глядя на Йоханнеса.
Поденщик крякнул:
— Ах, чтоб тебя! — и прищелкнул пальцами, словно обжегся.
Хозяйка ядовито посмотрела на сына и спросила:
— Много хочешь знать, — скоро состаришься.
Но Йоханнес был не таков, чтобы смущаться от подобного пустяка. Он ответил Карлу взглядом в упор в дерзкой усмешкой.
— Да, как будто! Она приемыш моего брата, — сказал он довольно весело.
Дитте вся дрожала, чувствуя, что это было сказано затем, чтобы задеть Йоханнеса. Но, слава богу, на том разговор и кончился.
После обеда Карен с Йоханнесом удалились в чистую горницу, как настоящие влюбленные. Но они престранно вели себя для влюбленных: все время играли в карты и пили кофе с ромом. Карен не выпускала из зубов трубки, той самой, которой она «выкурила жизнь из своего мужа», как говорил поденщик. Йоханнес курил только сигары, будто настоящий барин.
