Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира
Как всегда, она с безграничным удивлением обвела глазами комнату. Естественно, зрелище было не из приятных, но у нее сложился свой собственный подход к таким вещам, который, впрочем, на практике оказывался не очень-то действенным. Ахнув, она бросилась к мусорной корзине — оттуда торчала пластинка «Щекой к щеке», хоть и разбитая, но хранимая как напоминание купить новую. Бережно положив ее на сгиб локтя, как напоминание кое о чем другом, она решила звякнуть Диззи Кемпбелл. Здесь требовалась определенная дипломатия. Брайан в последнее время пресекал длительные телефонные разговоры.
— Это насчет латыни, — заверила она.
— Хорошо, только знай меру, дочка.
В предвкушении ужина он сидел в гостиной, читая газету; непрерывная стрекотня, доносившаяся до его слуха, сливалась у него в уме с далекими пулеметными очередями в Китае и Эфиопии. Дойдя до финансовой полосы и ознакомившись с котировками акций компании «Американ тел. энд тел.», он не выдержал и вскочил.
— Опять на телефоне висит! — вырвалось у него, но упавшая газета даже не успела сложить страницы, как перед ним возникла Гвен, сияющая и запыхавшаяся.
— Папа, все отлично! Тебе не придется везти меня на игру! Вернее, подбросишь меня только до стадиона. У Диззи есть тетушка, миссис Чарльз Роттен-Рэй или как-то так, ее все знают, очень достойная, надежная и так далее…
Прервав ее скороговорку, он вежливо поинтересовался:
— И что же? Она играет за Принстон?
— Нет. Она там живет, и у нее есть племянники или какие-то родственники — кто-то в этом духе, по телефону сложно так сразу объяснить: учатся в частной школе, наши ровесники, им лет пятнадцать-шестнадцать…
— По моим расчетам, тебе тринадцать.
— Мальчики всегда старше, — пояснила она. — В общем, эта тетка…
— Никогда не говори «тетка».
— Ну извини, пап. В общем, эта дама… вот видишь, не «тетка», а эта миссис Роттен-Рэй или как там ее… предлагает, чтобы Диззи…
— Помедленнее, помедленнее.
— Не могу, папа, она у телефона ждет.
— Кто? Миссис Роттен-Рэй?
— Да нет же, ее не так зовут, это я для примера. Так вот, миссис Роттен-Рэй предлагает, чтобы Диззи позвала с собой Клару Хэннамен и еще какую-нибудь девочку на небольшой танцевальный вечер накануне матча. И Диззи позвала меня — можно мне с ними?
— Это довольно неожиданно. Ты ведь знаешь, я не приветствую такие мероприятия в течение учебного года.
Ему нелегко было ей отказывать: если закрыть глаза на отдельные развязные словечки, она росла покладистым ребенком, хорошо училась и старательно работала над своим неугомонным характером.
— Ты меня отпустишь, пап? Диззи ждет, ей надо заранее знать.
— Ну что с тобой поделаешь.
— Ой, спасибо. Миссис Кемпбелл тебе сама позвонит, но Диззи хотела поскорее мне сообщить. Классно, да?
Она исчезла за дверью, и в следующий миг стрекотня возобновилась.
У Брайана было такое чувство, что в школе-пансионе его дочка не знала бы подобного баловства; но не зря же Элен Хэннамен сегодня отметила ее безукоризненные манеры? Как бы то ни было, в нынешнем году он все равно не потянул бы оплату, да к тому же дочь солнечным зайчиком озаряла весь дом.
Кто же мог знать, что на экраны выпустят этот «Цилиндр»… Пластинка с песней «Щека к щеке» у нее разбилась, зато осталась другая: на цилиндре посижу, белый галстук развяжу…
Не без любопытства он распахнул дверь в столовую: там играл патефон, а его дочь, полузакрыв глаза и вытянув руки, корчилась так, что голова грозила оторваться от шеи. При его появлении Гвен выпрямилась.
— Я полагал, эта «Щеколда к щеке» разбилась, — проговорил он.
— Ну и что, серединку еще можно слушать. Видишь, уже доиграла. Ты ведь не против такой малости?
— Давай-ка поставим с начала, — в шутку предложил он, — и потанцуем.
Ее взгляд преисполнился безграничного сострадания.
— Папа, кем ты себя возомнил? Думаешь, ты — Фред Астер? Ты другое скажи: отпустишь меня в Принстон или нет?
— Я уже ответил «да», правда ведь?
— Ты прямо так не сказал.
— Ну хорошо, «да». Раз ты так ищешь приключений на свою голову.
— Значит, можно?
— Ну конечно. Почему же нет? Куда ты там собралась? На танцульку, что ли? Конечно поезжай.
II
Обедая в поезде, их девчоночья троица слегка помешалась от восторга. Кларе Хэннамен и Диззи Кемпбелл исполнилось четырнадцать, Гвен — на год меньше; Клара, пожалуй, была самой рослой, но оделись все трое примерно одинаково: такие наряды подошли бы их матерям. Украшениями им служили скромные кольца и цепочки, доставшиеся от бабушек, а также гигантские «бриллианты» из ближайшей галантерейной лавки; правда, пальтишки, судя по всему, еще недавно бежали на ласковый зов Пусси, Банни или Нэнни. Но наиболее предательски выдавали их нежный возраст истерические приступы хохота.
— В какой притон закатимся? — поинтересовалась Клара.
В последнее время она боготворила Уну Меркель[74] и других актрис жесткой школы, и вопрос этот вызвал новые раскаты смеха — пришлось даже прекратить жевать и воспользоваться салфетками. Как правило, для такого эффекта хватало одного-единственного слова — например, упоминания какого-нибудь мальчика, чье имя несло для них тайный смысл и потом до конца дня работало как детонатор. Но сегодня на них время от времени нападала удивительная сдержанность, даже серьезность. Они принадлежали сразу двум мирам: один стремительно удалялся, другой манил неизведанностью, и это вызывало у них приступы веселья.
Сейчас как раз настал серьезный миг: они дружно покосились на сидящую через проход девушку, самую эффектную дебютантку года, которая ехала на осенний бал. Их взгляды выдавали благоговейное уважение к ее непринужденности и спокойствию в преддверии такого испытания[75]. Они почувствовали себя неуклюжими малолетками, которые еще не доросли до такого события и не знали, радоваться этому или огорчаться. Эта девушка в прошлом роду была всего лишь капитаном баскетбольной команды, а теперь вступала в Большую Игру; от них не укрылось, что на перроне ее провожали с цветами молодые люди, которые заклинали ее «не связываться там со всякими юнцами… Они еще лет пять будут болтаться без дела». После обеда девочки собирались позаниматься: они добросовестно взяли с собой учебники, но путешествие по железной дороге настолько взбудоражило всех троих, что они не продвинулись дальше фразы из истории Англии: «лиф, расшитый драгоценными камнями», — до конца дня это выражение было на языке у каждой. По прибытии в Принстон они погрузились в таинственное, взрывоопасное молчание, потому что Диззи призналась, что забыла в вагоне свой лиф, расшитый драгоценными камнями, но неудержимое фырканье сменилось благочинной сдержанностью, когда на перроне их встретила мисс Рэй, свежая, очаровательная, двадцатилетняя.
А где же мальчики? Вглядываясь в ранние сумерки, подруги вовсе не ожидали, что их будут встречать как дебютанток, но хоть один сверстник мог бы прийти: один из тех, ради кого они целые сутки наряжались, строили планы и завивали локоны. В прихожей своего дома мисс Рэй взорвала бомбу — пока они снимали пальто, она проговорила:
— Должна вас огорчить. Я уж и телеграфировала, и пыталась дозвониться, но вы уже уехали.
Все взгляды — настороженные и оторопелые — устремились на нее.
— Наша бабушка, похоже, занемогла, и мама решила немедленно выехать в Олбани. Я еще спала, а она уже обзвонила всех ребят, чтобы отменить танцульку. Как я ни старалась что-нибудь придумать, было уже поздно.
Тут их лица утратили всякое выражение.
— Мама переволновалась, вот и все, — продолжала мисс Рэй. — Бабушка до ста лет доживет. Девчонки, я весь день провисела на телефоне, чтобы найти вам на вечер хоть какую-то компанию, но в городе сегодня сумасшедший дом, у всех свои планы, а на танцульку парни должны были приехать из Нью-Йорка. Господи, ну, что б мне было проснуться до одиннадцати!
— Мы не в обиде, — кротко солгала Диззи. — Правда-правда, Эстер. Мы найдем чем заняться.
— Ох, зайчик, как я вас всех понимаю!
— Все в порядке, — заверили они хором, а Диззи спросила: — Где, кстати, Мелкий? Он тоже решил выехать в Олбани?
— Нет, он тут. Но ему всего шестнадцать, и… прямо не знаю, как объяснить… он самый младший на курсе, да еще ростом не вышел и в этом году сделался страшно застенчивым. Когда вечеринку отменили, он наотрез отказался быть единственным кавалером; сказал, что пойдет к себе заниматься химией — и точка. Сидит и не высовывается.
Гвен мысленно представила себе эту картину. Пусть и дальше торчит в своей келье; не больно он им нужен.
