Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Мы уже говорили, что иногда лорд Эмсворт понимал все с ходу.

— А! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, Пенелопу Доналдсон. Видел, видел. Они там с Галахадом. Я выглянул из окна, а они идут. Гуляют, — пояснил лорд Эмсворт.

Леди Констанс издала такой звук, словно ткнула мокрым пальцем в раскаленную плиту.

— Галахад ее не отпускает, — сказала она. — Где его ум? Ему прекрасно известно, что она здесь из-за Орло Воспера.

— Кто?..

— О, Кларенс!

— В чем дело?

— Если ты спросишь: «Кто такой Орло Воспер?», я тебя чем-нибудь ударю. Ты это нарочно, назло! Сам знаешь, кто он такой.

Лорд Эмсворт вдумчиво кивнул.

— Знаю, — сказал он. — Вроде актера. Он живет у нас.

— Я догадываюсь. А Пенелопа его избегает.

— Какая умная девушка! Он очень скучный.

— Ничего подобного. Очень занятный.

— Кого он занимает, меня?

— Наверное, нет. Ведь он не говорит день и ночь о свиньях.

— Куда там! Когда я повел его к Императрице, он зевнул.

— Ему очень нравится Пенелопа.

— Закрылся рукой, но я увидел. Стоит и зевает.

— Для нее это прекрасная партия.

— Что?

— Это.

— Партия?

— О, Кларенс!

— Как же я тебя пойму, если ты крутишь и… да… вертишь? Говори просто. Говори прямо. Какая такая партия?

Леди Констанс снова ткнула пальцем в печку.

— Я говорю тебе, — устало ответила она, — что Орло Восперу нравится Пенелопа, а мистер Доналдсон будет очень доволен таким браком. Одно из самых старых семейств, и денег куча. Но что может выйти, если она все время с Галахадом? Одна надежда, завтра мы с ней едем в Лондон, везет нас Орло. Слушай ты, Господи!

— Я и слушаю. Пенелопа едет в Лондон с мистером Доналдсоном.

— О, Кларенс!

— Или с твоим Воспером. Зачем куда-то ехать в такую жару? Очень глупо.

— У нее примерка. Платье для здешнего бала. А Орло должен повидать своего поверенного, насчет налогов.

— Налогов! — вскричал лорд Эмсворт, уподобляясь коню при звуке боевой трубы. Свиньи и налоги действительно трогали его. — Вот, я тебе скажу…

— Мне пора, — оборвала его леди Констанс, выбегая из комнаты. Беседы с главой семьи всегда этим кончались, разве что они проходили на воздухе, тогда она просто убегала.

Оставшись один, лорд Эмсворт некоторое время наслаждался тем покоем, который приходит к неприхотливым людям, когда женские члены их семьи уйдут куда-нибудь. Тут взгляд его упал на письма, он стал их просматривать. Просмотрев и отложив с полдюжины самых скучных писем, какие только бывают, он наткнулся на что-то иное и вскрикнул: «Ой, Боже мой!»

То была открытка, одна из тех пестрых открыток, которых мы, интеллигенты, не выносим, хотя прочим людям они даруют чистую радость. Изображала она обнаженную красотку, по-видимому — Венеру, которая выходит из пенистых волн, произнося при этом (если верить пузырю, вылетающему изо рта): «Ах, как прекрасна жизнь!» Внизу, в волнах, можно было прочитать: «Ку-ку! Ну как, дорогой? Поздравляю и целую! Твоя Моди».

Открытка озадачила лорда Эмсворта, как озадачила бы любого мыслителя. Он не знал никаких Моди, тем более — столь нежных. В отличие от своего брата, который в свое время просто утопал в барменшах и балеринах, девятый граф всячески избегал Моди мира сего.

Поправив слетевшее было пенсне, он сунул открытку в карман и взял книгу, но поздно! Все эти Биджи и Конни, Пенелопы и Моди совсем расстроили его, он ничего не понимал.

Оставалось одно. Утвердив пенсне, он пошел к своей Императрице.

Императрица жила в игрушечном домике, недалеко от огорода. Когда лорд Эмсворт приблизился к ее будуару, она, как почти всегда, набивала утробу теми 57 800 калориями, о которых печется Уиффл. Моника Симмонс снабдила ее картофелем, ячменной болтанкой, маисовой и сепарированным молоком, а она их ела с приятной жадностью, которой восхитился бы любой ее друг и почитатель.

Когда лорд Эмсворт приблизился, у перилец стояла эта самая Моника, массивная девица в брюках, очень похожая на дочь многодетного викария, играющую, как и сестры, в летний хоккей (собственно говоря, ею она и была). Девятый граф не очень ее любил, подозревая в том, что она фамильярна с Императрицей; и получил особенно мерзкое подтверждение этого порока.

— Привет, лорд Эмсворт, — сказала она. — Жара какая! Пришли к нашей свинке-спинке? Ну, я пойду попью. Жутко пить хочется. Пока.

И удалилась, попирая большими ногами траву и сено, а лорд Эмсворт, дрожа как осиновый лист, ухватился за перильца, печально вспоминая прежних хранителей Свиньи — Джорджа Сирила, перешедшего к врагу; Перси Пербрайта, вести о котором доносились из Канады; Эдвина Потта, который ушел в частную жизнь, выиграв в лотерею. Ни один из них не назвал бы ее «свинкой-спинкой». Эдвин Потт, говоря строго, и не мог бы, поскольку у него не было неба.

«Хуже некуда», — думал лорд Эмсворт, и его беспокойство не могла утешить даже сладчайшая из песен, хрюканье Императрицы, когда рядом с ним у перилец оказался невысокий, изящный джентльмен лет пятидесяти восьми, которому он и сказал: «А, Галахад!»

— Пип-пип! — радушно откликнулся новоприбывший.

Галахад Трипвуд был единственным членом семьи, к которому мы применили бы слово «выдающийся». Мир, как известно, не знает самых великих, но тесный мирок клубов, ресторанов, баров, бегов знал Галахада хотя бы понаслышке. Позор и беда своих сестер (Констанс, Джулия, Дора и т. п.), он пользовался уважением в менее суровых сферах, ибо сердце у него было золотое, душа — просто изливала млеко незлобивости.

Сейчас, когда он глядел на свинью Императрицу, его отвлекло то ли рыдание, то ли стон и, обернувшись к брату, он увидел, что любимые черты искажены горем, словно глава семьи съел что-то кислое.

— Здравствуй, Кларенс! — продолжал Галахад. — Что-то ты грустишь! В чем дело? Думаешь об этом прискорбном инциденте в «Гербе Эмсвортов»?

— Э? — удивился граф. — Об инциденте? А что такое случилось?

— Неужели не слышал? Мне говорил Бидж, ему — судомойка, а уже ей — шофер. Насколько я понял, дворецкий сэра Грегори, Бинстед, ставил вчера на его свинью один к пяти.

Лорд Эмсворт был поражен.

— На Красу Матчингема? Он спятил? Что она перед Императрицей?

— Вот и я удивляюсь. Скорее всего, Бинстед напился и порол Бог весть что. Хорошо, ты не слышал. Почему же ты так похож на глисту в отчаянии?

Девятый граф охотно поведал брату свою печаль.

— Это Моника меня расстроила, — сказал он. — Не поверишь, она назвала ее «свинка-спинка».

— Так и назвала?

— Честное слово! «Привет, — говорит, — лорд Эмсворт. Пришли к нашей свинке-спинке?»

Галахад помрачнел.

— Прискорбно, — сказал он. — Очень плохой тон. Остается предположить, что несчастное дитя не понимает всей своей ответственности. Так думает и Бидж. Он поставил на Императрицу солидную сумму и, естественно, беспокоится. «Готова ли La Simmons к своей роли?» — думает он. И я его понимаю. Заметь, Кларенс: сегодня — «спинка-свинка», а завтра? Такая девушка, страшно сказать, забудет покормить ее! Почему ты поручил столь ответственное дело лупоглазой дочери сельского викария?

Лорд Эмсворт, говоря строго, не ломал руки, но был к этому близок.

— Это не я, — возразил он. — Это Конни. Она им покровительствует. Ее и вини, Галахад.

— Конни! — воскликнул Галахад. — Я все больше думаю, что Бландинг не станет раем, пока в нем есть наши сестры. Зачем они, Кларенс? Их надо ставить на место.

— Именно, — сказал лорд Эмсворт. — Да, вот именно. Воцарилась тишина, если она может царить, когда обедает Императрица. Нарушил ее лорд Эмсворт.

— Где Элис? — спросил он.

— Кто?

— Ну, Пенелопа! Пенелопа Доналдсон. Вы вроде гуляли.

— А, Пенни? Да, гуляли, болтали. Какая милая девушка!

— Очаровательная!..

— Красивая, умная, мало того — добрая. Я случайно заметил, что выпил бы виски с содовой, и что же? Побежала, сказала Биджу, чтобы мне не пришлось заходить в дом.

— Ты будешь сейчас пить виски с содовой?

— Да. Оно вернет мне румянец, а главное — я подниму бокал за Биджа. Сегодня у него день рождения.

— У Биджа?

— Да.

— Ой, Господи!

Лорд Эмсворт полез в карман.

— Понимаешь, Галахад, с дневной почтой я получил очень странную открытку. Совершенно непонятную. Всякие слова, а подписано «Моди». Может быть, это не мне, а Биджу?.. Наверное, написали ему, а принесли мне. Посмотри.

Галахад рассмотрел открытку в монокль и на оборотной стороне увидел надпись:

«М-ру Себастьяну Биджу,

Бландингский замок.

Шропшир».

Лицо его стало серьезным.

— Разберемся, — сказал он. — Сколько лет он в замке? Восемнадцать? Или девятнадцать? Точность тут не важна, важно то, что я привык к нему, как к сыну, а если сын получает голых Венер от каких-то Моди, мы должны объясниться. Иначе секс поднимет здесь, у нас, свою мерзкую голову.[74] Эй, Бидж!