Жан Жионо - Гусар на крыше
— Нечего хорохориться, — сказала ему эта крестьянка, посвятившая себя Богу, — мы ведь тут всяких повидали, так что давайте лучше поговорим начистоту. Я видела, как вы опускали руку в карман; придется повторить. Наша маленькая община согласилась на это испытание. Но ведь не ради ваших прекрасных глаз. Здесь за жилье и за еду платят наличными, и вперед. Пути Господни неисповедимы. Все мы смертны, а нынче многие помирают. Мы же не можем себе позволить на свои деньги покупать вам еду. У нас ведь есть наши бедняки. Для начала ваша доля — шесть франков, и будет лучше, если вы дадите мне их немедленно, тогда вы сможете получить похлебку в полдень.
А еще вы оба напишете мне бумагу, так чтобы в случае вашей смерти мы могли по своему разумению распорядиться вашим имуществом. Ведь ваши законные наследники могут предъявить претензии, и тогда нам придется сжечь все принадлежащие вам вещи.
К счастью, эта речь донельзя позабавила Анджело. У него хватило благоразумия изобразить большую растерянность и даже некоторый испуг. Он заплатил с рассчитанной щедростью.
Монахиня повела их в конец коридора, открыла решетку, провела через гулкую темную комнату, потом через другие, куда свет проникал сквозь узкие окна. Все здесь казалось предназначенным для умерщвления плоти и для молитв. На совершенно голой стене был распят деревянный Христос. В темных углах стояли высокие стулья с прямыми спинками и скамьи. А в довершение всего везде царил ледяной холод и запах источенного червями дерева, как во всех горных монастырях.
Пока карантины были делом коммун и ими занимались местные жители, которым нужно было какое — нибудь дело, чтобы не совсем потерять голову, для них использовали сараи и риги. Их устраивали даже в полях, под деревьями. И люди бежали оттуда, пуская в ход кто силу, кто подкуп. А сторожа, прогуливаясь со старыми охотничьими ружьями, наживались.
Тогда решили, что холеру надо запереть и законопатить все щели. Патрулей из горожан, ремесленников и крестьян было недостаточно для охраны дорог. Путешественники все чаще прорывались через заставы с пистолетами в руках. Когда правительство решилось заняться этой проблемой, оно обратилось за помощью к префектам и находящимся в их распоряжении гарнизонам. Среди всеобщего смятения у солдат был мундир и явная потребность стрелять из ружей и размахивать саблями. Им сказали, что нужно послужить обществу, и это, конечно, вряд ли могло вызвать особый энтузиазм, но скакать по дорогам было гораздо веселее, чем сидеть в казарме, где смерть хозяйничала не хуже, чем в городе. Свежий воздух обычно считается лекарством от всех хворей, а движение отвлекает от мрачных мыслей. Останавливать людей на дорогах, двадцать на одного, чувствовать, что тебя боятся, в то время как сам обмираешь от страха, — в этом было что-то утешительное.
В маленьких городах задержанных на дорогах людей стали размещать в больницах и лазаретах. В других местах для этого использовали церковно-приходские школы для мальчиков, хозяйственные постройки монастырей, внутренние крытые дворы семинарий, иногда даже церкви. Карантин Вомеля был устроен в принадлежавшем некогда ордену тамплиеров замке, который барон Шарль-Альберт-Бон де Вомель в начале века оставил в наследство общине женского монастыря. Их тут было одиннадцать простых женщин с окрестных ферм, поменявших суету у кастрюль и муки ежегодного деторождения на служение другому господину, который не носил бархатных штанов и все семь дней в неделю оставлял их в покое.
Пройдя сквозь двадцать маленьких круглых дверей, проделанных в толще стен, они очутились под высокими, теряющимися во мраке сводами; потом, по крутой лестнице без перил, со стертыми ступенями, проделанными в каменной глыбе наподобие зубьев пилы, они поднялись на круговые галереи, вдоль которых под самым потолком гнездились кельи, а сквозь ажурные балюстрады пробивались пыльные лучи желтого света. Наконец монахиня открыла решетку, впустила Анджело и его спутницу и закрыла ее за ними.
Они очутились на лестничной площадке, где вполне уместилась бы небольшая шхуна с распущенными парусами.
— Вот это ваши владения, — сказала из-за решетки жирная монахиня, прежде чем удалиться.
— Достаточно было бы, — сказал Анджело, — сорвать с нее чепец, оттаскать за волосы и отхлестать как следует по обеим щекам, а главное, забрать у нее связку ключей, чтобы она тотчас превратилась в покорную деревенскую прислугу, которая на все будет почтительно отвечать: «Да, сударыня, да, сударь», — и, может быть, будет даже служить верой-правдой. Но тогда она стала бы всего бояться и теперь бы тряслась при одной мысли о холере. Я бы также не хотел, чтобы вы считали солдат непреодолимым препятствием. С ними справится всякий, кто знает, с какого конца зарядить ружье.
— Будьте спокойны, я видела, как вы оценивали ширину дверей, считали шаги, выбирали ориентиры. Трудно было найти для вас лучший карантин. Вы просто обязаны отсюда удрать.
— Конечно, — ответил Анджело. — Руки у нас теперь развязаны, и я не намерен терять время. Я знаю, что мы здесь увидим, а в аду не церемонятся. Мне теперь незачем беспокоиться о других.
Пока они прятали в темном углу свое имущество, Анджело произнес несколько горьких слов о «маленьком французе» и его безнадежных попытках спасать умирающих.
— У меня одна цель — вытащить вас отсюда. Как вам удобнее всего нести ваши пистолеты?
— Лучше всего, когда они у меня в руках.
— Так вы быстро устанете, а потом, ведь надо еще иметь, чем их заряжать. Мои пистолеты у меня в карманах, но нам еще нужен мешок, куда мы положим коробки с порохом, пули, патроны, ваш чай и кастрюлю, немного сахара. Неизвестно, удастся ли нам снова завладеть нашими лошадьми. На всякий случай, когда все будет готово к бегству, я выброшу остальной багаж в окно, и, если у нас будет время, мы заберем его. Но в этом огромном здании расставаться с оружием нельзя. В нем наше спасение!
Из седельных сумок он сделал что-то вроде рюкзака и без труда водрузил его себе на спину, взял свою маленькую саблю, и они начали подниматься по лестнице, которая, казалось, вела к какому-то яркому источнику света.
Судя по размерам и форме помещения, в котором они находились, оно, очевидно, было расположено внутри той квадратной башни, которую они видели с дороги.
Длинные лестничные пролеты с низкими ступенями медленно поднимались вверх, делая крутые повороты. На втором этаже, хотя его вряд ли можно было считать вторым, находилось нечто вроде площадки с двумя низкими дверями по обоим концам. И та, и другая были заперты на замок. Выше проникавшие сквозь бойницы солнечные лучи пересекались и, отражаясь от стен, заливали все ярким светом. Дикие голуби, свившие себе гнезда под крышей башни, вдруг все одновременно вспорхнули и принялись летать с оглушительным шумом.
Наверху тотчас открылась дверь, и три головы склонились над балюстрадой. Среди них мелькнула голова очень черного и, кажется, бородатого мужчины.
Все монахини Вомеля были родом из крестьян, а потому умели хозяйничать и в птичнике, и в крольчатнике, они не забывали запирать двери, чтобы живность не разбегалась. Они разместили карантин в той части замка, которая изначально должна была служить последним бастионом. Под сводами большой квадратной башни находилась просторная комната, занимавшая всю ее площадь. Потолок ее образовывали огромные балки, поддерживавшие плиты сторожевой террасы. Свет проникал сюда через пятьдесят отверстий, образованных зубцами башни, перекрытыми на итальянский манер и кое-как застекленными.
В общем, это было идеальное место, чтобы мариновать подозрительных граждан на свежем воздухе и на солнце. А кроме того, отсюда открывался великолепный вид на зеленоватые глыбы суровых гор, прорезанных тут и там уходящими вверх тропами. В этом неприветливом краю в любую погоду и в любое время года хозяйничал холодный ветер, заставляя непрестанно дребезжать стекла, разметая соломенные подстилки, которыми был устлан пол, грозным прибоем ударяясь в стены.
Приходилось закрывать плащами четыре деревянные бочки с питьевой водой, чтобы в них не попадала пыль. Точно так же при помощи лошадиных попон, шалей, старых юбок и прочей женской одежды постарались отгородить уголок, где стояли ведра, служившие отхожим местом. В одной из бойниц, прямо на плитах, разводили огонь, чтобы те, у кого еще были кое-какие припасы (чай, кофе, шоколад), могли приготовить себе еду. И если костер забывали залить (а заливали его обычно мочой, так как питьевую воду приносили только раз в день), то ветер поднимал тучи золы и разносил ее по комнате.
Заболевали там очень часто.
— Вот видите, — говорили монахини, — как хорошо, что вас задержали. В окрестностях есть деревни, где еще ни один человек не умер. А вы бы могли их заразить.
