Генри Джеймс - Женский портрет
– Что может быть приятнее такой жизни! – воскликнула она. – Отречься от всего, кроме Корреджо!
– А я своей судьбой вполне доволен. Не думайте – я вовсе не жалуюсь. Человек сам виноват, если не умеет быть счастливым.
Он взял высокую ноту; она спустила на несколько тонов ниже.
– Вы с самого начала здесь живете?
– Нет. Долгое время я жил в Неаполе, потом несколько лет в Риме. Но сюда переехал давно. Возможно, мне снова придется подумать о перемене места, найти себе другие занятия. Я должен думать теперь не только о себе: у меня подрастает дочь, и, возможно, Корреджо и распятия не будут так ей по сердцу, как мне. Придется делать то, что нужно для Пэнси.
– Вы не пожалеете об этом, – сказала Изабелла. – Она такая милая девочка.
– Ах, – проникновенно воскликнул Гилберт Озмонд, – Пэнси ангел! Она – величайшее мое счастье!
25
Пока длилась эта весьма задушевная беседа (затянувшаяся еще на некоторое время, после того как мы перестали следить за ней), мадам Мерль и ее собеседница, нарушив недолгое молчание, снова стали обмениваться репликами. В их позах сквозило затаенное ожидание, особенно заметное у графини, которая, как натура более нервная, не вполне владела искусством маскировать нетерпение. Чего ждали эти леди, было неясно – возможно, они и сами не представляли себе этого со всей отчетливостью. Мадам Мерль ждала, когда Озмонд, завершив tête-a-tête, вернет ей ее юную подругу, а графиня ждала потому, что ждала мадам Мерль. Впрочем, помешкав еще немного, графиня решила, что настало время выпустить коготки. Ее уже несколько минут разбирало неодолимое желание найти им применение. Брат ее как раз проследовал с Изабеллой в дальний конец сада.
– Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, дорогая, – заметила графиня, проводив их взглядом и обращаясь к мадам Мерль, – если я скажу, что не поздравляю вас.
– Охотно, так как понятия не имею, с чем меня надо поздравлять.
– Кажется, вы составили маленький план и весьма им довольны? – и графиня кивнула в сторону удалявшейся пары.
Мадам Мерль посмотрела в том же направлении, затем перевела безмятежный взгляд на собеседницу.
– Знаете, я как-то никогда не могу понять вас до конца, – заметила она с улыбкой.
– Когда хотите, вы лучше любого другого умеете все понять. Просто вы сейчас не хотите.
– Вы говорите мне такие вещи, какие никто себе не позволяет, – ухо, но беззлобно возразила мадам Мерль.
– То есть то, что вам не по вкусу? А Озмонд? Разве он всегда гладит вас по шерстке?
– В том, что говорит ваш брат, всегда есть смысл.
– Да, и подчас весьма ядовитый. Если вам угодно подчеркнуть, что я не так умна, как он, право, вы напрасно думаете, будто ваша уверенность в этом меня огорчает. Однако вам куда полезнее понять, о чем я говорю.
– Зачем? – спросила мадам Мерль. – Какой мне в этом прок?
– А затем, что, если я не одобрю ваш план, вам стоит об этом знать: мое вмешательство может оказаться опасным.
Судя по виду мадам Мерль, она, возможно, готова была признать уместность таких соображений, но уже в следующее мгновение последовал невозмутимый ответ:
– Вы считаете меня более расчетливой, чем оно есть на самом деле.
– Я считаю – плохо не то, что вы рассчитываете каждый свой шаг, но что ошибаетесь в своих расчетах. Вот как сейчас.
– Вам, верно, пришлось самой немало рассчитывать, чтобы прийти к такому выводу.
– Нет, у меня не было времени. Я вижу эту девушку впервые. – сказала графиня. – Просто меня вдруг осенило. Она пришлась мне очень по душе.
– Мне тоже, – заметила мадам Мерль.
– У вас странный способ выражать свои добрые чувства.
– Помилуйте! Ведь я дала ей возможность познакомиться с вами.
– Это, разумеется, далеко не худшее из того, что с ней может случиться, – прострекотала графиня.
Некоторое время мадам Мерль молчала. До чего же дурно воспитана эта графиня, какие низкие у нее понятия! Впрочем, это давно известно. И, не отрывая взора от лиловевшего вдали склона Монте Морелло, мадам Мерль погрузилась в раздумья.
– Моя дорогая, – сказала она, наконец, – советую вам не волноваться понапрасну. Дело, на которое вы намекаете, касается трех людей, которые знают, чего хотят, куда лучше, чем вы.
– Трех? Вас и Озмонда, конечно. А что, мисс Арчер тоже знает, чего она хочет?
– В той же мере, в какой и мы.
– В таком случае, – сказала графиня, просияв, – если я объясню ей, что в ее интересах сопротивляться вам, она сумеет отбиться.
– Отбиться? Какое грубее выражение! Разве ее пытаются принудить или обмануть?
– Вполне возможно. Вы на все способны – вы и Озмонд. Озмонд сам по себе – нет, вы сами по себе – тоже нет, но вместе вы опасны – вроде какого-нибудь химического соединения.
– Стало быть, вам лучше оставить нас в покое, – улыбнулась мадам Мерль.
– Я и не собираюсь до вас касаться, но с этой девушкой я поговорю.
– Бедная моя Эми, – проворковала мадам Мерль. – Что за вздор вы забрали себе в голову!
– Я хочу ей помочь – вот что я забрала себе в голову! Она мне нравится.
– Я не уверена, что вы ей нравитесь, – сказала мадам Мерль, помолчав.
Блестящие глазки графини расширились, лицо исказила гримаса:
– А вы и впрямь опасны – даже сами по себе!
– Если вы хотите, чтобы она хорошо относилась к вам, не оскорбляйте при ней вашего брата, – сказала мадам Мерль.
– Полагаю, вы не станете утверждать, что, поговорив с ним два раза, она влюбилась в него.
Мадам Мерль кинула быстрый взгляд на Изабеллу и хозяина дома. Он стоял лицом к гостье, прислонясь к парапету и скрестив на груди руки, а она, видимо, была поглощена не только созерцанием ландшафта, хотя и не отрывала от него взор В тот миг, когда мадам Мерль посмотрела на нее, Изабелла вдруг потупила глаза; она слушала, возможно, с некоторым смущением, опираясь на ушедший острием в землю зонтик. Мадам Мерль поднялась со стула.
– Да, я убеждена в этом! – заявила она.
Обтрепанный слуга, тот самый, за которым посылали Пэнси, совсем еще мальчик, – его ливрея так выцвела и весь облик был так своеобразен, что, казалось, он возник из неизвестного наброска старинного мастера, где его «запечатлела» кисть Лонги[106] или Гойи,[107] – вынес столик и поставил его на траву; затем возвратился в дом и снова появился уже с чайным прибором, еще раз исчез и вернулся с двумя стульями. Пэнси, с живейшим интересом наблюдавшая за этими манипуляциями, стояла, сложив ручки на своем коротеньком платьице, но не пыталась помочь. Однако, когда стол был накрыт, она тихонько подошла к тетушке.
– Как вы думаете, папа не рассердится, если я сама приготовлю чай?
Графиня осмотрела племянницу нарочито критическим взглядом и, не отвечая на вопрос, спросила:
– Это что – твое лучшее платье, бедное мое дитя?
– Нет, – отвечала Пэнси, – это так, простой toilette для обычных случаев.
– Значит, визит твоей тетки – обычный случай? Не говоря уже о визите мадам Мерль и этой прелестной леди, которая стоит вон там.
Обдумывая ответ, Пэнси очень серьезно обвела глазами всех поименованных особ. Затем лицо ее вновь озарилось светлой улыбкой.
– У меня есть парадное платье, но оно тоже совсем простое. Зачем же мне надевать его, если оно все равно не будет иметь вида рядом с вашим великолепным нарядом?
– Затем, что оно у тебя самое красивое. Ты должна надевать для меня все самое красивое, что у тебя есть. И в следующий раз изволь его надеть. Мне кажется, тебя недостаточно хорошо одевают.
Девочка любовно расправила свою детскую юбочку.
– Зато в этом удобно заваривать чай – разве нет? Вы думаете, папа не станет сердиться?
– Затрудняюсь тебе сказать, дитя. Взгляды твоего отца для меня загадка. Мадам Мерль в этом лучше разбирается. Спроси-ка у нее.
Мадам Мерль улыбнулась со своей неизменной благожелательностью.
– Это сложный вопрос – надо подумать По-моему, твой отец будет только рад, если его заботливая дочурка приготовит чай. Это входит в обязанности маленькой хозяйки – когда она становится взрослой.
– По-моему, тоже, мадам Мерль! – воскликнула Пэнси. – Я приготовлю очень вкусный чай – вот увидите. Положу по чайной ложке на каждую чашку.
И она захлопотала у столика.
– Мне – две ложки, – заявила графиня, которая, как и мадам Мерль, еще несколько минут наблюдала за девочкой. – Послушай, Пэнси, – вдруг сказала она после паузы, – что ты думаешь о твоей гостье?
– Она не моя – она папина, – возразила Пэнси.
– Мисс Арчер приехала и к тебе, – сказала мадам Мерль.
– Да? Я очень рада. Она была со мной очень мила.
– Стало быть, она тебе нравится? – спросила графиня.
– О, она – прелесть, прелесть, – проговорила Пэнси особенно нежным светским голоском. – Она мне чудо как понравилась.
– А твоему папе? Как ты думаешь – она ему тоже понравилась?
