Любовь Овсянникова - Вершинные люди
— Вы не помните меня? Мы часто встречались вас в областной книжной типографии…
Есть маленькие неожиданные загадки природы, непостижимые, да и не постигаемые никем. Так, можно задохнуться пыльцой, рассматривая причудливую геометрию цветка; можно утонуть в горном ручейке глубиной по щиколотки, испугавшись бьющих по ногам камешков; можно, откусив яблоко, рваным краем его плотной кожицы порезать губы. Случайность? Совпадение? Может быть. Везучая, я при встречах с этим человеком как раз и коллекционировала эти досадности, рождаемые его неприветливой природой. Стараться понять их — бесполезно. Поэтому я и не понимаю до сих пор, почему и за что он изливал на меня яд и неприязнь. Позже, много позже он скажет мне, что не любит людей. Скажите на милость…
— Помню. Ну и что? — его вопрос мне показался риторическим.
Он даже не приостановился, не посмотрел на меня. Я осталась стоять, почти раздавленная его грубостью.
Такое хамство я наблюдала впервые. Стало невыносимо стыдно. За него, потому что подсознательно я предугадывала его тонкий, интересный, одухотворенный, таинственный мир. И за себя, что не умела самостоятельно справляться с унынием. Я ругала себя за порывистость, импульсивность, открытость сердца, за дурацкую доверчивость, юношескую — инфантильную! — веру в то, что мир прекрасен.
Глядя на удаляющуюся фигуру, я вдруг обнаружила, что он ширококост. Хорошо развитые плечи были слишком покаты и много проигрывали от широкой талии. Нога излишне наклонена вперед, от чего создавалось впечатление ее приплюснутости в затылке, и массивная шея его не красила. Бросались в глаза кривизна ног, косолапость походки. Куда-то исчезла порывистость, стремительность, красота его движений. Возникла уверенность в том, что его щиколотки и запястья столь же толсты и несовершенны.
Стало невыносимо. Я вышла на улицу и пошла в гостиницу пешком, не обращая внимания на холод и моросящий, надоедливый дождь.
К вечеру у меня поднялась температура. От сильного озноба я вся дрожала. Девушка из Новосибирска укрыла меня сверху еще одним одеялом, но облегчения я не почувствовала. Горящая от простуды, мокрая от выбившего из меня чаем пота, окончательно сломленная всеми несчастьями, я повторяла с возмущением, пытаясь что-то разъяснить то ли себе, то ли своей подруге:
— Как будто я на улице к нему подошла!
Девушка ничего не понимала, а мне казалось, что рядом со мною находится Юра, все понимающий даже тогда, когда мои мысли излагались пунктиром.
— Он возникает то тут, то там… А, помню, помню, как он пошел следом за мной на участок подготовки. И еще, когда я получала тираж «Дьявола на рандеву», он топтался рядом на складе.
Случаи, имевшие место в действительности, забытые мной, теперь всплывали и беспокоили меня. Наверное, если бы он был на том же, например, складе или в цехе, а я пришла туда и поздоровалась с ним, он бы ответил. Но все время получалось, что он приходил после меня, сразу вслед за мной, почти одновременно. И не здоровался, и не отвечал, когда здоровалась я, делая вид, что это его не касается, что я не к нему обращаю приветствия, хотя бы и заключающиеся в сдержанных кивках.
Я так и не поняла, кем он был, это странный, такой разный человек.
А под вечер того самого дня у меня разболелся зуб.
3. Страсти по зубу
Пусть немного повторюсь, зато расскажу хорошо.
Итак, после отпуска, приведенного на пляжах Бердянской косы, Днепропетровск показался жарким и душным, хотя мы вернулись сюда по прохладному времени — на рассвете. Весь наступивший день был заполнен домашними заботами, суматохой, тем, что неизбежно сопровождает переход от отпускного образа жизни к рабочему. Надо было отряхнуться с дороги, растолкать по шкафам пляжные одежды и принадлежности, после долгого отсутствия вычистить квартиру от пыли, да и вообще приготовиться к новому сезону — вынуть и проветрить соответствующий гардероб, зимний, рабочий.
Вечером того же дня я выехала через Синельниково на книжную ярмарку в Нижний Новгород. Качаясь в не очень комфортабельном купе пассажирского поезда, думала о том, что все так быстро случилось и я по-настоящему не отряхнула отпуск, не настроилась на рабочий лад, все еще ощущаю душевный подъем, словно еду не трудиться, а на очередной праздник.
***
Отчасти так оно и было. Чтобы объяснить подобные настроения, скажу немного о предыстории. По существу Нижегородская ярмарка возникла еще в середине XVI века, только изначально располагалась вблизи Макарьева монастыря, это приблизительно на сотню километров ниже самого города, по Волге. Она сразу же стала популярной благодаря выгодному географическому положению. Сюда ехали купцы из центральных районов России, Поволжья, Сибири и Поморья, а также из Закавказья, Средней Азии, Ирана, Индии и сбывали тут пушнину, ткани, рыбу, изделия из металла, зерно.
С начала XIX века ярмарку перенесли под Нижний Новгород, переименовав в Нижегородскую и дополнив Гостиным двором из шестидесяти двухэтажных строений.
После Октябрьской революции она, наряду с Бакинской, приобрела всесоюзное значение как пункт сбыта кустарной продукции и место встречи с восточными купцами. Но к 1929 году ее деятельность пресеклась, и возобновлялась только сейчас. Как раз на торжественное открытие я и ехала. Вот какое важное в историческом плане это было событие!
В тот памятный август 1991 года я подошла к главному зданию с замиранием сердца, такое неизгладимое впечатление оно производило. При том, что, как сообщал рекламный проспект, под ним было пять тысяч квадратных метров земной поверхности, оно казалось маленьким уютным теремком. Кроме эстетического удовольствия я находила в себе нечто патриотическое — чувство причастности к истории, к ее славным страницам, чему способствовало поприще, на котором я работала, ведь Ярмарочный Центр после реставрации открывался книжным салоном. Именно атрибут духовности посчитали достойным символом воскрешения былой славы России и второго рождения знаменитого торгового центра. Я гордилась Россией и своим делом, и нашими общими приоритетами.
Эти чувства не просто заполонили меня, но вызывали такое воодушевление и такой прилив энтузиазма, что хотелось любить весь мир и улыбаться каждому встречному. Только понимание того, что, возможно, не все испытывают то же самое, удерживало от взбалмошных действий. И все же хотелось говорить высокопарности, писать стихи, плясать, совершить нечто неординарное — все, как и должно быть в минуты, когда душа поет и летает в заоблачных высях.
И это прекрасно, потому что, признаюсь, полученные там настроения я привезла домой и отдавала работе еще долгое время. Они помогали не уставать, спокойнее относиться к неудачам, просчетам, быть ироничнее и увереннее в себе. Они пригодились!
А вот с погодой ярмарке не повезло. И мне в частности. Нелепо выглядел хваленый морской загар, белые одежды, высокомерно предназначенные оттенять его, вся моя высокая, согнутая от холода фигура. Как цапля-неудачница, я вышагивала по городу в первый вечер, тыкаясь в коммерческие ларьки, пытаясь купить зонтик и теплую кофту. Но тщетно. В ту пору там еще ничего не было, и даже первые шустрые предприниматели не могли похвастаться обилием товаров. Так и пришлось мне все дни мерзнуть, а чтобы не попадать под дождь, — не выезжать на экскурсии.
Нас, участников ярмарки, поселили в двух гостиницах, каждая из которых, правда, имела свои преимущества и недостатки.
Одна из них была практически всем хороша: новая, просторная, комфортабельная, вместительная. Туда поселили издателей и представителей крупных книготорговых фирм, которые под свои экспозиции купили много дорогой площади, короче, — людей состоятельных, выгодных устроителям. Да и находилась эта гостиница рядом с ярмаркой, но это было чуть в стороне от других привлекательных мест города. А ведь каждому важно пожить в историческом центре, это всегда находится в туристическом бренде.
Вторая гостиница представляла собой старую, запущенную, отвратительную дыру, с обилием тараканов; столько их я еще никогда не видела. Тараканы прыгали на людей даже с потолка, причем и в ресторане. Четырехместные номера не имели удобств, а по коридорам гуляли крысы. Это была просто ночлежка, она доживала последние дни до капитального ремонта. Сюда разместили тех, кто приехал не продавать книги, а покупать. К ним относилась и я. Мы были не самыми желанными гостями для хозяев салона, ибо непосредственно от нас они ничего не имели: за участие в ярмарке тогда плата не взималась, а ярмарочную площадь мы не арендовали, потому что не имели своего товара, нам нечего было экспонировать. В нас заинтересованы были те, другие, кто жил в новой гостинице. Это к ним стекались наши денежки. Зато эта провонявшаяся развалюха располагалась в самом сердце Нижнего Новгорода. Рядом были рынок, областной драматический театр, центральный универмаг с интересной зазывной рекламой в новом стиле — «Сплю и вижу», где я купила отличную губную помаду и пару пластмассовых футляров под мыло (запомнила!), областной банк — местная архитектурная достопримечательность, и многое другое.
