Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)
И онъ громко смѣялся надъ мыслью, будто что-нибудь можетъ у него быть не въ порядкѣ.
Вдругъ краска залила его лицо: онъ встаетъ со скамьи и говоритъ, что все же ему не хватаетъ чего-то; онъ еще не можетъ отдать себѣ отчета, но какъ будто съ нимъ должно случиться нѣчто неожиданное; ему такъ страшно. Хе-хе-хе, слыханое ли дѣло! Это смѣшно. Но вѣдь это ничего не значитъ, не правда ли? А съ нимъ дѣйствительно случилось нѣчто.
Тогда его попросили разсказать.
— Нѣтъ, зачѣмъ же? Это не имѣетъ никакого значенія, такъ, пустяки, зачѣмъ ему убивать этимъ время? Онъ только наскучитъ всей компаніи.
— Нѣтъ, онъ ни въ коемъ случаѣ не наскучитъ.
— Но это такъ длинно! Это началось далеко, въ Санъ-Франциско; ему приходится теперь расплачиваться за, то, что онъ курилъ опіумъ…
Опіумъ? Господи, вотъ интересно!
— Нѣтъ, сударыня, скорѣе печально, потому что теперь среди бѣла дня я испытываю муки страха. Не думайте, что я каждый день курю опіумъ; я курилъ его два раза, и притомъ второй разъ это уже было неинтересно. Но въ первый разъ я пережилъ нѣчто дѣйствительно замѣчательное; это правда. Я очутился въ такъ называемомъ "Дэнѣ". Какъ я туда попалъ? Безъ всякой цѣли! Я шатался по улицамъ, глядѣлъ на людей, выбралъ себѣ одну особу и сталъ слѣдить за ней издали, чтобы посмотрѣть, куда она въ концѣ концовъ войдетъ; я не останавливался даже передъ тѣмъ, чтобы входить прямо въ дома или въ подъѣзды домовъ, только бы видѣть гдѣ она въ концѣ концовъ останется. Ночью въ большихъ городахъ жизнь необычайно интересна, и можно завести самыя замѣчательныя знакомства. Ну, да не о томъ рѣчь! Итакъ, я — въ Санъ-Франциско и шатаюсь по улицамъ. Ночь; передо мной идетъ высокая, худая женщина, которую я не упускаю изъ вида; при свѣтѣ газовыхъ фонарей, мимо которыхъ мы проходимъ, я вижу, что на ней кисейное платье, а на груди — крестъ изъ какихъ-то зеленыхъ камней. Куда она идетъ? Она проходитъ множество кварталовъ, огибаетъ углы улицъ и все идетъ и идетъ, а я слѣдую за ней. Наконецъ мы доходимъ до китайскаго квартала; женщина спускается по грязной каменной лѣстницѣ, и я за нею; она идетъ по длинному переулку, и я иду по длинному переулку. По правую сторону отъ насъ стѣна, а по лѣвую — кафе, цирюльни и прачечныя. Тутъ женщина останавливается передъ одною дверью, стучитъ; въ окошечкѣ, вдѣланномъ въ дверь, показывается косоглазое лицо и впускаетъ ее. Я жду немного, стою совершенно тихо, потомъ стучусь тоже. Дверь снова отворяется, и я вхожу.
Дымъ и говоръ наполняютъ помѣщеніе; напротивъ у стола стоитъ худая женщина и бесѣдуетъ съ китайцемъ, у котораго голубая рубаха виситъ поверхъ панталонъ. Я подхожу немного ближе и слышу, что она закладываетъ свой крестъ, однако не хочетъ отдать его китайцу въ руки, а хочетъ сама его спрятать; ей даютъ два доллара, но она еще раньше должна была что-то, такъ что въ общемъ это составляетъ три доллара. Хорошо; она ропщетъ немного, плачетъ и ломаетъ руки и кажется мнѣ очень интересной. Китаецъ въ рубахѣ мнѣ тоже казался интереснымъ, онъ не шелъ ни на какую сдѣлку, если ему не отдадутъ креста; либо деньги, либо закладъ!
— Я сяду здѣсь и подожду немного, — говоритъ женщина, — я ужъ вижу, что мнѣ въ концѣ концовъ придется пойти на это; но мнѣ не слѣдовало бы этого дѣлать! — И при этомъ она зарыдала въ отчаяніи прямо въ лицо китайцу и заломила руки.
— Чего не должны вы были дѣлать? — спрашиваю я. Но она слышитъ, что я иностранецъ, и не отвѣчаетъ. Она была необычайно интересна, и я рѣшился что-нибудь предпринятъ. Я могъ дать ей эти деньги, чтобы поглядѣть, какъ это кончится; я и сдѣлалъ это изъ любопытства и къ тому же сунулъ ей еще одинъ долларъ, чтобы посмотрѣть, на что она его истратитъ; надо было думать, что это будетъ интересно.
Она смотритъ на меня во всѣ глаза и благодаритъ меня; она ничего не говоритъ, нѣсколько разъ кланяется и глядитъ на меня плачущими глазами; а, я сдѣлалъ это изъ чистѣйшаго любопытства. Хорошо-съ; она расплачивается у прилавка и тотчасъ требуетъ себѣ комнату. Деньги свои она отдала всѣ.
Она идетъ, и я слѣдую за ней. Мы идемъ по длинному коридору, гдѣ по обѣ стороны находятся двери, и вотъ въ одну изъ этихъ дверей женщина юркнула и заперла ее за собою. Я жду нѣсколько времени, она не возвращается: я толкаю дверь, она заперта.
Тогда я иду въ сосѣднюю комнату и рѣшаюсь ждать. У стѣны стоитъ красный диванъ, надъ нимъ электрическій звонокъ, комната освѣщена лампой, висящей на стѣнѣ. Я ложусь на диванъ, время тянется долго, и я скучаю; чтобы чѣмъ-нибудь заняться, я нажимаю кнопку и звоню. Мнѣ ничего не надо, но я звоню.
Приходитъ китайскій мальчикъ, смотритъ на меня и снова исчезаетъ. Проходитъ нѣсколько минутъ. — Ну-ка, приди, дай мнѣ еще разъ взглянутъ на тебя! — говорю я, чтобы какъ-нибудь пронести время;- отчего ты опять не являешься? — И я снова звоню.
Вотъ мальчишка является снова, безмолвный какъ духъ, скользя на валяныхъ подошвахъ. Онъ ничего не говоритъ, я тоже ничего; но онъ подаетъ мнѣ крохотную фарфоровую трубочку съ длиннымъ, тонкимъ чубукомъ, и я беру трубку. Тогда онъ подаетъ мнѣ спичку, и я закуриваю. Я не требовалъ трубки, но я курю. Вскорѣ у меня зашумѣло въ ушахъ.
Тугъ я уже ничего не помню дальше, кромѣ того, что я чувствовалъ, будто я гдѣ-то высоко вверху, будто я подымаюсь все выше — начинаю парить. Вокругъ меня было невыразимо свѣтло, и облака, встрѣчавшіяся мнѣ, были бѣлы какъ серебро. Гдѣ я былъ и куда я лечу? Я стараюсь припомнить, но не могу; я только удивительно высоко вознесся. Вдали я видѣлъ зеленые луга, голубыя озера, долины и горы въ золотистомъ блескѣ; я слышалъ музыку звѣздъ, и въ небесномъ пространствѣ волнами вверхъ и внизъ носились мелодіи.
Но всего больше радовали меня бѣлыя облака, протекавшія мимо меня; и у меня было такое впечатлѣніе, будто я долженъ умереть отъ блаженства. Это длилось и длилось, я не сознавалъ времени и забылъ, кто я. Но вотъ сердце мое пронизываетъ одно земное воспоминаніе, и я начинаю спускаться.
Я опускаюсь, опускаюсь, свѣтъ гаснетъ, вокругъ меня становится все темнѣе и темнѣе, подъ собою, я вижу землю и сознаю самого себя; тамъ города, вѣтеръ и дымъ. И вдругъ — я стою на ногахъ. Я осматриваюсь, вокругъ меня море. Я уже не чувствую себя счастливымъ, я спотыкаюсь о камни, и мнѣ холодно. Подъ ногами бѣлая песчаная почва, а вокругъ ничего не видно, кромѣ воды. Я проплываю нѣкоторое разстояніе, плыву мимо многихъ удивительныхъ растеній, толстыхъ, зеленыхъ листьевъ, водяныхъ цвѣтовъ, покачивающихся на своихъ стебляхъ — безмолвный міръ, въ которомъ не слышно ни звука, но гдѣ все живетъ и движется. Я плыву и доплываю до коралловаго рифа. Коралловъ тамъ уже нѣтъ; рифъ разоренъ; и я сказалъ: "тутъ уже былъ кто-нибудь до меня!" И я уже не чувствовалъ себя одинокимъ, потому что тутъ уже былъ кто-то до меня. Я снова плыву, я хочу доплыть до берега, не на этотъ разъ я дѣлаю только два взмаха и перестаю плыть. Я останавливаюсь, потому что передо мной скала, а на скалѣ лежитъ человѣкъ; худая и длинная женщина, и лежитъ она сильно избитая о камень. Я дотрогиваюсь до нея и вижу, что я ее знаю; она мертва, но я не понимаю, что она мертва, потому что я узнаю ее по кресту съ зелеными камнями. Это та самая женщина, за которой я слѣдовалъ по длинному коридору. Я хочу плыть далѣе, но остаюсь, чтобы перемѣнить ея положеніе: она лежала, прижатая къ большому камню, и это производило на меня непріятное впечатлѣніе. Глаза ея широко раскрыты, но я тащу ее за собою въ открытое море; я вижу крестъ на ея груди, но засовываю его подъ платокъ. чтобы рыбы не сорвали его. Затѣмъ я плыву дальше.
И вотъ утромъ мнѣ разсказали, что женщина ночью умерла; она бросилась въ море противъ китайскаго квартала; утромъ ее нашли. Это очень странно, но она умерла. Можетъ быть, я еще разъ встрѣтилъ бы ее, если бы сдѣлалъ что-нибудь ради этого! — подумалъ я. И я еще разъ курилъ опіумъ, чтобы встрѣтить ее, но не встрѣтилъ.
Какъ это было странно! Но послѣ того я ее видѣлъ. Я вернулся въ Европу и былъ дома. Въ одну теплую ночь я бродилъ по улицамъ пришелъ внизъ въ гавань къ землечерпалкѣ и стоялъ тамъ довольно долго, прислушиваясь къ тому, о чемъ говорили на пароходахъ. Все было тихо, землечерпалка не дѣйствовала. Въ концѣ концовъ я усталъ, а все-таки не хотѣлъ итти домой, потому что было очень тепло; я поднялся наверхъ на землечерпалку и усѣлся тамъ. Но ночь была такъ тиха и тепла, что я не въ состояніи былъ бодрствовать и впалъ въ тяжелый сонъ.
Вдругъ я проснулся оттого, что меня позвалъ какой-то голосъ; я взглянулъ внизъ: внизу на камняхъ стояла женщина. Она была высока и худа; въ это время слегка вспыхнулъ газовый фонарь, и я увидѣлъ что платье ея изъ очень тонкой кисеи.
Я поклонился.
— Дождь идетъ, — говоритъ она.
Хорошо-съ, я не зналъ, идетъ ли дождь, но на всякій случай лучше было бы итти подъ крышу и я спустился внизъ. Въ то же самое мгновенье землечерпалка зашумѣла, ковши съ размаху качнулись въ воздухѣ и стали погружаться одинъ за другимъ въ воду. — землечерпалка заработала. И, если бы только я во-время не удалился, я былъ бы разорванъ, совершенно растерзанъ; я тотчасъ же понялъ это.
