Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Наконец Котонер сдался на уговоры друга. Они достаточно долго ждали появления «Прекрасной Фреголины», наблюдая выступления танцоров и слушая песенки, которые исполнялись под рев публики. Главный номер программы приберегали под конец. Но вот толпа в зале взволнованно зашумела и оркестр торжественно заиграл хорошо известную всем поклонникам этой популярной певицы мелодию; на маленькую сцену брызнул сноп розового света, и появилась «Волшебная Фреголина».

Это была невысокая, но стройная девушка, такая хрупкая, что казалась истощенной от голода. Больше всего бросалось в глаза ее довольно красивое личико, печальное и нежное. Из-под черного, расшитого серебристыми нитями платья, похожего на широкий колокол, выглядывали тоненькие худые ножки. Над газовым декольте чуть выпирали белые выпуклости, а над ними проступали туго обтянутые кожей острые ключицы, ее глаза так и манили к себе — большие, прозрачные, невинные и одновременно похотливые. Огонек сладострастия, мелькавшего в них, будто и не нарушал их наивного выражения. Стояла она, как монахиня, прижав руки к туловищу и отставив локти, и в этой позе робкой застенчивой девушки пела фальцетом ужасные непристойности, что резко контрастировали с ее скромной внешностью. В этом и заключалась необычность «Волшебной Фреголины», и поэтому публика приветствовала каждое ее бранное словечко радостным ревом и из уважения к благонравному поведению певицы не требовала, чтобы она задирала ноги или трясла животом.

Увидев ее, Реновалес толкнул друга локтем и замер, тревожно ожидая приговора. Краем глаза он следил, как Котонер рассматривает певицу.

Друг в этот раз соизволил не рассердиться:

— И правда... что-то есть. Глаза... фигура... выражение лица... Похожа и даже очень похожа... Но посмотри на мимику, как по-обезьяньи она поморщилась!.. А словечки!.. Нет, она ведет себя так, что всякое сходство исчезает.

И словно обидевшись, что эта безголосая и бесстыдная девица так похожа на милую покойницу, он иронично и умиленно стал повторять непристойные выражения, которыми заканчивался каждый ее куплет.

— Очень хорошо! Просто замечательно!

Но Реновалес будто и не слышал насмешек друга. Уставившись глазами в «Фреголину», он то и дело толкал его и шептал:

— Это она, правда?.. Как вылитая... И знаешь, Пепе, эта девушка таки талантлива и очень мила.

Котонер насмешливо покачал головой. Да, да, очень мила. А когда по окончании спектакля Мариано сказал, что хочет остаться на следующий сеанс и не поднялся, друг решил его покинуть. Но в конце концов передумал, уселся в кресле и собрался вздремнуть под музыку и шум публики.

Нетерпеливая рука маэстро вывела его из приятного забытья.

— Пепе!.. Пепе!..

Старый художник мотнул головой и сердито открыл глаза.

— Чего тебе?

Реновалес улыбался — сладко и лукаво. Сейчас он простодушно предложит какую-нибудь глупость.

— Я подумал, а вдруг мы сходим за кулисы? Увидим ее вблизи...

Друг возмутился. Мариано, видимо, считает себя молодым петушком, не понимает, на кого похож. Эта артисточка только посмеется над ними. Притворится целомудренной Сусанной{62}, на которую напали два старика...

Реновалес замолчал, но тут же снова разбудил товарища.

— Может, ты бы сходил сам, Пепе? Ты лучше разбираешься в этих вещах и смелее меня. Скажешь, что я хочу ее рисовать. Это же не шутка, портрет моей работы!..

Котонер засмеялся. Княжеское простодушие, с каким маэстро давал ему это поручение, искренне порадовала старого повесу.

— Спасибо, сеньор. Ваше доверие — для меня большая честь, но я не пойду... Как можно быть таким болваном, Мариано! Неужели ты думаешь, что эта девушка знает, кто такой Реновалес, или хотя бы слышала когда-нибудь твое имя?..

Маэстро по-детски удивился:

— Ну знаешь, все же мое имя... столько писали обо мне в газетах... о моих портретах... Скажи, что ты не хочешь, да и только.

И замолчал, обидевшись, что товарищ ему отказал, да еще утверждает, что его слава не достигла этого закутка. Друзья порой платят нам неблагодарностью, как обидно это осознавать.

Когда представление закончилось, маэстро почувствовал, что он не может уйти просто так, «Волшебная Фреголина» должна знать, что он был здесь. Поэтому купил у цветочницы всю корзину цветов, которую она несла домой, расстроенная неудачной торговлей, и попросил немедленно отнести цветы сеньорите... «Фреголине».

— Знаю, это Пепита, — сразу уточнила женщина, будто речь шла о ее подруге.

— И скажите ей, что это от сеньора Реновалеса... художника Реновалеса.

Женщина кивнула, повторив имя. Ладно, она ей скажет: от Реновалеса. С таким же выражением она повторила бы и любое другое имя. И нисколько не удивилась, когда художник подал ей целых пять дуро.

— Пять монет. Совсем сдурел! — буркнул друг, теряя к маэстро всякое уважение.

Больше добренький Котонер не дал затянуть себя в тот театрик. Напрасно Реновалес ежедневно восторженно говорил о певице, удивлялся, что она может так меняться. Теперь выходит на сцену в светло-розовом платье, очень похожем на некоторые из платьев его жены, хранящихся у него дома, в шкафах. На голове у нее шляпа, украшенная цветами и черешней, немного великовата и похожа на соломенную шляпку покойной, что тоже лежит где-то в шкафу. Ох, как эта девушка напоминает ему бедную Хосефину!.. Каждый вечер будит в нем счастливые воспоминания.

Поскольку Котонер отказывался сопровождать его, Реновалес ходил смотреть на «Волшебную» в сопровождении молодых парней со своего богемного сопровождения. Эти мальчишки говорили о divette[32] восторженно и немного пренебрежительно, как лиса из известной басни, которая смотрела на недосягаемый виноград и успокаивалась тем, что он очень кислый. Они видели певицу только издалека и считали ее хорошенькой; ее «лилейная», по их выражению, красота лучилась божественным сиянием греха. Эта девушка была не для них; она носила дорогие украшения и, по их сведениям, имела сильных покровителей, толпу молодых сеньоров во фраках, которые недавно заполняли ложе, а после спектакля ждали «Фреголину» на выходе, чтобы повезти ее ужинать.

Реновалес сгорал от нетерпения, не зная, как подступиться к ней. Каждый вечер посылал ей корзину цветов или большой букет. Певица, видимо, знала, от кого эти подарки, потому что искала глазами среди публики того несимпатичного и уже пожилого сеньора и одаривала его ласковой улыбкой.

Однажды маэстро увидел, что с его куплетисткой поздоровался Лопес де Coca. Итак, зять сможет их познакомить. Страсть добавила художнику смелости, и он дождался Рафаэля на выходе, чтобы изложить свою просьбу.

Он хотел бы нарисовать эту девушку; ему не найти лучшей натурщицы для картины, которую он давно задумал. Говоря это, художник краснел и заикался, но зять посмеялся над его робостью и охотно взялся помочь.

— А! Пепита!.. Славная женщина, хотя ее лучшие времена прошли. Личико невинное, как у школьницы, но посмотрели бы вы на нее где-нибудь в другом месте!.. Пьет, как москит... А нравом тигрица!..

Затем посерьезнел и сказал, что есть некоторые препятствия. Сейчас она имеет «друга» — это один из его приятелей, парень из провинции, который ищет популярности. Он уже проиграл половину своего состояния в казино, а теперь спокойно смотрит, как вторую половину поглощает эта девушка, так как благодаря ей он стал приобретать славу. Лопес де Coca пообещал поговорить с ней — они давние друзья. У вас же намерения вполне невинные — да, папа?.. Уговорить ее нетрудно. Эта Пепита увлекается всем необычным. Она немного того... романтическая. Он объяснит девушке, что, приглашая ее в качестве натуры, знаменитый художник выказывает ей очень высокую честь.

— Не забудь про деньги, — смущенно пробормотал маэстро. — Я дам, сколько она попросит. Не бойся показаться слишком щедрым.

Однажды утром Реновалес позвал Котонера и, не помня себя от радости, сказал ему:

— Она придет! После полудня будет здесь!

Старый художник вопросительно поднял брови:

— Кто придет?

— «Волшебная Фреголина»... Пепита. Зять предупредил меня, что договорился с нею, и сегодня же, в три часа, сам ее приведет.

Художник в отчаянии оглядел свою творческую мастерскую. Вот уже с каких пор она была совершенно заброшена. И слуга и двое художников торопливо принялись наводить порядок в просторном нефе.

Дрожащими руками маэстро перенес портреты Хосефины и полотно, на котором рисовал ее голову, в угол и поставил лицом к стене. Зачем эти призраки, когда появится сама реальность?.. Затем он заготовил и поставил посреди мастерской большое чистое полотно, посматривая на его нетронутую поверхность глазами, полными надежды. О, что он сегодня создаст! Какую мощь чувствовал в себе, какое желание рисовать!..