Джон Голсуорси - Собственник
От лица ответчика здесь была сделана попытка доказать, что автор письма никак не ограничивал и не намеревался ограничивать размеры затрат. Если это так, я не могу понять, зачем истцу понадобилось проставить в письме сумму в двенадцать тысяч фунтов и вслед за ней в пятьдесят фунтов. Такое толкование лишает этот пункт всякого смысла. Мне совершенно ясно, что в письме от двадцатого мая ответчик выразил согласие на весьма чётко сформулированное предложение, условиям которого он был обязан подчиняться.
Поэтому суд постановляет удовлетворить иск, взыскав с ответчика всю сумму судебных издержек».
Джемс вздохнул и, нагнувшись, поднял зонтик, с грохотом упавший при словах: «Проставить в письме сумму».
Высвободив из-под скамьи ноги, он быстро вышел из зала суда, не дожидаясь сына, кликнул первый попавшийся закрытый кэб (день был серенький) и поехал прямо к Тимоти, где уже сидел Суизин. Ему, миссис Септимус Смолл и тёте Эстер Джемс рассказал о суде со всеми подробностями и, не прерывая рассказа, съел две горячие булочки.
– Сомс держался молодцом, – закончил он, – у него голова хорошо работает, Джолиону это не понравится. Дела Босини совсем плохи: наверно, обанкротится, – и, уставившись тревожным взглядом в камин, добавил после долгой паузы: – Его не было в суде – почему бы это?
Раздались чьи-то шаги. В малой гостиной показалась фигура дородного человека с пышущим здоровьем кирпичного цвета лицом. Указательный палец его резко выделялся на лацкане чёрного сюртука. Он проговорил ворчливым голосом:
– А, Джемс! Нет, не могу, не могу задерживаться! – и, повернувшись, вышел из комнаты.
Это был Тимоти.
Джемс встал с кресла.
– Вот! – сказал он. – Вот! Я так и предчу…
Он осёкся и замолчал, уставившись в одну точку, словно перед ним только что пронеслось какое-то дурное предзнаменование.
VI. Сомс приходит с новостями.
Выйдя из суда, Сомс не пошёл домой. Ему не хотелось идти в Сити, и, чувствуя потребность поделиться с кем-то своей победой, он тоже отправился на Бэйсуотер-Род, к Тимоти, но прошёл всю дорогу пешком, не торопясь.
Отец только что уехал; миссис Смолл и тётя Эстер, знавшие уже все подробности, встретили его радостно. Он, наверное, проголодался после всех этих допросов. Смизер сейчас поджарит булочки, его дорогой батюшка съел все, что было подано. Пусть ложится на диван с ногами и выпьет рюмочку сливового брэнди. Это так подкрепляет.
Суизин все ещё сидел в гостиной, он задержался с визитом дольше обычного, чувствуя, что ему необходимо рассеяться. Услышав про брэнди, он фыркнул. Ну и молодёжь нынче. Печень у него была не в порядке, и он не мог примириться с тем, что кто-то другой пьёт сливовое брэнди.
Суизин почти немедленно собрался уходить, сказав Сомсу:
– Ну, как жена? Передай, что, если ей станет скучно и захочется тихо и мирно пообедать со мной, я угощу её таким шампанским, какое она не каждый день пьёт.
Взирая на Сомса с высоты собственного величия, он стиснул ему ладонь своей пухлой желтоватой рукой, словно хотел раздавить всю эту мелкую рыбёшку, и, выпятив грудь, медленно вышел из гостиной.
Миссис Смолл и тётя Эстер пришли в ужас. Суизин такой чудак!
Им самим не терпелось спросить Сомса, как отнесётся к исходу дела Ирэн, но тётушки знали, что спрашивать нельзя; может быть, он сам скажет что-нибудь такое, что поможет им разобраться во всей этой истории, занимающей теперь такое большое место в их жизни – истории, которая невыносимо мучила их, потому что говорить о ней не полагалось. Теперь даже Тимоти стало всё известно, и новость просто катастрофически подействовала на его здоровье. А что будет делать Джун? Вот вопрос! Волнующий, опасный вопрос!
Они все ещё не могли забыть тот визит старого Джолиона, после которого он так и не появлялся у них; они не могли забыть то ощущение, которое осталось у всех присутствующих, – ощущение каких-то перемен в семье, её близкого развала.
Но Сомс не шёл им навстречу; положив ногу на ногу, он говорил о недавно открытой им барбизонской школе[65]. Вот у кого будущее, он уверен, что со временем на этих барбизонцах удастся хорошо заработать; он уже обратил внимание на две картины некоего Коро[66] – очаровательные вещицы; если не станут запрашивать, он купит обе – когда-нибудь за них дадут большие деньги.
Миссис Смолл и тётя Эстер не могли не интересоваться всем этим, но такой способ отделаться от них не совсем им понравился.
Это очень интересно, чрезвычайно интересно; ведь Сомс прекрасный знаток, уж кто-кто, а он найдёт, что сделать с этими картинами; но что он намерен предпринять теперь, после выигрыша дела? Уедет из Лондона, переберётся за город или нет?
Сомс ответил, что ещё не знает; по всей вероятности, они скоро переедут. Он поднялся и поцеловал тёток.
Как только тётя Джули приняла от него эту эмблему расставания, в ней произошла какая-то перемена, словно она исполнилась безумной отваги; казалось, что каждая её морщинка тщится ускользнуть из-под невидимой, сковывающей лицо маски.
Она выпрямилась во весь свой далеко не маленький рост и заговорила:
– Я уже давно решилась, милый, и если никто тебе не скажет, я…
Тётя Эстер прервала её.
– Помни, Джули, ты… – еле выговорила она, – ты сама будешь отвечать за свои слова!
Миссис Смолл будто не слышала.
– По-моему, дорогой, ты должен знать, что миссис Мак-Эндер видела Ирэн с мистером Босини в Ричмонд-парке.
Тётя Эстер, тоже вставшая с места, снова опустилась на стул и отвернулась. В самом деле, Джулия слишком уж… Не надо было заводить при ней, при Эстер, этот разговор; еле переводя дух от волнения, она ждала, что скажет Сомс.
Он покраснел, и, как всегда, румянец вспыхнул у него где-то на переносице; подняв руку, он облюбовал один палец, осторожно прикусил ноготь и затем процедил сквозь зубы:
– Миссис Мак-Эндер – злобная дрянь!
И, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.
По пути на Бэйсуотер-Род, к Тимоти, он обдумал, как надо держать себя дома. Он пойдёт к Ирэн и скажет:
«Я выиграл процесс и поставил на этом точку. Мне не хочется притеснять Босини; мы как-нибудь договоримся; я не буду настаивать. И давай покончим с этим. Мы сдадим дом и уедем от этих туманов, сейчас же переберёмся в Робин-Хилл. Я… я не хотел быть грубым! Дай руку… и…» Может быть, она позволит поцеловать себя и забудет все, что было!
Однако, когда Сомс вышел от Тимоти, намерения его были уже не так просты. Подозрения и ревность, тлевшие в нём столько месяцев, вспыхнули ярким огнём. Он раз и навсегда положит конец этой истории; он не позволит смешивать своё имя с грязью! Если она не может или не хочет любить мужа, как это велит ей долг, исполнения которого он вправе требовать, пусть не обманывает его с кем-то другим! Он так и скажет ей, пригрозит разводом! Это заставит её образумиться; она не пойдёт на развод. А что если… если пойдёт? Эта мысль сразила его; до сих пор он не допускал такой возможности.
Что если пойдёт? Что если она признается? Как же поступить тогда? Придётся начинать дело о разводе!
Развод! Произнеся мысленно это слово, расходившееся со всеми принципами, которые руководили до сих пор его жизнью. Сомс ощутил в нём парализующую силу. В этой бесповоротности было что-то страшное. Он чувствовал себя в положении капитана корабля, который подходит к борту и собственными руками бросает в море свой самый драгоценный груз. Такая расточительность казалась ему безумием. Это повредит его работе. Придётся продать дом в Робин-Хилле, на который он истратил столько денег, возлагал такие надежды, и продать в убыток! А она! Она уже не будет принадлежать ему, не будет даже носить его фамилию! Она уйдёт из его жизни, и он… он никогда больше не увидит её.
И, сидя в кэбе, он всю дорогу не мог примириться с мыслью, что никогда больше не увидит Ирэн!
А что если ей не в чём признаваться, может быть, даже сейчас не в чём признаваться? Благоразумно ли с его стороны заходить так далеко? Благоразумно ли ставить себя в такое положение, если вдруг придётся идти на попятный? Исход этого процесса разорит Босини; разорившемуся терять нечего, но что он может предпринять? Уехать за границу? Банкроты всегда уезжают за границу. Что они могут предпринять – если они будут вместе без денег? Лучше подождать, посмотреть, какой оборот примут дела. Если понадобится, он установит за ней слежку. Припадок ревности (словно разыгравшаяся зубная боль) снова овладел им; он чуть не вскрикнул. Надо решить, надо выбрать определённую линию поведения сейчас же – по дороге домой. Кэб остановился у подъезда, а Сомс так ничего и не решил.
Он вошёл в дом бледный, с влажными от волнения руками, боясь увидеть её, страстно желая увидеть её и не зная, что сказать, что сделать.
Горничная Билсон была в холле и на его вопрос: «Где миссис Форсайт?» – ответила, что миссис ушла из дому часов в двенадцать, взяв с собой чемодан и саквояж.
