Оскар Лутс - Осень
— Мы, кажется, покончили с этим? — произносит Леста нетерпеливо.
— Да, разумеется. Покончили. Это сказалось так… само собой… словно бы по инерции.
— Лучше ответь мне, каким образом разошлись ваши с Тээле пути?
— Пути Господни и пути любви неисповедимы. Об этом уже кто-то где-то писал — и, похоже, не ошибся. Конечно, и тебе доводилось читать такое.
Со стороны кладбища доносится громкий стук колес, и, взглянув в том направлении, друзья видят, что к ним, сопровождаемая клубами пыли, быстро приближается напряженная сильным рысаком рессорная коляска — она поблескивает в ярких лучах солнца. В колеснице — трое мужчин: двое сидят сзади, третий, скорчившись, примостился спереди, у них в ногах.
— Интересно, что это за господа? — Тали пожимает плечами. — Сейчас — в будний день?..
— Тех, двоих, я пока что не узнаю, а третьего — знаю наверняка. Борода и заплечный мешок принадлежат Киппелю, стало быть, и сам старый Носов тоже при них.
— Аг-га-а, в таком случае, других незачем и разглядывать, и без того понятно, кто там мчится как на пожар.
Внезапно коляска сворачивает на проселочную дорогу, да так круто, что чуть не перевертывается. Затем взгляд того, кто держит вожжи, падает на тех, кто сидит на краю канавы. «Тпру! Тпру! Тпру!» — Мокрую, всю в мыле, лошадь осаживают, и раскрасневшийся запыленный Тыниссон кричит зычным голосом:
— Гляньте-ка, господа, кто это тут посиживает!
— Ого! — восклицают в один голос Киппель и Паавель.
— Это же… Здрасьте! — Тыниссон же спрашивает: — Что вы тут делаете, парни?
— Проводим отпуск, проводим отпуск, — отвечает Леста.
— Сейчас же поднимайтесь! Айда в Рая!
— Но прежде чем мы двинемся дальше, — произносит Киппель, выбираясь из коляски, — проверьте как следует, жив ли я еще. Ну и жуткая была езда! — он передергивает плечами, борода его отвисла, глаза — какие-то очумелые. — Не езда, а смертоубийство! Все время я сидел, затаив дыхание, и думал, вот-вот развалюсь на куски.
— Эге-ге, господа! — Паавель тоже спрыгивает с коляски. — Это была, так сказать, настоящая гонка: пять верст за четверть часа! — И обращаясь к Тыниссону, он добавляет: — Пусти теперь шагом, пусть мерин поостынет. Все равно на этой дороге уже не разгонишься.
— Не сдвинусь я с места до тех пор, пока господин Киппель меня и всех нас не освятит содержимым своего рюкзака. Ну, Леста и Тали, подойдите, подойдите поближе! Не стесняйтесь, ведь сродник — не барин.
Да, странная все же происходит история с этим заплечным мешком Киппеля: чем больше из него брали и берут, тем сильнее он раздувается, — и впрямь можно подумать, будто мы тут имеем дело с какими-то колдовскими проделками. Кажется, содержимое рюкзака опять пополнилось новыми бутылками и, поди знай, чем еще, и очень похоже, что Тыниссон — совладелец всего этого богатства, иначе с чего бы он так уверенно отдавал Киппелю приказания.
Таким образом вся компания в конце концов вваливается во двор хутора Рая. Киппель и Паавель не устают восхищаться добротным жилым домом, который ничуть не уступает домам Тоотса и Тыниссона.
— До чего же тут, в Паунвере, зажиточный народ! — восклицает отставной капитан, всплескивая руками. — Мы там, в Ныве, выглядим в сравнении с вами, как настоящие бобыли. Что же касается меня лично, так я и на бобыля не потяну. Говорю это вовсе не из зависти, но когда видишь всюду такое изобилие, невольно задаешься вопросом: что же из меня-то получится?
— Не беда, дорогой Антс, — Тыниссон кладет свою тяжелую руку на плечо Паавелю, — я из тебя сделаю мужика, точно так же, как ты из меня солдата во время войны сделал. Дай время плуг наладить. Не оставлю я в беде и господина Киппеля.
— Ой, большое спасибо, господин Тыниссон! — Предприниматель щелкает каблуками и прикладывает ладонь к козырьку шапки.
— Ну, не стоит того! — Хуторянин из деревни Кантькюла машет рукой. Ежели я обещал, стало быть, будет сделано. Мужика — по слову… [52] Тем паче — старого солдата!..
На пороге жилого дома показывается женщина, на вид еще совсем молодая, бросает робкий взгляд во двор и быстро исчезает. Появившись снова, она ведет себя уже смелее, сходит по ступеням крыльца вниз и с улыбкой приближается к мужчинам.
— Ой, Лийде! — Тыниссон забывает все остальное на свете, кидается ей навстречу, хватает обе ее руки в свои. — Ой, Лийде, милая Лийде! — Он долго жмет руки женщины и склоняет свою большую голову к ее красивой головке. — Как живешь? Ждала ли ты меня? Гляди-ка, теперь я приехал да еще и гостей тебе привез — тут и твои старые знакомые, тут и мои старые друзья. — И обратившись к мужчинам, он продолжает: — Поглядите, господа, вот моя невеста. Ее зовут Лийде. Будьте знакомы!
Несколько нерешительно вступают мужчины в уютную раяскую гостиную. Лишь Тыниссон, на этом хуторе, по всему видно — человек свой, проходит «дальше», разговаривает там с кем-то, возвращается обратно, он светится радостью и озорством, как это и подобает жениху.
Затем гостей приглашают в столовую. Стол богато накрыт, словно бы жениха и его друзей, действительно, ожидали. Иначе с чего же Тыниссон спросил у Лийде «Ждала ли ты меня?» Когда же Киппель «выковыривает» из своего бездонного мешка несколько пузатых бутылок, стол становится еще богаче. Настроение у всех поднимается.
Тыниссон произносит нечто вроде речи, она до того путаная, что не понять, где конец, где начало, но столько-то из нее все же можно уразуметь, что скоро он, Тыниссон, увезет отсюда свою милую Лийде, сюда же прибудет совершенно новая хозяйка, а именно, госпожа Паавель, потому что этот хутор будет сдан капитану Паавелю в аренду и… и так далее. Ведь в каждом доме должны быть хозяин и хозяйка, без них — дом сирота.
«Будет видно, сдержит ли он свое обещание, когда протрезвеет, — рассуждает про себя Леста. — Пожалуй, что и впрямь сдержит, — приходит он к выводу. — Тыниссон —человек слова. Кстати, он и не в состоянии протрезветь, потому что — жених, а по уши влюбленный человек — тот же пьяный. Да здравствует!»
— Ну что же, видит Бог, разговор этот правильный. — Паавель поднимается со стула, держа в руке рюмку с вином. — Дело решенное! Выпьем за это еще по одной, дорогие господа, ибо не странно ли будет покинуть этот свет, эту юдоль печали, недобрав, и предстать пред лицом Господним трезвым. Господь Бог может спросить: «Что за комедию ты разыгрываешь, Антс Паавель? На земле ты всегда норовил набраться, как губка, теперь же являешься сюда и хочешь втереть мне очки, будто прожил жизнь трезвенником». Ваше здоровье! Долгие лета молодой паре! И пусть детей у нее будет — как луковиц!
— Браво! — гудит Тыниссон. — Хорошо сказано!
Лийде же густо краснеет и наклоняется над своей тарелкой, можно подумать, будто она увидела там вместо рыбы — рака.
Арно Тали пытливо наблюдает за Лийде. Она уже вовсе не так молода, но весьма привлекательна, и из нее выйдет хорошая жена, а хозяйка — и того лучше. И как она похожа на Тээле! А давно ли эта Лийде была еще совсем малышкой… Как быстро летит время! Скоро, скоро все минет, отойдет в вечность. И есть ли смысл принимать слишком серьезно эту бренную жизнь?! Но еще глупее было бы самому себя уничтожить из-за кого-то, кто того не стоит, к примеру, как… ну… хотя бы эта самая Вирве Киви.
Примечания
1
Кентукский Лев — школьное прозвище Йоозепа Тоотса, в детстве страстного любителя рассказов про индейцев. (Он даже мечтал в Америку сбежать, как гимназист Чечевицын — «Монтигомо Ястребиный Коготь» — из чеховских «Мальчиков». Да и взгляд проказника Тоотса не зря «ястребиный»…) У Георга Аадниеля Кийра — Йорх — уменьшительное имя от Георга. По первой повести этот цикла, «Весне», все они — Тоотс, Кийр, Тыниссон, Имелик, Тали, Леста — бывшие соученики Паунвереской приходской школы.
2
Новопоселенческий надел — это земельный надел, который мог получить участник Освободительной войны (1918 — 1920) в результате радикальной земельной реформы и передела отчужденной в пользу государства помещичьей земли. Так в первой Эстонской Республике в 20-е годы поднялись десятки тысяч новых крестьянских хуторов. Их хозяевам-новопоселенцам Эстонский Банк выдавал ссуды на обустройство.
3
Крест Свободы — эстонский государственный знак отличия, учрежденный в 1919 году. Им награждались (вплоть до 1925) участники Освободительной войны. Имелось три степени Креста Свободы: I — за военные заслуги, II — за личную храбрость в бою, III — за гражданские заслуги. Всего Крестом Свободы было награждено 3135 человек, из них 2078 —граждане Эстонии, 1057 — иностранцы, среди которых было много и глав государств, а также неизвестные солдаты Англии, Франции, Италии и город Верден. По законам, принятым в 1933 и 1935, кавалерам Креста Свободы и членам их семей полагались различные льготы.
4
