Джеймс Джонс - Отныне и вовек

— Ничего, не захлебнемся.

— Конечно. Хороший солдат все вынесет, — поддразнил его Старк.

— Ладно тебе. Будущий капрал — подумаешь! Тут и повыше начальники обо мне не забывают. Всё хотят запугать, чтобы я в бокс вернулся. И ни хрена у них не выходит.

— Это точно. Такого, как ты, разве запугаешь.

— Смейся, смейся. И все равно, нельзя же, чтоб любой хмырь вертел тобой, как ему втемяшится.

— Это уж точно, нельзя.

— Можешь смеяться, а я действительно так считаю. Почему же я не могу об этом сказать? Ты не думай, я цену себе не набиваю.

— Знаю. Я только никак не пойму, зачем некоторые нарочно лезут на рожон.

— Я не лезу.

— Это тебе так кажется. А им кажется, что лезешь.

— Я просто хочу, чтоб меня оставили в покое.

— И не жди, — сказал Старк. — В наше время никого в покое не оставят.

Он сел на стол возле мойки, вынул из кармана кисет с «Голден Грейн», отделил листок от пачки папиросной бумаги, зубами развязал кисет и осторожно, очень сосредоточенно насыпал немного табаку на изогнувшуюся желобом бумажку.

— Передохни чуток, — просто сказал он. — Сейчас спешить некуда. — Потом спросил: — Слушай, а ты бы не хотел работать у меня на кухне?

— На кухне? — переспросил Пруит и отложил скребок. — У тебя? Готовить, что ли?

— А что же еще? — Не поднимая глаз, Старк протянул ему кисет.

— Спасибо. — Пруит взял кисет. — Даже не знаю. Никогда об этом не думал.

— Ты мне нравишься. — Старк сосредоточенно разравнивал пальцем табак, чтобы самокрутка не получилась посредине пузатой, а на концах тонкой. — Дожди скоро кончатся, роту начнут гонять на полевые. Ты, думаю, сам понимаешь, каково тебе будет, они все на тебя навалятся: Айк Галович, Уилсон с Хендерсоном, а заодно и Лысый Доум, и Динамит, и вся их боксерская шобла. А там и ротный чемпионат не за горами. Или, может, ты передумаешь и будешь выступать?

— Тебе что, хочется, чтобы я рассказал, почему бросил бокс?

— Ничего мне не хочется. Я уже про это наслушался. Старый Айк только об этом и говорит. Переберешься ко мне на кухню, никто тебя больше не тронет.

— Я в защитниках не нуждаюсь.

— Ты не думай, что я тебя пожалел, — сказал Старк сухо и раздельно, без всяких колебаний. — Я на кухне благотворительностью не занимаюсь. Будешь плохо работать, долго у меня не задержишься. Если бы я не был в тебе уверен, не предложил бы.

— Мне никогда особенно не нравилось быть привязанным к казарме, — медленно сказал Пруит. Старк говорил с ним вполне серьезно, Пруит это видел и мысленно представлял себе, как отлично ему бы работалось под началом такого человека. Вождь Чоут тоже хороший парень, но в этой роте отделениями командуют не капралы, а помощники командиров взводов, не умеющие связать двух слов по-английски. А Старк командует кухней сам.

— Я давно хочу избавиться от Уилларда, — продолжал Старк. — Можно было бы одним выстрелом убить двух зайцев. Симс получил бы «первого повара», а тебя я для начала сделал бы учеником, чтобы никто не подымал кипеж. Потом дал бы тебе «второго повара», а еще через какое-то время — «первого» и «спеца шестого класса». Но не сразу, а то начнут кричать, что я пропихиваю своих.

— Думаешь, я бы справился?

— Не думаю, а знаю. Иначе бы не предлагал.

— А Динамит согласится? У него насчет меня свои планы.

— Если буду просить я, согласится. Я у него сейчас в любимчиках.

— Я люблю работать на воздухе, — Пруит говорил медленно, очень медленно. — Да и потом, в кухне всегда кавардак. На столе еда — это одно, а когда в котле все вперемешку — совсем другое. У меня сразу аппетит пропадает.

— Ты мне голову не морочь. Я тебя уговаривать не собираюсь. Либо ты хочешь у меня работать, либо — нет.

— Я бы с удовольствием, — медленно произнес Пруит. И в конце концов все-таки выдавил: — Но не могу.

— Что ж, тебе виднее.

— Погоди ты. Понимаешь, для меня это дело принципа. Я хочу, чтобы ты понял.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Есть же у человека какие-то права.

— Свобода, равенство, стремление к счастью — неотъемлемые права каждого человека, — отбарабанил Старк. — Я это еще в школе учил.

— Да нет, это из конституции. В это уже никто не верит.

— Почему? Верят. Все верят. Только никто не соблюдает. А верить — верят.

— Я про это и говорю.

— У нас-то хоть верят, а возьми другие страны… Там даже и не верят. Возьми Испанию. Или Германию. В Германии вон что делается.

— Все правильно, — сказал Пруит. — Я сам верю. У меня такие же идеалы. Но я сейчас не про идеалы. Я про жизнь говорю. У каждого человека есть определенные права, — продолжал он. — Не в идеале, а в жизни. И он их должен сам защищать, никто другой за него это не сделает. Ни в конституции, ни в уставе не сказано, что в этой роте я обязан заниматься боксом. Понимаешь? Так что, если я не хочу быть боксером, это мое право. Я же отказываюсь не назло кому-то, у меня есть серьезные причины. И если я поступаю, как считаю нужным, и никто от этого не страдает, значит, я еще могу сам собой распоряжаться и жить, как хочу, чтобы никто мной не помыкал. Я — человек, и это мое право. Не хочу, чтобы мной помыкали.

— Другими словами, не преследовали, — сказал Старк.

— Вот именно. И если я пойду в повара, я тем самым лишу себя каких-то прав, понимаешь? Я как бы признаю, что зря упрямился, что на самом деле нет у меня никакого права жить по-своему. И тогда все они решат, что это они меня заставили, потому что они правы, а я — нет. И будет уже не важно, что я пошел не в боксеры, а в повара. Главное, что они меня все-таки заставили. Понимаешь?

— Да, — сказал Старк. — Понимаю. Ладно. Но ты меня все же послушай. Во-первых, ты все переворачиваешь с ног на голову. Тебе хочется видеть мир, каким его изображают на словах, а в действительности он совсем не такой. В действительности ни у кого вообще нет никаких прав. Любые права человек вырывает силой, а потом старается их удержать. И есть только один способ получить какие-то права — отобрать их у другого.

Не спрашивай меня, почему так. Я и сам не знаю, знаю только, что так. Кто хочет что-то удержать или чего-то добиться, должен помнить об этом правиле. Должен смотреть, как действуют другие, и учиться действовать так же. Самое надежное и самое распространенное средство — хитрая политика. Завязываешь нужные знакомства, а потом ими пользуешься. Возьми к примеру меня. Мне в Каме жилось не лучше, чем тебе здесь. Но я не рыпался, пока твердо не определил, куда податься. А мне, старик, было там хреново, ох как хреново. Но я терпел. Потому что знал, мне пока податься некуда. И только когда на сто процентов убедился, что на новом месте будет лучше, — перевелся. Понимаешь? Я узнал, что Хомс служит в Скофилде, поговорил с ним, и он вытащил меня из Кама.

— Тебя можно понять, — сказал Пруит.

— А теперь сравни, как ты ушел из горнистов, — продолжал Старк. — Будь ты похитрее, подождал бы, нашел место получше, чтоб уж был верняк. А ты психанул, послал все подальше и рванул неизвестно куда. Ну и чего добился?

— За моей спиной никто не стоял. У меня блата нигде не было.

— Про что я и говорю. Нужно было подождать, а там бы и блат завелся. Я тебе сейчас предлагаю хороший выхода снова заживешь как человек, а ты отказываешься. Это уже просто дурь. В нашем мире по-другому нельзя, пойдешь ко дну.

— Наверно, я дурак, — сказал Пруит, — Но я не хочу верить, что в нашем мире по-другому нельзя. Если это так, тогда человек сам по себе ничего не значит. Тогда сам он — ничто.

— В общем-то, так оно и есть. Потому что главное — не сам человек, а с кем он знаком. Но, с другой стороны, это тоже не так, совсем не так. Потому что, понимаешь, старик, человек все равно всегда такой, какой он есть. И пока он жив, ничто его не переделает. Разная там философия, христианская мораль — все это на здоровье, но хоть ты тресни, а какой он был, такой и останется. Просто по-другому будет себя проявлять. Это как река, знаешь. Старое русло перекроют, она пробьет себе новое, и как текла, так и будет течь, только в другую сторону.

— Да, но зачем тогда врать? Это же только сбивает с толку. Зачем кричать, что, мол, я всего добился честным трудом, когда на самом-то деле просто женился на дочке босса и все огреб по наследству? А ты пытаешься мне доказать, что в конечном счете оба молодцы: и который обскакал других, когда женился на дочке босса, и который вырвался вперед по-честному. Хотя, ты говоришь, по-честному в наше время невозможно.

— Всегда было невозможно, — поправил Старк.

— Ну хорошо, пусть всегда. И ты серьезно считаешь, что который женился ничуть не хуже того, другого, честного?

Старк нахмурился.

— В общем-то, да. Только ты неправильно рассуждаешь.

— Но если рассуждать по-твоему, то как же тогда любовь? Если один добился всего тяжелым трудом, а второй женитьбой на дочке босса, получается, что такая женитьба — тот же тяжелый труд. И любовь, выходит, совсем ни при чем. Как прикажешь быть с любовью?