Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
— Иди спать, — сказала она, — иди ложись.
— И у нас с тобой будет славный домик, и прислуга, и все будет очень хорошо. И может, на своих картинах я разбогатею.
— Пойдешь ты спать?
— И тогда у тебя будет небольшой экипаж. Представь… разъезжает маленькая королева Виктория.
— Говорят тебе, иди спать, — сквозь смех сказала она.
Сын поцеловал ее и вышел. Планы на будущее у него всегда были одни и те же.
Миссис Морел сидела, углубясь в свои невеселые мысли, — о дочери, о Поле, об Артуре. Она горевала из-за расставанья с Энни. Семья их так тесно связана. И она чувствовала, ей теперь непременно надо жить, чтобы быть со своими детьми. Ее жизнь так богата. Она нужна Полу, и Артуру тоже. Артур сам не знает, как глубоко он ее любит. Он человек минуты. Еще ни разу жизнь не заставила его осознать себя. Армия дисциплинировала его тело, но не душу. У него отменное здоровье, и он очень красив. Его темные густые волосы плотно облегают небольшую ладную голову. Нос у него какой-то детский, и в темно-голубых глазах есть что-то девичье. Но губы под каштановыми усами полные, красные, вполне мужские, и подбородок твердый. Рот у него отцовский, а нос и глаза в семью ее матери — людей красивых и слабохарактерных. Миссис Морел тревожилась за него. После своей безрассудной выходки он утихомирился. Но как далеко он вообще может зайти?
Армия ничего хорошего ему не дала. Он отчаянно негодовал на власть младших офицеров. Он терпеть не мог подчиняться, будто он не человек, а животное. Но у него вполне хватало разума, чтобы не брыкаться. И он всячески старался извлечь из своего положения все что можно хорошее. Он умел петь, был парень компанейский. Нередко случались и стычки, но то были обычные мужские проделки, они легко сходили с рук. И он недурно проводил время, хотя его чувство собственного достоинства было подавлено. Желая побольше получить от жизни, он полагался на свою внешность, на хорошую фигуру, благовоспитанность, приличное образование и не бывал разочарован. Однако и удовлетворения не находил. Казалось, что-то его гложет. Никогда он не знал покоя, никогда не бывал один. С матерью он держался смиренно и почтительно. Полом восхищался, любил его и чуть презирал. А Пол, в свою очередь, восхищался им, любил его и тоже чуть презирал.
У миссис Морел было отложено несколько фунтов, оставленных ей отцом, и она решила выкупить сына из армии. Он ошалел от радости. Точь-в-точь мальчишка на каникулах.
Ему всегда нравилась Беатриса Уайлд, а во время отпуска он возобновил с ней знакомство. Она была крепче его, выносливей. Они часто совершали вдвоем далекие прогулки. При этом Артур по-солдатски довольно чопорно подставлял ей для опоры руку калачиком, а она аккомпанировала ему на фортепиано, когда он пел. В эти минуты он расстегивал ворот гимнастерки. Он пел глубоким тенором, при этом краснел, и глаза его блестели. Потом они обычно сидели на диване. Казалось, он выставляет напоказ свое тело — мощную грудную клетку, бока, обтянутые панталонами бедра, — и Беатриса не была к этому равнодушна.
Разговаривая с ней, он любил переходить на диалект. Случалось, она вместе с ним покуривала. Иногда разок-другой затягивалась его сигаретой.
— Не, — сказал он ей как-то вечером, когда она хотела взять у него сигарету. — Не, так дело не пойдет. Лучше я поцалую тебя с дымком, коли ты не против.
— Я затянуться хочу, а вовсе не целоваться, — ответила она.
— Ну дак чего, будет тебе и затяжка и поцалуй.
— Хочу затянуться от твоего окурка, — крикнула Беатриса, пытаясь выхватить у него изо рта сигарету.
Он сидел, касаясь ее плечом. Была она маленькая и быстрая, как молния. Он едва увернулся.
— Поцалую с дымком, — повторил он.
— Ты противный скареда, Арти Морел, — сказала она, отодвигаясь.
— Поцалуй с дымком желаешь?
Солдат, улыбаясь, наклонился к ней. Лица их почти соприкасались.
— Не смей! — ответила она, отворачиваясь.
Он затянулся, сжал губы и потянулся к ней. Темно-каштановые подстриженные усики ощетинились. Беатриса глянула на его алые вытянутые губы и вдруг выдернула у него из пальцев сигарету и метнулась прочь. Он, вскочив за нею, выхватил гребенку из ее волос на затылке. Беатриса обернулась и кинула в него сигаретой. Он поймал сигарету, сунул в губы и сел.
— Противный! — крикнула она. — Отдай гребенку!
Она боялась, как бы не рассыпалась прическа, сотворенная нарочно для него. Стояла и придерживала волосы руками. А он спрятал гребенку у себя между колен.
— Не брал я ее, — сказал он.
Он говорил, посмеиваясь, и сигарета, зажатая в губах, вздрагивала.
— Врешь! — сказала Беатриса.
— Вот ей-ей! — со смехом отвечал Артур и показал ей раскрытые ладони.
— Ах ты, бесстыжий бесенок! — воскликнула Беатриса и кинулась в драку, стараясь отнять гребенку, а гребенка была у него под коленями. Она боролась с ним, тянула его за гладкие, туго обтянутые тканью коленки, а он хохотал и наконец, трясясь от хохота, повалился на диван. Сигарета выпала изо рта, чуть не обожгла ему шею. Под нежным загаром он залился краской и все смеялся, смеялся, пока голубые глаза его не ослепли от навернувшихся слез, горло перехватило и он чуть не задохся. Потом он сел. Беатриса вкалывала гребенку в волосы.
— Ты защекотала меня, Беатрис, — хрипло сказал он.
Белая ручка ее мелькнула, точно вспышка, и он получил звонкую пощечину. Он вскочил, свирепо на нее глядя. Они стояли и мерили друг друга взглядами. Понемногу щеки ее залились краской, она опустила глаза, понурилась. Артур сел, мрачно насупился. Беатриса прошла в чулан поправить прическу. Там она украдкой всплакнула, сама не зная почему.
Вернулась она, наглухо замкнувшись. Но то была лишь тонкая пленка, под которой бушевал огонь. Артур, мрачный, взлохмаченный, сидел на диване. Она села напротив, в кресло, и оба молчали. В тишине, точно удары, слышалось тиканье часов.
— Ты злючка, — почти виновато произнес наконец Артур.
— А нечего быть таким бесстыжим, — ответила она.
Опять они надолго замолчали. Артур посвистывал про себя, как посвистывает обычно мужчина, когда он обеспокоен, но хорохорится. Беатриса вдруг подошла и поцеловала его.
— На, получай, бедняжка! — насмешливо сказала она.
Артур поднял голову, с любопытством улыбнулся.
— Поцелуешь? — пригласил он.
— А что, не посмею? — бросила она.
— Давай! — подбивал он, протягивая губы.
Неторопливо, со странной, дрожащей улыбкой, которая, казалось, расплылась по всему ее телу, Беатриса губами прижалась к его губам. И вмиг его руки сомкнулись вокруг нее. Едва кончился этот долгий поцелуй, она откинула голову и положила свои тоненькие пальцы ему на шею, в просвет расстегнутого воротничка. Потом закрыла глаза, опять отдалась поцелую.
Она поступала по своей воле. Что хотела, то и делала, и вовсе не думала, будто кто-то другой за это в ответе.
Пол чувствовал, как меняется вокруг него жизнь. Юность осталась позади. Теперь у них дом взрослых людей. Энни стала замужней женщиной, Артур предавался удовольствиям на свой, не ведомый семье лад. Так долго они все жили дома и выходили только по своим делам. А теперь жизнь Энни и Артура протекала вне родительских стен. Сюда они приезжали на праздники и на отдых. И странным теперь казался дом, наполовину опустевшим, как гнездо, откуда вылетели птенцы. Пола все сильней одолевало беспокойство. Энни и Артур покинули дом. Ему не терпелось последовать их примеру. Но ведь дом для него подле матери. А все же есть что-то еще, что-то вне дома, что-то, чего ему недостает.
Тревожней и тревожней ему становилось. Мириам не утоляла тревоги. Слабело прежнее неистовое желание быть с нею. Иногда в Ноттингеме он виделся с Кларой, иногда ходил с ней на собрания, иногда встречал ее и на Ивовой ферме. Но вот здесь все становилось непросто. Пол, Клара и Мириам образовали некий треугольник враждебности. С Кларой он острил, разговаривал светски насмешливо, тоном, глубоко чуждым Мириам. Неважно, что происходило перед тем. Она могла сидеть рядом с ним и вести задушевный разговор. Но стоило появиться Кларе, и Мириам переставала для него существовать, и теперь он весь был обращен к гостье.
Мириам провела с ним один чудесный вечер во время сенокоса. Он работал на конных граблях, а закончив, пришел помочь ей укладывать сено в стог. Потом он рассказывал ей о своих надеждах и огорчениях и, казалось, раскрыл ей всю душу. Она будто видела трепещущую ткань его жизни. Взошла луна; они вместе возвращались с луга; казалось, он пришел к ней, потому что отчаянно в ней нуждался, и она его слушала, отдавая ему всю свою любовь и веру. Казалось, он принес ей на хранение лучшее, что в нем есть, и она станет охранять это сокровище всю свою жизнь. Нет, само небо не лелеет звезды верней и вековечней, чем станет она охранять то доброе, что есть в душе Пола Морела. Дальше она пошла домой одна, радостно взволнованная, счастливая своей верой.
