Генри Филдинг - История Тома Джонса, найденыша
— Право, сударыня, — пролепетала Софья, — вы нападаете так врасплох, так внезапно… Разумеется, сударыня, я не слепая… и, конечно, если это проступок — видеть все человеческие совершенства, собранные в одном лице… Но возможно ли, чтобы отец и вы, сударыня, смотрели моими глазами?
— Повторяю, — отвечала тетка, — мы тебя вполне одобряем, и твой отец назначил тебе принять жениха не дальше как сегодня вечером.
— Отец… сегодня вечером?! — воскликнула Софья, и краска сбежала с ее лица.
— Да, друг мой, сегодня вечером, — продолжала тетка. — Ты ведь знаешь стремительность моего брата. Я рассказала ему о твоем чувстве, которое в первый раз заметила в тот вечер, когда ты упала в обморок на поляне, во время прогулки. Я видела это чувство и в твоем обмороке, и после того, как ты очнулась, а также в тот вечер за ужином и на другое утро за завтраком (я, милая, все-таки знаю свет). Я рассказала об этом брату, и, представь, он в ту же минуту хотел сделать предложение Олверти. Он сделал его вчера, Олверти согласился (разумеется, с радостью согласился), и сегодня вечером, повторяю, тебе надо получше принарядиться.
— Сегодня вечером! — воскликнула Софья. — Вы меня пугаете, милая тетушка! Я, кажется, лишусь чувств.
— Ничего, душечка, — отвечала тетка, — скоро придешь в себя: он, надо отдать ему справедливость, очаровательный молодой человек.
— Да, — сказала Софья, — я не знаю никого лучше его. Такой храбрый и при этом такой кроткий, такой остроумный и никого не задевает; такой обходительный, такой вежливый, такой любезный и так хорош собой! Какое может иметь значение его низкое происхождение по сравнению с такими качествами!
— Низкое происхождение? Что ты хочешь этим сказать? — удивилась тетка. — Мистер Блайфил низкого происхождения!
Софья побледнела как полотно при этом имени и едва слышным голосом повторила его.
— Мистер Блайфил… ну да, мистер Блайфил, а то о ком же мы говорим? — с удивлением сказала тетка.
— Боже мой! — воскликнула Софья, чуть не лишаясь чувств. — Я думала о мистере Джонсе. Кто же, кроме него, заслуживает…
— Теперь ты меня пугаешь, — перебила ее тетка. — Неужели мистер Джонс, а не мистер Блайфил избранник твоего сердца?
— Мистер Блайфил! — повторила Софья. — Не может быть, чтобы вы говорили это серьезно, иначе я несчастнейшая женщина на свете!
Несколько минут миссис Вестерн стояла онемелая, со сверкающими от бешенства глазами. Наконец, собрав всю силу своего голоса, прогремела, отчеканивая каждое слово:
— Мыслимое ли это дело! Ты способна думать о том, чтобы опозорить твою семью союзом с незаконнорожденным? Разве может кровь Вестернов потерпеть такое осквернение?! Если у тебя не хватает здравого смысла обуздать такие чудовищные наклонности, так, я думала, хоть фамильная гордость побудит тебя не давать воли столь низкой страсти! Еще меньше я допускала, что у тебя достанет смелости признаться в ней мне!
— Сударыня, — отвечала дрожащая Софья, — вы сами вырвали у меня это признание. Не помню, чтобы я когда-нибудь и кому-нибудь говорила с одобрением о мистере Джонсе; не сказала бы и теперь, если бы не вообразила, что вы одобряете мою любовь. Каково бы ни было мое мнение об этом несчастном молодом человеке, я намеревалась унести его с собой в могилу — единственное место, в котором я могу теперь найти покой.
С этими словами она упала в кресло, заливаясь слезами, и в своем безмолвном, невыразимом словами горе представляла зрелище, способное тронуть самое каменное сердце.
Но эта глубокая скорбь не пробудила в тетке никакого сочувствия. Напротив, она еще пуще рассвирепела.
— Да я скорее провожу тебя в могилу, — запальчиво вскричала она, — чем потерплю, чтобы ты опозорила себя и свою семью такой партией! Господи, могла ли я когда-нибудь подумать, что доживу до признания родной племянницы в любви к такому человеку? Вы первая — да, мисс Вестерн, вы первая из нашей семьи, которой взбрела в голову такая унизительная мысль! Род наш всегда отличался благоразумием своей женской половины… — И миссис Вестерн говорила без умолку целых четверть часа, пока, скорее надсадивши голос, чем утолив свое бешенство, не заключила угрозой, что сейчас же пойдет к брату и расскажет ему все.
Тогда Софья бросилась к ее ногам и, схватив за руку, со слезами начала просить ее сохранить в тайне вырвавшееся нечаянно признание; она говорила о крутом нраве отца и клятвенно уверяла, что никакая страсть не заставит ее сделать что-нибудь ему неугодное.
Миссис Вестерн с минуту смотрела на нее молча, потом, собравшись с мыслями, сказала, что скроет тайну от брата только при одном условии: именно, если Софья пообещает принять мистера Блайфила сегодня вечером как жениха и смотреть на него как на будущего мужа.
Бедная Софья была слишком во власти тетки, чтобы решительно отказать ей в чем-нибудь. Ей пришлось пообещать, что она выйдет к мистеру Блайфилу и будет с ним любезна, насколько это в ее силах, но она просила тетку не торопить свадьбу, сказав, что мистер Блайфил ей совсем не по сердцу и она надеется упросить отца не делать ее несчастнейшей из женщин.
На это миссис Вестерн отвечала ей, что свадьба — дело окончательно решенное, которого ничто не может и не должно расстроить.
— Должна признаться, — сказала она, — я сначала смотрела на этот брак как на вещь несущественную, и даже, пожалуй, у меня были на этот счет кое-какие сомнения, которые, однако, рассеялись при мысли, что это вполне отвечает твоим собственным желаниям; теперь же я вижу в нем самую настоятельную необходимость и, насколько от меня зависит, не позволю терять ни одной минуты даром.
— По крайней мере, я вправе ожидать, сударыня, — возразила Софья, — что вы и отец будете настолько добры и дадите мне отсрочку. Ведь надо же мне время, чтобы преодолеть мое отвращение к этому господину.
Тетка на это отвечала, что она слишком хорошо знает свет и на эту удочку не попадется; напротив, так как ей известно теперь, что другой человек пользуется расположением племянницы, то она постарается убедить мистера Вестерна всячески поторопиться со свадьбой.
— Плохая была бы тактика, — прибавила она, — затягивать осаду, когда неприятельская армия под носом и каждую минуту он может снять ее. Нет, нет, Софи, если уж ты поддалась безрассудной страсти, которую не можешь удовлетворить без ущерба для своей чести, то я должна принять все меры, чтобы избавить нашу семью от заботы беречь твою честь, — ибо, когда ты выйдешь замуж, все это будет касаться только твоего мужа. Надеюсь, душа моя, ты будешь достаточно благоразумна, чтобы вести себя прилично; а если нет, то замужество спасало многих женщин от гибели.
Софья хорошо поняла, на что намекала тетка, но не сочла нужным отвечать ей. Так или иначе, она решила выйти к мистеру Блайфилу и быть с ним как можно любезнее, ибо только при этом условии тетка давала ей обещание хранить тайну ее любви, которая была так несчастливо раскрыта скорее злой судьбой Софьи, чем каким-нибудь тонким ходом миссис Вестерн.
Глава VI,
содержащая разговор Софьи с миссис Гонорой, который немного умерит волнение доброго читателя, если он расчувствовался под влиянием только что описанной сцены
Получив от племянницы упомянутое обещание, миссис Вестерн ушла, и тотчас же вслед за ней явилась миссис Гонора. Она сидела за работой в соседней комнате, и какая-то чересчур громкая фраза в разговоре миссис Вестерн с Софьей привлекла ее к замочной скважине, от которой она уже не отрывалась до самого конца разговора. Войдя в комнату, она застала Софью стоящей неподвижно, со струившимися по лицу слезами. Тогда миссис Гонора немедленно вызвала приличное количество слез на свои глаза и спросила:
— Боже милостивый, что с вами, дорогая барышня?
— Ничего, — сквозь слезы отвечала Софья.
— Ничего?.. Нет, милая барышня, вы мне этого не говорите, — продолжала Гонора, — на вас лица нет! И у вашей милости был такой разговор с мадам Вестерн…
— Не раздражай меня! — перебила ее Софья. — Говорю тебе, что ничего особенного. Боже мой, зачем я на свет родилась!
— Нет, сударыня, — продолжала Гонора, — ни за что не поверю, чтобы ваша милость могли так убиваться из-за пустяков. Конечно, я простая служанка, но, верьте слову, я всегда была предана вашей милости и, верьте слову, жизни бы не пожалела ради вашей милости.
— Нет, милая Гонора, — сказала Софья, — ты ничем мне не можешь помочь. Я погибла безвозвратно.
— Боже упаси! — воскликнула горничная. — Но пусть даже я не могу ничем вам помочь, все-таки прошу вас, барышня, расскажите мне, что случилось, — на душе будет легче, когда узнаю. Пожалуйста, расскажите, дорогая барышня!
— Батюшка хочет выдать меня за человека, которого я презираю и ненавижу, — отвечала Софья.
