Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 2
Китъ чувствовалъ, какъ у него кровь стынетъ въ жилахъ, но онъ переломилъ себя и еще разъ постучалъ. Отвѣта нѣтъ, какъ нѣтъ. Онъ легонько опустилъ задвижку и нажалъ дверь колѣнкой. Она сейчасъ же подалась, такъ какъ не была заперта извнутри. Въ комнатѣ былъ свѣтъ, и Китъ вошелъ.
XXXIII
Она освѣщалась не лампой и не свѣчой — тамъ не было ни того, ни другого, а красноватымъ отблескомъ горѣвшихъ въ каминѣ дровъ, надъ которыми склонилась чья-то фигура: словно она грѣлась у огня. Однако, и этого нельзя было бы сказать. Хотя сгорбленная фигура и подавалась впередъ, но руки ея не были протянуты навстрѣчу благодѣтельному теплу, не было замѣтно подергиванья плечъ, которымъ обыкновенно выражается удовольствіе, ощущаемое нами у пылающаго камина, послѣ долгаго пребыванія на стужѣ. Фигура сидѣла съежившись, голова ея была опущена, руки скрещены на груди, пальцы крѣпко стиснуты. Она безпрерывно и равномѣрно качалась, оглашая стѣны печальнымъ стономъ, который Китъ услышалъ, подходя къ двери домика.
Когда онъ вошелъ и тяжелая дверь съ трескомъ захлопнулась за нимъ, фигура вздрогнула, но даже не повернула головы, чтобы узнать кто тамъ, какъ будто и не слышала шума. Это былъ старикъ съ сѣдыми волосами, напоминавшими бѣлую золу, разсыпавшуюся въ очагѣ, на который онъ такъ напряженно глядѣлъ. Все здѣсь гармонировало между собой: и дряхлый, отживающій свой вѣкъ, старецъ, и умирающій въ очагѣ огонь, и постепенно ослабѣвающій въ комнатѣ свѣтъ, и сама эта обветшалая комната: все вокругъ было или зола, или развалины, или прахъ.
Китъ попробовалъ было что-то сказать, самъ не зная что, но такъ какъ старикъ не обратилъ на него вниманія, продолжая раскачиваться и стонать, онъ отошелъ къ двери и взялся за ручку, но въ эту самую минуту вспыхнувшая и затѣмъ разсыпавшаяся головешка ярко освѣтила на мгновеніе фигуру старика: мальчика кольнуло въ сердце. Онъ опять вернулся въ комнату, подо шелъ ближе къ старику, сдѣлалъ еще и еще шагъ и, заглянувъ ему въ лицо, узналъ его, не смотря на то, что оно ужасно измѣнилось.
— Хозяинъ, дорогой хозяинъ, скажите хоть слово, закричалъ Китъ, опускаясь передъ нимъ на колѣни и схватывая его за руку.
Старикъ медленно повернулъ голову.
— Еще одинъ! Ахъ, Боже мой, сколько духовъ перебывало здѣсь въ эту ночь! пробормоталъ онъ глухимъ голосомъ.
— Я не духъ, а вашъ вѣрный слуга, говорилъ Китъ. — Вы меня вѣрно узнали, хозяинъ. А гдѣ миссъ Нелли, скажите, гдѣ миссъ Нелли.
— И говоритъ то же самое и тотъ же вопросъ задаетъ, продолжалъ бормотать старикъ.
— Гдѣ она? дорогой хозяинъ, скажите мнѣ хоть это, хоть это скажите!
— Она спитъ вонъ тамъ.
— Ну, слава Богу.
— Да, да, слава Богу, повторилъ старикъ. — ужъ сколько, сколько, сколько ночей я молюсь Ему о ней, съ того самого времени, какъ она заснула. Онъ это знаетъ. Тсс! кажется, она зоветъ.
— Я ничего не слыхалъ.
— Нѣтъ, вы слышали, и сейчасъ слышите. Неужели вы станете увѣрять, что и теперь вы ничего не слышали?
Онъ приподнялся съ мѣста и навострилъ уши.
— И теперь скажете, что она не зоветъ меня? Да ктожъ знаетъ этотъ голосъ такъ, какъ я его знаю? воскликнулъ старикъ съ торжествующей улыбкой на лицѣ. — Тсе, тсс!
Онъ сдѣлалъ знакъ Киту, чтобы тотъ молчалъ, а самъ тихонько прокрался въ сосѣднюю комнату. Слышно было, какъ онъ говорилъ что-то нѣжнымъ, ласковымъ голосомъ. Черезъ нѣсколько минуть онъ возвратился съ лампой въ рукахъ.
— Она все еще спитъ, шепталъ онъ. — Вы правы, она не звала, развѣ что во снѣ. Недавно она звала меня во снѣ. Я сидѣлъ около нея и видѣлъ, какъ зашевелились ея губки и хотя голоса ея не было слышно, но я зналъ, что она зоветъ меня. Я нарочно унесъ оттуда лампу, боялся, чтобы свѣтъ не разбудилъ ея.
Все это онъ говорилъ тихонько, будто про себя. Вдругъ онъ взялъ лампу со стола, точно вспомнилъ о чемъ-то — а, можетъ быть, изъ любопытства — и поднесъ ее къ лицу Кита, но тутъ же и отвернулся и опять поставилъ ее на мѣсто, словно уже и забылъ, для чего бралъ ее.
— Она крѣпко спитъ, продолжалъ онъ вполголоса. — Но это нисколько не удивительно: ангелы покрыли землю глубокимъ снѣгомъ для того, чтобы самые легкіе шаги не могли ее разбудить. Даже птички всѣ поумирали, чтобы не безпокоить ея своимъ пѣніемъ. Она всегда кормила ихъ; онѣ привыкли къ ней, не улетали отъ нея, какъ улетаютъ отъ насъ, какъ бы голодны ни были.
Онъ замолчалъ и, притаивъ дыханіе, долго, долго къ чему-то прислушивался. Потомъ открылъ старинный комодъ, вынулъ оттуда платьице, башмачки — онъ это дѣлалъ очень нѣжно и осторожно, точно обращался съ живыми существами, и сталъ гладить ихъ и чистить рукой.
— Зачѣмъ ты такъ долго лежишь въ постелькѣ, милая Нелличка; на дворѣ уже красныя ягодки поспѣли и идутъ, чтобы ты пришла и сорвала ихъ. Зачѣмъ ты такъ долго не встаешь, родная? Вотъ твои маленькіе друзья все подходятъ къ двери и спрашиваютъ, гдѣ Нвлли, гдѣ наша милая Нелли? и горько плачутъ, потому что ты не выходишь къ нимъ. Она всегда была очень ласкова съ дѣтьми. Самый отпѣтый шалунъ слушался ея. Она такъ нѣжно съ ними обращалась!
Китъ не могъ произнести ни слова отъ душившихъ его слезъ.
— Вотъ ее простенькое платьице, самое ея любимое! воскликнулъ старикъ, прижимая его къ груди и лаская его своей морщинистой рукой. — Какъ только она проснется, сейчасъ же спохватится, гдѣ оно. Она шутя спрятала его въ комодъ, но я отнесу его туда, положу около нея, непремѣнно положу. Ни за какія богатства въ мірѣ не согласился бы я огорчить мою крошку. Посмотрите на ея башмачки, какъ они изношены. Она нарочно бережетъ ихъ, въ воспоминаніе о нашемъ послѣднемъ тяжеломъ странствованіи. Видите, вотъ тутъ дыра: она голой ножкой ступала по землѣ. Мнѣ уже потомъ сказали, что она изранила, изрѣзала о камни свои ножки. Но сама она ни слова объ этомъ не говорила. Ни, ни, избави Богъ! А чтобы я не замѣтилъ, какъ она прихрамывала, она все время немножко отставала отъ меня, хотя и не выпускала моей руки, стараясь поддерживать меня, старика.
Онъ прижалъ башмачки къ губамъ и заботливо положивъ на прежнее мѣсто, продолжая говоритъ про себя и, по-временамъ, бросая безпокойные взгляды на дверь сосѣдней комнаты.
— Прежде она не любила валяться въ постели, ну, да тогда она была здорова. Будемъ ожидать терпѣливо: Богъ дастъ поправится, опять будетъ вставать рано и гулять на свѣжемъ утреннемъ воздухѣ. Сколько разъ мнѣ хотѣлось пойти за ней, по ея слѣдамъ, но отъ такихъ маленькихъ волшебныхъ ножекъ не остается никакого слѣда на травѣ, усѣянной росой.
— Кто тамъ? Затворяйте пожалуйста дверь! какъ бы на нее не пахнуло холодомъ. Мы и безъ того никакъ не можемъ ее согрѣть.
Дверь въ самомъ дѣлѣ отворилась. Вошелъ старикъ Гарландъ съ своимъ спутникомъ въ сопровожденіи еще двухъ лицъ: школьнаго учителя и баккалавра. Оказалось, что какъ разъ передъ тѣмъ какъ Китъ подходилъ къ домику, учитель отлучился на минуту къ себѣ, чтобы подлить масла въ лампу.
Увидѣвъ друзей, старикъ успокоился, пересталъ ворчать — если только можно назвать воркотней какое-то невообразимо слабое и грустное бормотанье — и, возвратившись на свое мѣсто у камина, мало-по-малу впалъ въ прежнее состояніе и опять принялся стонать, раскачиваясь на стулѣ. На незнакомцевъ онъ не обратилъ никакого вниманія, хотя и видѣлъ, какъ они вошли. Братъ его сталъ поодаль, въ сторонкѣ, а баккалавръ сѣлъ около старика. Долго онъ молчалъ, наконецъ, рѣшился заговорить.
— Вы и эту ночь не ложились спать, а я былъ увѣренъ, что вы исполните свое обѣщаніе, мягко выговаривалъ онъ ему. — Отчего бы вамъ не отдохнуть?
— Не спится. Должно быть весь мой сонъ перешелъ къ ней.
— Она очень огорчилась бы, если бы знала, что вы совсѣмъ себя не бережете. Вѣдь вы не захотите ее огорчить?
— Ну, кто знаетъ, кажется, рѣшился бы и на это, лишь бы ее разбудить. Она такъ нестерпимо долго спитъ. Впрочемъ, что я говорю! Вѣдь это хорошій, счастливый сонъ, неправда ли?
— Разумѣется, разумѣется, счастливый сонъ.
— Ну, а пробужденіе… и старикъ запнулся.
— И пробужденіе будетъ счастливое, счастливѣе, чѣмъ можно себѣ представить: такое счастье нельзя не только выразить словами, но даже и постичь!
Старикъ всталъ и на цыпочкахъ направился въ другую комнату — учитель только что внесъ туда лампу. Его слабый, старческій голосъ тихо раздавался въ безмолвной тишинѣ маленькой горенки. Присутствующіе переглянулись между собой. У всѣхъ глаза были полны слезъ.
Старикъ возвратился, продолжая бормотать, что она все еще спитъ, но что ему кажется, будто она зашевелила ручкой, правда, чуть-чуть, едва замѣтно, но все-таки зашевелила. Вѣроятно, она искала его руки. Она не разъ это дѣлала, когда бывала и въ болѣе глубокомъ снѣ, чѣмъ теперь. Произнеся послѣднія слова, онъ опустился на стулъ, стиснулъ голову обѣими руками и разразился такимъ отчаяннымъ крикомъ, который невозможно забьггь, разъ услыхавъ.
