Роберт Уоррен - Потоп
— Что «но»? — спросил Бред.
Калвин повернулся к нему.
— Когда я говорил, что, наверно, всегда знал, кем я стану, я имел в виду не то, что я стану врачом.
— А что?
— А то, что буду собой, — сказал Калвин Фидлер и постучал себя по груди пальцем. — Не смотри на меня так, будто я сумасшедший, — засмеялся он. — Конечно, это тавтология, — каждый становится самим собой. Нет, я хочу сказать, что всегда знал, чем я кончу. — Он пристально посмотрел на Бреда. — Да нет, необязательно тюрьмой. Хотя и это мог бы знать. Просто что-то меня всегда подстерегало. Тёмное, бесформенное. Бывало, я месяцами об этом забывал, но оно было как туча, наливающаяся в небе, хотя видеть эту тучу ты не мог, она была за горой. Словно что-то там стояло, за углом. Сперва, когда я был мальчишкой, я думал, что всё дело в Фидлерсборо. Отец, потеряв дом и всё, что имел, стал наркоманом. Поэтому я и решил, что главное — это уехать из Фидлерсборо. И уехал. Потом мне казалось, что для того, чтобы спастись — от чего бы там ни было, — обмануть его, надо вернуться на исходное место, в Фидлерсборо. Словно тут я затеряюсь. Я затеряюсь в Фидлерсборо потому, что я — Фидлер. Защитная окраска, как у полевой мыши, которая прячется в сухой траве. И тогда то самое в небе, что следит за мной, как коршун, меня не увидит. Вот я и приехал в Фидлерсборо. И… — Он замолчал, не сводя глаз с Бреда.
— И что? — спросил Бред.
Калвин помотал головой, словно отмахиваясь от того, что, казалось, он видит.
— Сидишь в таком месте, как это, и думаешь о прошлом, потому что будущего нет.
— Ты не это хотел сказать, — возразил Бред. — Такую фразу начинают не с «и». И не таким тоном.
— Ладно. Начну снова с «и». Я вернулся в Фидлерсборо. И ты тоже был здесь.
— Ну да, я был здесь!.. — запальчиво начал Бред.
— Да, — мягко подтвердил Калвин Фидлер, — ты всегда был тут как тут. Ты приехал учиться в Нашвилл и занял моё место в футбольной команде; приехал в Дартхерст и там занял моё место в команде, потом ты…
— Но это же была команда первокурсников, — перебил его Бред, — в Дартхерсте. Чёрт возьми, я же был слишком слаб для университетской!
— Ты и не стал играть за университет. Как только ты меня выбил, футбол вообще перестал тебя интересовать.
— Господи! — тихо, чуть ли не с восторгом изумился Бред. — Ты же меня ненавидишь!
Калвин сел. Он внезапно опустился на стул и уставился в пол. А потом поднял голову.
— Нет. Я, может, иногда и старался тебя возненавидеть, но не мог. Ведь ты имел полное право играть в футбол. — Он тяжело задумался. Не глядя признался: — Однажды мне показалось, что я могу тебя возненавидеть.
— Когда? — спросил Бред. Он понимал, что ему надо это знать.
— В Дартхерсте, когда ты отпускал свои шуточки насчёт Фидлерсборо. Хвастал, что твой отец обдирал шкуры с ондатр. Звал меня мистер Фидлер из Фидлерсборо…
— Вот те на! Господи Иисусе, почему ты мне сразу не сказал, что тебе это неприятно?
— Считал, что ты должен сам догадаться. Ты же был мой лучший друг. — Он помолчал, о чём-то размышляя.
— А ты знаешь, смешно… Когда вышла твоя книга, знаешь, как я её воспринял?
— Нет, — сказал Бред. В горле у него пересохло.
— Смешно, — повторил Калвин и поднялся со стула. — Я её воспринял как скрытое покаяние. Будто ты всё понял, раскаиваешься и я могу снова к тебе хорошо относиться. Будто ты вернул мне Фидлерсборо. — Он протянул руку и, глядя Бреду в глаза, легонько дотронулся до его плеча. — Эй, уж ты-то не принимай это так близко к сердцу!
— Да будь он проклят, этот Фидлерсборо! — вырвалось у Бреда. — На кой чёрт он мне сдался!
Калвин Фидлер всё ещё вглядывался в его лицо. Потом очень тихо произнёс:
— Но ты же здесь.
И снова сел. Он, казалось, забыл, что в комнате ещё кто-то есть. Он смотрел в окно, где знойное солнце белило гравий.
— Мне было так покойно на моём одиноком пикнике по ту сторону луны. Пока ты не явился, — сказал он, по-прежнему глядя в окно.
Он встал и круто повернулся к Бреду. Лицо у него вдруг побледнело и осунулось.
— Зачем ты привёз сюда этого человека? — спросил он. — В Фидлерсборо?
Выйдя из больницы, Бред пошёл прямо в кабинет помощника начальника тюрьмы. Он спросил его, как Калвин Фидлер когда-то совершил попытку сбежать.
Побег произошёл в отсутствие мистера Бадда, он бил тогда немчуру и поэтому знает всё из вторых рук. Доктор изловчился попасть на кухню в спокойные утренние часы, когда машина, нагруженная мусором, ещё стояла у кухонных дверей; он так шарахнул надзирателя большой чугунной сковородой, что чуть не размозжил ему голову, связал безжизненное тело мокрым полотенцем, заткнул рот, сунул за плиту, снял с него пистолет, надзиратель был из внешней охраны и ему полагалось оружие, а потом зарылся в мусор. По дороге он спрыгнул с грузовика, остановил проходящую машину и, пригрозив водителю пистолетом, проехал десять миль, связал водителя, положил в канаву, а машину увёл. Когда у него лопнула шина, он скрылся в лесу.
Несмотря на безумие всех его поступков, ему здорово везло, но когда он побежал в лес, удача ему изменила, потому что, по словам мистера Бадда, он, как последний идиот, кинулся смывать с себя грязь в ручье, даже одежду выстирал и потерял на этом много времени. Он был из тех, кто не мог быть грязным и не вымыться. Однако куда деваться такому человеку, как он? Напасть на его след было легче лёгкого. А вот схватить — не так легко. Был приказ не стрелять, если только он не вооружён. Он и не был вооружён, потому что давно бросил пистолет; зато он дрался. Хотите верьте, хотите нет, но этот Фидлер был силён, как дьявол, и чуть не пришиб одного из надзирателей камнем. И вот он опять оказался в тюрьме, с той только разницей, что за ним теперь было ещё четыре проступка: чуть не убил первого надзирателя, насильно увёз водителя, угнал машину и чуть не убил камнем второго надзирателя. А через это он подошёл под статью о трёх рецидивах, что значит пожизненное заключение.
— Да, — рассказывал мистер Бадд, — он опять был тут, удача ему изменила. Похоже, он и сам это понял, но ему, видно, было наплевать. Даже суда не захотел. Сказал судье, что виновен, и судья стукнул молоточком — и на тебе, дал пожизненный срок. Люди говорили, что дал лишнего, но это был тот же судья, что вёл дело в первый раз, а теперь он был связан с Милтоном Спайром по линии политики. Известное дело — политика! Слыхал, будто даже Иисуса Христа не казнили бы, если бы не политика. Ну а будь я на месте, — объяснял мистер Бадд, — доктор бы ни в какую не сбежал…
Пораспускались тут они, не зря его предшественнику пришлось уйти в отставку после тяжёлого свинцового отравления, против которого даже и лекарства нет.
— Уж вы поверьте, — сказал мистер Бадд, — сейчас вам не увидеть надзирателя, который прохлаждается в кухне, засунув нос в чашку кофе, или грузовик без присмотра.
Но ежели к вам в тюрьму попадётся такой парень, как док, — молодой, чистенький, культурный, непривычный к здешней жизни, тут держи ухо востро. Такие и сбрендить могут, от них только и жди неприятностей. Кишка у них тонка для тюрьмы. А тут полно бандитни, про культуру они не слыхивали, тюрьма для них дом родной, молодых, чистеньких и культурных они на дух не выносят, так и готовы на них злобу сорвать, а другие даже чересчур к таким липнут, если вам понятно, что мистер Бадд хочет этим сказать…
Иногда попадает к нам парень, который пришёл сюда молодым, чистеньким и культурным, ходит-бродит будто во сне, ничего не видит вокруг. Этот с самого начала пришиблен, вреда от него никакого. Ну а если взять таких, как док, те уж непременно свихнутся, кого-нибудь пришьют, всё равно кого, либо же себя порешат, а то и спрячутся в мусоре, как он это сделал. Больно уж они нервные.
Мистер Бадд размышлял. Потом высказал мысль, что его покойный предшественник дважды сделал промашку. Во-первых, такого арестанта, как молодой док Фидлер, надо обламывать мягко, терпеливо, не то жди от него пакости. А во-вторых, глупо терять хорошего врача, особенно из Джонса Гопкинса, они в тюрьму залетают не часто.
Док, говорил мистер Бадд, потерял веру в себя, боится лечить по-настоящему, и это потому, что тут не хватило терпения помаленьку его обломать.
Бредуэлл Толливер сидел на каменных ступеньках у входа в тюрьму и смотрел на реку. Был шестой час дня. Скоро он пойдёт домой.
Но пока что он не двигался с места, потому что слышал голоса — Калвина Фидлера и свой собственный, — они ещё звучали у него в ушах.
Калвин: Ты думаешь, мы ничего не знаем. Но здесь, наверху, в тюрьме, мы обходимся без частных сыщиков. Узнаём новости раньше, чем Ассошиэйтед Пресс. И я знаю, что Яша Джонс и Мэгги Толливер совершают долгие прогулки вдвоём. Они гуляют по вечерам у реки.
