Жан Жионо - Гусар на крыше
Вне всякого сомнения, это были солдаты. Действительно, через несколько минут из-под деревьев вышла небольшая группа людей и двинулась вниз по склону. Очевидно, этих людей остановил патруль и теперь вел их обратно в город. Анджело насчитал пять или шесть человек в черном. А замыкали процессию два красных доломана.
Вопреки всем ожиданиям, по ту сторону Шаруй они обнаружили не глубокую долину, а нечто вроде очень широкой земляной чаши, суровой, почти мрачной. Оттуда, примерно в двух лье слева, был прекрасно виден Шовак.
Анджело и молодая женщина сочли благоразумным двинуться в противоположном направлении. Они проехали по меньшей мере два лье вправо по ровной дороге, надежно укрытые кронами буков и окруженные чарующим пейзажем. С мраморных ветвей спадали густые пряди золотого руна. Светящаяся оранжевая листва заменяла солнце на сером небе. Среди напоминающих колонны стволов, под белоснежными сводами, мирно разбегались в разные стороны усыпанные мягким ковром просеки.
Но когда они выехали на опушку, перед ними открылся унылый пейзаж. Лишенная плоти земля являла свой каменистый остов. Мельницы нигде не было видно. Они вскарабкались на черный сланцевый холм, перерезанный оврагом. С вершины была видна котловина, шириной не больше пол-лье, а на дне ее — заброшенные поля, усыпанные камнями, и три голых дерева, обглоданных ветром, дождем и градом. Потом они обнаружили спрятавшийся в углублении дом. Но он был пуст. Никаких следов ни жизни, ни недавней смерти.
Они даже подумали, не сделать ли тут привал. Но хотя уединенность этого места могла быть гарантией безопасности, они ограничились тем, что съели два яйца, не сходя с лошади и все время настороженно оглядываясь. Даже в здешней траве не было никакой привлекательности: жесткая, сухая и серая, она и у животных-то вызывала отвращение. Костлявые бока котловины были усыпаны траурным пеплом отцветшей лаванды.
Поднявшись с другой стороны, они увидели череду таких же котловин и облезлых дюн. Чахлые пучки овсюга, светлевшие между камнями, делали местность еще более унылой и безжизненной.
В течение нескольких часов ехали они вдоль хребтов, но так нигде и не увидели мельницы.
— Мы заблудились, — сказал Анджело. — Хорошо бы встретить какого-нибудь крестьянина и расспросить его, иначе мы проблуждаем до вечера. Давайте спустимся.
Они вступили в узкую и очень мрачную долину, где слышался шум водопада. Под ногами у лошадей расползалась темная глина. Ленивый грязный поток, пробиравшийся между обломками скал, занесенных илом пней и полузатонувших кустов, перегораживал дорогу. Пустынные и печальные склоны оврага, слепые и безгласные, окружали их со всех сторон. Полосы ила, напоминавшие серебристую бахрому погребального катафалка, подчеркивали угольную черноту мергельных осыпей. От поворота к повороту овраг постепенно расширялся, но по-прежнему оставался безжизненным, только грязная вода хлюпала под копытами лошадей. Наконец они вышли к заливчику, на берегу которого круглился порыжевший лужок с уже облетевшим орешником и кустиками букса. На склоне виднелась каменистая тропинка, которая через некоторое время вывела их к бревенчатой избушке, затаившейся среди чахлых ив. Дверь была сорвана с петель, но рядом были следы свежего конского навоза, а под ввинченным в стену кольцом лежала свежая соломенная подстилка. Через ручей были переброшены положенные на камни доски. А дальше начинались густые заросли букса, среди которых угадывалась тропинка. Приблизившись, они обнаружили следы полозьев деревянных саней. Немного дальше они увидели еще более свежий, чем около избушки, навоз и отпечатки широких подков мула, который, должно быть, тащил довольно тяжелый груз, так как в землю глубоко врезалась лишь передняя часть его копыт.
Не слезая с лошадей, они вглядывались во все стороны и нигде не заметили ни одной живой души. Было что-то тошнотворно-унылое в серой монотонности пустынного пейзажа. Воздух был пропитан горьким соком букса. Колючки кустарника, иглы можжевельника, волокнистые травы, паутиной опутывающие крохотные выступы серо-зеленой земли, раздражали взгляд. Печаль, словно неведомо откуда льющийся свет, окутывала всю местность, смягчая ее жуткое безлюдье и пробуждая какие-то (быть может, страшные) силы души.
«Наверное, можно привыкнуть к этим местам, — думал Анджело, — и даже не стремиться выбраться отсюда. Есть счастье солдата (и его я ставлю превыше всего) и счастье изгоя. Разве не бывал я порой восхитительно счастлив с моей монахиней, и зачастую именно в тот момент, когда мы старательно отмывали омерзительные трупы? Счастье не зависит от чинов и званий. Вопреки всем моим привычкам и нравственным принципам, я могу быть совершенно счастлив среди этой истерзанной растительности и почти неземной безжизненности. А значит, я мог бы найти блаженство в подлости, бесчестье и даже жестокости. Человек способен и на эти чувства, которые кажутся мне в такой же степени противоестественными, как и этот край, и тем не менее — вот следы саней, вот отпечатки копыт мула. Вряд ли такие мысли могли бы прийти в голову Джузеппе. Будь он здесь, он сложил бы руки рупором и стал бы звать в надежде получить ответ, а не получив ответа, запел бы какую-нибудь походную песню, чтобы веселее было идти. Но с такими рассуждениями приходишь к мысли, что никогда и нигде не следует затевать революций. Когда народ не говорит, не кричит и не поет, он закрывает глаза. А делать этого не следует. За два часа мы словом не перекинулись с этой молодой женщиной, а ведь мы не спим».
Следы саней вели их по склону унылой, бесцветной и бесформенной, словно большой мешок, горы. Поворот за поворотом, они поднялись чуть выше, и земля под ногами стала суше. Здесь же начиналась дорога, по которой они взобрались еще выше и, преодолев небольшой перевал, спустились с другой стороны горы, чуть более лесистой, но по-прежнему унылой.
— Извините меня, — глупо сказал Анджело, — я хотел бы с вами поговорить, но не знаю, что сказать.
— Не извиняйтесь, мне тоже ничего не приходит в голову, хотя пару минут назад я пыталась взбодрить себя мыслью, что солдаты Шовака остались теперь далеко позади.
Дорога шла через отвратительный пихтовый лес.
На дочиста обглоданных гусеницами ветвях вместо хвои висели какие-то серые лохмотья. По-прежнему не было никаких следов жилья. И было неизвестно, проезжали здесь сани или нет, так как на твердой и белесой каменистой почве не осталось никаких следов.
Они спустились на дно оврага, пересекли еще один ручей и поднялись по противоположному склону. Затем вошли в дубовый лес, более густой, чем пихтовый. Сухие листья потрескивали от малейшего движения воздуха. Несмотря на безлюдье, здесь все-таки ощущалось какое-то дыхание жизни. Сквозь сетку обнаженных ветвей и просветы в переплетении сучьев виднелся все тот же унылый пейзаж и расплывчатый силуэт ребристой, мрачной горы на фоне белесого неба. Но у края дороги они заметили четыре обструганных колышка, ограничивающих прямоугольное пространство, где, по всей вероятности, складывали наколотые дрова, а также глубокие колеи, оставленные колесами телег, и сломанные кусты у дороги. Здесь телеги, очевидно, делали поворот и загружались дровами.
Изгибы дороги вели их, как по ступеням, по склону холма вплоть до обнаженного хребта, откуда перед ними открылась сеть заросших кустарником оврагов, нагромождение покрытых ржавыми лесами холмов и застывшие волны безжизненных хребтов. Дорога бесцельно петляла в разных направлениях. Она исчезала в одном месте и снова появлялась в другом, углублялась в лес и выныривала на открытом пространстве, пересекала пустошь, скрывалась за одним гребнем и вновь показывалась за другим, поворачивала назад, спускалась, поднималась, кружила, шла вперед и в конечном счете не вела никуда.
— Мы, кажется, влипли, — сказал Анджело.
— Я не жалуюсь, — ответила молодая женщина. — В конце концов, все опасности позади. Бьюсь об заклад, что солдаты тут не появлялись, ну а что до холеры, так ведь одной, без общества, ей тут нечего делать. Подумайте только, здесь, на этом пьедестале, нам не грозит никакая холера. Мы вне пределов досягаемости. У вас есть кукурузная мука, и вы утверждаете, что из нее можно сделать нечто вкуснее хлеба. Дров здесь достаточно, чтобы спалить Рим. Вода в ручьях явно чистая.
Они двинулись дальше по склону на север и вошли в низкорослый лес. Многие деревья были покрыты лишайниками. Повсюду валялись стволы погибших елей. Они крошились от сырости и превращались в кучу красноватых трухлявых обломков. Анджело обратил внимание своей спутницы на то, что ни один ствол не загромождал тропинку. Значит, тут происходило временами какое-то движение. Ведь откуда-то сани и мул приходили в избушку, стоявшую у первого оврага, и куда-то возвращались. Следов не было видно, но проехать они могли только здесь. Двигаясь в этом направлении, можно было надеяться догнать их или добраться до какого-нибудь обитаемого места. Они прошли здесь часа два-три назад, не больше.
