Уильям Фолкнер - Притча

— Прошу прошенья, сэр, — сказал он.

— Ничего, — ответил старый генерал. — Продолжайте. Итак, вы похоронили его.

— Словом, в тот вечер просто случайно, или из любопытства, или, может, то был личный интерес, я прочел, что нужно будет делать, чтобы потом отделаться от меня и привести счета дяди Сэма в порядок, а когда Бр… — он умолк и торопливо взглянул на капрала, но лишь на секунду, даже меньше, чем на секунду, просто запнулся, — …первый скончался, я был избран лично удостоверить с офицером медслужбы, что этот человек мертв, подписать свидетельство, выстроить отделение для салюта и дать команду опустить тело за борт. Однако за две недели, пока мы не прибыли в Брест, и все остальные поднаторели в этом. Видите, что у нас получается. То есть у него, это с ним происходит неизвестно что: если я схоронил его в октябре прошлого года посреди океана, то полковник Бил не мог видеть, как он был убит под Монсом в четырнадцатом. А если полковник Бил видел это, то он не может стоять здесь, дожидаясь, чтобы вы расстреляли его зав… — Капитан умолк. Потом торопливо произнес: — Прошу прощенья, сэр. Я не…

— Да, — сказал старый генерал мягким, любезным, ровным голосом. — В таком случае полковник Бил ошибается.

— Нет, сэр, — сказал полковник.

— Значит, вы верите полковнику Билу?

— Раз он так говорит, сэр.

— Это не ответ. Верите вы ему?

Он взглянул на капитана в упор. Капитан ответил ему уверенным взглядом. Потом сказал:

— И в то, что я засвидетельствовал его смерть и похоронил. Затем обратился к капралу на плохом французском:

— Значит, ты вернулся. Рад тебя видеть, и надеюсь, что путешествие было приятным.

Потом снова взглянул на старого генерала так же уверенно, как и он, так же любезно и твердо, и смотрел, пока старый генерал не сказал по-французски:

— Вы говорите и на моем языке.

— Благодарю вас, сэр, — ответил капитан. — Пока что этого не сказал ни один француз.

— Не скромничайте. Говорите вы хорошо. Как ваша фамилия?

— Миддлтон, сэр.

— Вам, должно быть, лет двадцать пять?

— Двадцать четыре, сэр.

— Двадцать четыре. Когда-нибудь вы станете очень опасным человеком, если уже не стали.

Потом повернулся к капралу:

— Благодарю, мое дитя. Можешь вернуться к своему отделению. — И, не оборачиваясь, позвал одного из адъютантов, однако, когда капрал поворачивался, адъютант уже вышел из-за стола, он подошел вместе с капралом к двери и скрылся за ней, американский капитан повернул голову и на секунду снова встретил спокойный непроницаемый взгляд, услышал негромкий, спокойный, почти любезный голос:

— Дело в том, что и здесь его фамилия Бржевский.

Старый генерал откинулся на спинку кресла, он снова стал похож на ребенка в маскарадном костюме, имитирующем тяжелое, пышное бремя голубого и алого, золота, бронзы и кожи, и даже стало казаться, что пятеро сидящих поднялись и обступили его. Он сказал по-английски:

— Пока что я должен вас покинуть. Но майор Блюм говорит по-английски. Разумеется, хуже, чем вы и даже чем капитан Миддлтон по-французски, но ничего, один из наших союзников, полковник Бил, видел этого капрала убитым, а другой — капитан Миддлтон — похоронил его, поэтому нам остается лишь засвидетельствовать его воскресение, и никто не сможет сделать этого лучше, чем майор Блюм, он был в 1913 году направлен из академии в этот полк, следовательно, находился в полку еще до того, как этот вездесущий капрал оказался там. Поэтому вопрос только в том… — старый генерал сделал секундную паузу; казалось, он оглядел присутствующих, даже не шевельнувшись, — изящное, хрупкое тело, изящное лицо, красивое, безмятежное и ужасающее…кто встретился с ним первым: полковник ли Бил под Монсом в августе четырнадцатого или майор Блюм под Шалоном в том же месяце — разумеется, до того, как капитан Миддлтон похоронил его в море в семнадцатом. Но вопрос этот чисто академический, подлинность его личности — если это можно назвать так — установлена (ведь ее никто не оспаривал), остается лишь резюме, и этим займется майор Блюм.

Старый генерал поднялся; все присутствующие, за исключением двух генералов, тут же встали, и, хотя он торопливо сказал: «Нет, сидите, сидите», — трое офицеров продолжали стоять. Старый генерал обратился к французскому майору:

— Полковник Бил говорит, что видел призраки своих лучников в Бельгии; нужно подкрепить это хотя бы нашими архангелами на Эне. Не сомневаюсь, что вам это удастся, — громадные, бесплотные тени патрулируют нашу линию фронта, с каждым шагом они сгущаются, уплотняются, становятся все более похожими на архангелов, возможно, и наш капрал шагает вместе с ними — идет обычная перестрелка, этого вполне достаточно, чтобы здравомыслящий человек не высовывал голову из траншеи и радовался тому, что у него есть траншея, однако наш капрал наверху, между бруствером и проволокой, он идет спокойно, как монах по своему монастырю, а громадные, яркие, расплывчатые тени плывут над ним в темном воздухе? Или, может, даже не плывут, а просто висят над проволокой, глядя на это разорение, как фермер на свое реповое поле? Постарайтесь, майор.

— У меня всего лишь майорское воображение, — сказал тот. — Ему далеко до вашего.

— Ерунда, — сказал старый генерал. — Преступление — если оно имело место — уже доказано. Имело место? Доказано? Нам даже не пришлось ничего доказывать; он не только заблаговременно признался в нем — он загладил его. И теперь нужно лишь добиться снисхождения — сострадания, если мы сможем убедить его принять сострадание. Постарайтесь, расскажите им что-нибудь.

— Была история с девочкой, — сказал майор.

— Да, — сказал старый генерал. — Брачный пир и вино.

— Нет, — ответил майор. — Не совсем так. Видите ли, я могу — как это dementire — contredire — сказать против…

— Возразить, — подсказал американский капитан.

— Благодарю, — сказал майор. — …Возразить вам; майорскому воображению под силу полковые сплетни.

— Расскажите.

И майор рассказал, однако после того, как генерал вышел из комнаты. Маленькая девочка, ребенок, в одном из городков на Эне слепла, ее спасла бы операция, которую мог сделать известный парижский хирург, и этот капрал стал собирать у солдат двух ближайших дивизий по франку, по два, пока не набралась нужная сумма, и ребенка отправили в Париж. Потом рассказал историю со стариком. В 1914 году у него была жена, дочь, внук и небольшая ферма, он слишком долго не эвакуировался, почти до последней минуты, будучи не в силах расстаться со своим хозяйством; дочь и внук пропали в неразберихе, которая окончилась первым сражением на Марне, старуха жена умерла на дороге от холода, и, когда деревню освободили, старик вернулся туда один, он сошел с ума, забыл свое имя, свое горе и все на свете, мычал, пускал слюни, кормился отбросами солдатских кухонь, спал в канавах и живых изгородях на той земле, что раньше принадлежала ему, в конце концов капрал, потратив свой отпуск, нашел одного из родственников старика в далекой деревне, снова собрал деньги среди солдат полка и отправил беднягу к нему.

— И вот что, — сказал майор, повернувшись к американскому капитану. Как сказать touche?

— Вы проиграли, — ответил капитан. — И жаль, что его нет, я бы послушал, как вы скажете это ему.

— Ерунда, — ответил майор. — Это только немецкому маршалу ничего нельзя сказать, А теперь вы проиграли мне благодаря ему. Потому что речь пойдет о брачном пире и вине… — И рассказал вот что: в деревне возле Монфокона прошлой зимой появились американские части; солдатам только что выдали жалованье, шла игра в кости, пол был усеян франковыми бумажками, вокруг толпилось полроты американцев, вдруг вошел этот французский капрал и, не сказав ни слова, начал собирать разбросанные деньги; назревал настоящий международный инцидент, но капралу в конце концов удалось растолковать, объяснить, в чем дело: готовилась свадьба молодого американского солдата и девушки-сироты, беженки откуда-то из-под Реймса, прислуги в местном кабачке, она и — молодой американец были… были…

— Вся рота говорила, что он ее обрюхатил, — сказал американский капитан. — Но мы понимаем, что вы имели в виду. Продолжайте.

И майор продолжал: дело кончилось тем, что вся рота не только пошла на свадьбу, но и взяла на себя все хлопоты и расходы, закупила все вино в деревне и пригласила всю округу; не забыла и о молодых: преподнесла невесте такой свадебный подарок, что она могла жить как госпожа, ждать в своей комнатушке, когда муж вернется из очередной смены на передовой — если только вернется.

Но все это будет после того, как старый генерал выйдет из комнаты; теперь же все три офицера посторонились, чтобы выпустить его из-за стола, он остановился и сказал:

— Расскажите им. Расскажите и как он получил медаль. Мы теперь добиваемся не снисхождения, и даже не сострадания, а милосердия — если оно существует и если он его примет. — Повернулся и направился к маленькой двери: в это время она открылась, и адъютант, выводивший арестованного, застыл возле нее навытяжку, дожидаясь, пока старый генерал выйдет, потом вышел за ним и прикрыл дверь.