Эрнест Хемингуэй - Проблеск истины
— В предгорьях вершины это главная тема дня, — ответил Стукач, — если не считать мясорубки.
— А что сказал мистер Сингх?
— Он нагрубил мне, брат.
— Думаешь, примет участие в мясорубке?
— Скорее всего он один из организаторов.
Стукач бережно развернул шаль и извлек оттуда пакет. Это была бутылка виски «Белый вереск» в бумажной коробке.
— Подарок мистера Сингха, — пояснил он. — Советую изучить его как следует, прежде чем пить. Я никогда не слышал о такой марке.
— Очень жаль, брат. Марка, может, и неизвестная, но виски хорошее. Все новые марки поначалу следят за качеством.
— Хочу сообщить тебе информацию о мистере Сингхе, брат. Нет никаких сомнений, что в прошлом он подвизался на военной службе.
— В это трудно поверить.
— Я знаю наверняка. Только человек, служивший в Британской Индийской армии, мог обругать меня так, как обругал мистер Сингх.
— Полагаешь, мистер и миссис Сингх диверсанты?
— Я наведу справки.
— Должен заметить, брат, твое донесение не отличается ясностью.
— Это была трудная ночь, брат. Жестокосердие Вдовы, блуждание вокруг вершины…
— Выпей еще, брат. Ты говоришь как герой «Грозового Перевала».
— Это историческая битва?
— В некотором смысле.
— Когда-нибудь ты о ней расскажешь?
— Напомни, если забуду. А сейчас я хочу, чтобы ты вернулся в Лойтокиток. Проведешь там ночь трезвый, добудешь информацию, которой можно доверять. Переночуешь в гостинице «Брауне». Нет, лучше на веранде. Где ты спал прошлой ночью?
— На полу, брат. В чайной комнате, под бильярдным столом.
— Пьяный или трезвый?
— Пьяный, брат.
Чтобы забрать почту, Мэри должна была дождаться, пока откроется банк. Погода стояла самая что ни на есть летная, на небе ни облачка, и я рассудил, что Уилли не будет торопиться с вылетом. Мы выехали к аэродрому, прихватив пару бутылок холодного пива. Впереди сидели я, Мтука и Нгуи, а сзади Чаро и Арап Майна. Последний выглядел так, словно собирался держать у самолета почетный караул: форма выстирана и выглажена, винтовка «ли-энфилд» 303-го калибра вычищена до блеска. Мы проехались через лужайку, чтобы распугать птиц, и вернулись в тень. Мтука заглушил мотор. Мы приготовились ждать. Чаро увязался с нами в последнюю минуту, потому что он был оруженосцем мисс Мэри.
Время уже перевалило за полдень. Я откупорил первую кварту «Таскера» и пустил по кругу. Пили только я, Мтука и Нгуи. Арапу Майне пить не позволялось после недавнего загула, однако позже я намеревался сделать для него послабление.
Я поведал Нгуи и Мтуке, что прошлой ночью видел сон, в котором мы молились солнцу: сперва на восходе, потом на закате.
Нгуи заявил, что новая религия — это хорошо, но он нипочем не станет на колени, как какой-нибудь христианин или погонщик верблюдов.
— На коленях стоять не обязательно. Просто смотри на солнце и молись.
— О чем мы молились в твоем сне?
— Молились, чтобы храбро жить и храбро умереть, и после смерти отправиться в Счастливые Охотничьи Угодья.
— Мы и так храбрые, — сказал Нгуи, — зачем еще молиться?
— Молись о чем хочешь, если это нам не во вред.
— Я молюсь за пиво и мясо, и за новую жену с мозолями на руках. Жену можем разделить на троих.
— Хорошая молитва. А ты, Мтука?
— За эту машину. Чтобы осталась у нас.
— А еще?
— Пиво. Чтобы тебя не убили. Хороший дождь в Мачакосе. Счастливые Охотничьи Угодья.
— А ты за что? — спросил Нгуи.
— Африка для африканцев. Квиша мау-мау. Квиша все болезни. Хороший дождь везде, где его ждут. Счастливые Охотничьи Угодья.
— Чтобы было весело, — добавил Мтука.
— Чтобы вдуть миссис Сингх.
— Э, молимся только за хорошее!
— Забрать миссис Сингх в Счастливые Охотничьи Угодья.
— Слишком много народу хочет перейти в нашу веру, — заметил Нгуи. — Всех будем брать?
— Начнем с отделения. Затем возьмем взвод или, может, роту.
— Рота слишком много. Выберем совет, а командир ты. Никакой великий дух, никакой Маниту. Хапана король. Хапана королева. Хапана Эйч-И. Хапана Джи-Си. Хапана малютка Иисус. Хапана полиция. Хапана черная ведьма. Хапана охотоведческое хозяйство.
— Хапана, — согласился я.
— Хапана, — присоединился Мтука.
Я передал пиво Арапу Майне.
— Ты верующий, Майна?
— Крайне.
— А пьющий?
— Только пиво, вино и джин. И виски, конечно. А также цветные и бесцветные спиртные напитки.
— Пьяный напиваешься?
— Тебе лучше знать. Папа.
— Какую веру исповедуешь?
— На данный момент я мусульманин.
Чаро откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
— А раньше?
— Лумбва.
Плечи Мтуки подрагивали от смеха.
— Христианином не был никогда, — добавил Майна с достоинством.
— Ладно, слишком много говорим о религии. Я все еще работаю под началом бваны старшего егеря, и через четыре дня мы отмечаем день рождения малютки Иисуса. — Я посмотрел на часы. — Давайте разгоним птиц и допьем пиво, пока самолет не прилетел.
— Уже летит, — сказал Мтука, заводя мотор.
Я передал ему пиво, и он отпил треть от того, что осталось. Нгуи отпил вторую треть. Я отпил половину последней трети и отдал остаток Майне. Машина помчалась к взлетно-посадочной полосе, поднимая в воздух аистов; они сперва разбегались, затем подпрыгивали, выпрямляли длинные ноги, словно убирая шасси, и пускались в неуклюжий полет.
Самолет сделал круг над лагерем — серебристо-голубой, поджарый, стремительный — и камнем пошел на посадку, стрекоча прямо на нас, опустив закрылки, задорно задрав нос, — пронесся над головами и сел, ни разу не подпрыгнув, в тихую заводь белых цветов.
Мисс Мэри спустилась на землю с торопливым изяществом. Я обнял ее и поцеловал, потом она за руку поздоровалась с остальными, в первую очередь с Чаро.
— Доброе утро, Папа! — приветствовал Уилли. — Одолжи-ка мне Нгуи, надо разгрузиться.
— Ты, я вижу, пол-Найроби скупила, — сказал я Мэри.
— На сколько денег хватило, — ответила она. — Клуб «Мутаига» не потянула.
— Зато отель «Нью-Стэнли» и «Торр» теперь ваши, — заметил Уилли. — Больше не придется искать свободные номера.
— А еще что?
— Хотела купить для меня «Комету», — продолжал Уилли. — Можно было взять относительно дешево.
По пути в лагерь мисс Мэри тихо сидела со мной на переднем сиденье, а Уилли сзади болтал с Нгуи и Чаро. В лагере Мэри попросила сложить покупки в палатку бваны Мышонка, а мне велела не подсматривать. При разгрузке самолета я получил такой же приказ и честно смотрел в сторону. Всю почту — письма, газеты, журналы и несколько телеграмм — я отнес в столовую. Потом мы с Уилли присели выпить пива.
— Как летелось?
— Без воздушных ям. Ночи сейчас холодные, земля не прогревается. Над Саленгой Мэри видела слонов. И огромную стаю диких собак.
К нам подошла мисс Мэри: ей уже засвидетельствовали почтение все, кому следует, и на лице ее светилась улыбка. В любви она ценила формальную сторону, и обращение «мемсаиб» было ей особенно приятно.
— Я не знала, что у Мышонка кровать сломалась.
— Пустяки.
— Ах, что же я молчу, ты ведь леопарда убил! Дай поцелую. Джи-Си смеялся, когда получил твою телеграмму.
— Да, с леопардом покончено, всем спасибо, все свободны. Включая леопарда.
— Расскажи, как все было.
— Не сейчас. Как-нибудь покажу место.
— Ты уже смотрел письма? Дай, какие прочел.
— Бери все.
— Что с тобой? Ты, что ли, не рад, что я вернулась? В Найроби мне все были рады. Я каждый вечер куда-то ходила, отлично провела время.
— И мы немногим хуже. Чуть-чуть потренируемся, и почувствуешь себя, как в Найроби.
— Папа, ну ладно тебе. Будь лапочкой. Ты же знаешь, я летала подлечиться. И подарки к Рождеству купить. Ты сам хотел, чтобы я развеялась.
— Ну и отлично. Я рад, что ты вернулась. Давай-ка обними меня покрепче и поцелуй в стиле «анти-Найроби».
Ее костюмчик цвета хаки был опрятен и свеж, и тело под ним приятно упружило, и пахла она очень хорошо, и короткая светло-золотая стрижка ей шла, и я вернулся в лоно белой цивилизации легко и непринужденно, как наемник Генриха IV, убедившийся, что Париж стоит мессы.
Уилли наблюдал за мной с интересом и, дождавшись катарсиса, осведомился:
— Папа, кроме леопарда, новости есть?
— Нет.
— А проблемы?
— На дороге по ночам сумасшедший дом.
— Ничего удивительного. Они думают, раз пустыня, то и проехать нельзя.
Я послал за «седлом газели» для Уилли. Мэри ушла в палатку разбирать письма. Мясо принесли, мы погрузились и поехали на аэродром. Уилли поднялся в воздух под захватывающим дух углом, украсив наши лица улыбками, и самолет превратился в искру, и мы поехали назад.
