Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
310
не понравился и с эстетической точки зрения (он равно не разделяет здесь суждений как Добролюбова, так и Дружинина). Роман Гончарова, по его мнению, «непроходимо скучен»: «длинная одиссея ‹…› полузаглохшей, ледящейся натуры, которая тянется, соловеет, рассыпается в одни бессмысленные подробности» (Там же. С. 116, 118). Герцен преимущественно полемизирует в статьях «Very dangerous!!!» и «Лишние люди и желчевики» с «желчевиками» «Современника» (Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский); мимоходом задевается и И. И. Панаев: «Мы безропотно выносили десять лет болтовню о всех петербургских камелиях и аспазиях…» (Там же. С. 117). Но одновременно он полемизировал с А. В. Дружининым («Библиотека для чтения») и с С. С. Дудышкиным («Отечественные записки») – критиками журналов, в которых часто присутствовали нападки на «обличительную» литературу и «желчной сатире, взявшей на себя роль нравственного опекуна и гувернера», противопоставлялось творчество таких светлых и гармонических писателей, как Гончаров и С. Т. Аксаков.1 Герцен писал: «Чистым литераторам, людям звуков и форм, надоело гражданское направление нашей литературы, их стало оскорблять, что так много пишут о взятках и гласности и так мало „Обломовых” и антологических стихотворений» (Герцен. Т. XIV. С. 116).
Гончаров статью Герцена прочел с большим вниманием. Естественно, он обратил внимание и на процитированное место, заподозрив тут (без малейших оснований) происки уехавшего за границу И. С. Тургенева. В письме к А. Ф. Писемскому от 28 августа (3 сентября) 1859 г. он жаловался: «Уж не знаю, против чего укрепляться мне: разве против сплетен известного нашего общего друга, да нет, ни море, ни расстояние не спасают. Читал некоторые статейки в одном издании, направленные против людей, звуков и форм, и, узнавши, что друг побывал в Лондоне, я сейчас понял, откуда подул ветер».2 Запомнилась Гончарову
311
и статья «Лишние люди и желчевики» – выражение Герцена «обломовский хребет» он употребил в статье «Лучше поздно, чем никогда».
Писарев в своей статье «„Обломов”. Роман И. А. Гончарова»,1 как и Добролюбов и позднее Дружинин, резко отделяет произведение Гончарова от так называемой обличительной литературы. Это явление иного масштаба. В романе «Обломов», по мнению критика, «общечеловеческий интерес» соглашен с «народным и современным». «Мысль г. Гончарова, проведенная в его романе, – подчеркивает критик, – принадлежит всем векам и народам, но имеет особенное значение в наше время, для нашего русского общества».2
Писарев дает свое объяснение умственной апатии, которая владеет героем романа: Илья Ильич не может найти удовлетворительного ответа на вопросы: «Зачем жить? К чему трудиться?». Апатия русского героя, по мысли критика, сродни байронизму. И здесь и там в основе – сомнение в главных ценностях бытия. Но байронизм – это «болезнь сильных людей», в нем доминирует «мрачное отчаяние». А апатия, с ее стремлением к покою, «мирная», «покорная» апатия – это и есть обломовщина, болезнь, развитию которой «способствует и славянская природа, и жизнь нашего общества». Сложность этой личности Писарев объясняет не изжитым, а лишь пригашенным внутренним конфликтом: «Образование научило его презирать праздность; но семена, брошенные в его душу природою и первоначальным воспитанием, принесли плоды. Нужно было согласить одно с другим, и Обломов стал объяснять себе свое апатическое равнодушие философским взглядом на людей и на жизнь ‹…› и он спокойно задремал с полным сознанием собственного достоинства» («Обломов» в критике. С. 70, 73).
312
Особенно важно в Обломове то, считает критик, что он человек переходной эпохи. Такие герои «стоят на рубеже двух жизней: старорусской и европейской – и не могут шагнуть решительно из одной в другую». Промежуточностью положения этих людей объясняется и дисгармония «между смелостию их мысли и нерешительностию действий».
«Событий, действия почти нет», – это, по мысли критика, вполне объяснимо для романа Гончарова: «…интерес такой жизни заключается не в замысловатом сцеплении событий, хотя бы и правдоподобных ‹…› а в наблюдении над внутренним миром человека». Писарев по-своему объясняет, как герой Гончарова сумел сохранить свое «голубиное сердце»: «…он никогда не разочаровывался, потому что никогда не жил и не действовал. Оставшись до зрелого возраста с полной верою в совершенства людей, создав себе какой-то фантастический мир, Обломов сохранил чистоту и свежесть чувств, характеризующую ребенка», «в этой привлекательной личности нет мужественности и силы, нет самодеятельности» (Там же. С. 74).
В писаревских рассуждениях сравнительно легко решался вопрос о «почве», о национальных корнях, который представлялся очень непростым и самому Гончарову, и таким разным критикам, как Добролюбов, Дружинин и А. А. Григорьев, при всех различиях в их понимании обломовщины. Образование, научное знание, по мысли Писарева, дает возможность достаточно легко шагнуть в европейскую жизнь, в которой главными действующими лицами станут не мечтатели Обломовы, «невинные жертвы исторической необходимости», а люди мысли и труда – Штольцы и Ольги.
«Личности, подобные Штольцу, – пишет критик, – редки в наше время». Но «характер Штольца вполне объяснен автором и, таким образом, несмотря на свою резкость, является характером понятным и законным». Для Писарева существенным в этом герое является то, что он «умел внести в практическую деятельность прочные теоретические знания», в нем есть «выработанность убеждений, твердость воли, критический взгляд на людей и на жизнь», «вера в истину и добро», он сознает, что «господство разума не исключает чувства, но осмысливает его и предохраняет от увлечений», в любви он видит «не служение
313
кумиру, а разумное чувство», и, наконец, он «не мечтатель, потому что мечтательность составляет свойство людей больных телом или душою, не умевших устроить себе жизнь по своему вкусу» (Там же. С. 75, 76).
О Штольце много будут писать и позже. Интерпретации этого образа будут самые разнообразные. Но, пожалуй, никто не будет говорить об этом герое с такой симпатией, с прорывающимся сквозь строгие суждения лирическим чувством, как Писарев в этой статье. В гончаровском герое критик увидел черты того «мыслящего человека», «здорового члена цивилизованного общества», который с годами будет привлекать его все больше и больше.
Ольга в его толковании – это «тип будущей женщины», в ней главное – «естественность и присутствие сознания». Если Обломов и Штольц, по наблюдению Писарева, даны в романе как сложившиеся личности, то характер Ольги «формируется перед глазами читателя». Создавая этот характер, романист «показал в полной мере образовательное влияние чувства». В Ольге Писарев находит нечто, роднящее ее со Штольцем: чувство в ней «не нисходит на степень страсти, не помрачает рассудка», «подобное чувство не перестает быть сознательным» (Там же. С. 79). «Присутствие сознания» помогло героине «победить себя», «разорвать» свое чувство к Илье Ильичу, она поняла, что «обаятельная сила сонного спокойствия сильнее ее живительного влияния». А в новой любви Ольги, к Штольцу, «все было определенно, ясно и твердо» (Там же. С. 80, 81).
В основе характеристики, которую Писарев с энтузиазмом просветителя дает тому или иному герою, – бо́льшая или меньшая степень освоения героем передовых, «правильных» идей.
Сознавая переходный характер эпохи, романист и критик по-разному думали о том, как может и должен осуществиться грядущий перелом. Для Гончарова мудрость в том, чтобы понять: жизнь – это органический процесс, общество не может лишь усилием воли «стряхнуть» с себя прошлое. Автор «Обломова» был убежден, что – как он напишет в статье «Лучше поздно, чем никогда» – «крупные и крутые повороты не могут совершаться как перемена платья, они совершаются постепенно, пока все атомы брожения не осилят – сильные слабых – и не сольются в одно. Таковы все переходные эпохи».
314
В статьях «Писемский, Тургенев и Гончаров. Сочинения А. Ф. Писемского. Т. 1 и 2. Сочинения И. С. Тургенева»,1 «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова»,2 Писарев будет совсем иначе оценивать творчество автора «Обломова». Теперь Писарев уже не признает не раз отмеченной как достоинство объективности Гончарова-романиста. По мысли критика, раз эпическая поэзия в чистом виде своем теперь невозможна, то и эпической объективности ждать от современного романиста не следует. Лирическое начало, авторский пафос так или иначе проявятся. «Но если в рассказе, великолепно обставленном живыми подробностями, не видно идеи и чувства, не видно личности творца, то общее впечатление будет совершенно неудовлетворительно» (Там же. С. 87). Это как раз случай Гончарова. «Если два больших романа, – критик имеет в виду «Обыкновенную историю» и «Обломова», – которых сюжеты взяты из современной жизни, не выражают ясно даже отношений автора к идеям и явлениям этой жизни, – это значит, что в этих романах есть умышленная или нечаянная недоговоренность» (Там же. С. 88). В гончаровском романе Писарев видит поэтому «только тщательное копирование мелких подробностей и микроскопически тонкий анализ» и не находит в нем «ни глубокой мысли, ни искреннего чувства, ни прямодушных отношений к действительности» (Там же. С. 99).
