Альфред Мюссе - Архиепископ

— Какое нам до этого дело! Или ты ревнуешь?

— Нисколько. Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права ревновать тебя.

— Объясни мне, что ты хочешь сказать?

— Милое дитя мое, я хочу сказать, что ни мое состояние, ни род моих занятий не позволяют мне быть твоим любовником. Ты знаешь это давно, я тебя никогда не обманывал на этот счет. Если бы я захотел разыгрывать перед тобой знатного вельможу, я бы разорился, не сделав тебя счастливой. Мне едва хватает моего содержания; кроме того, в скором времени я должен буду вернуться в Безансон. Ты видишь, что об этом я говорю с тобой вполне откровенно, хотя мне и тяжело, но есть некоторые вещи, о которых я так говорить не могу. Твое дело подумать и позаботиться о своем будущем.

— Другими словами, ты мне советуешь заняться твоим другом?

— Нет, это он готов заняться тобой. Жерар богат, а я нет. Он живет в Париже, в самой гуще всевозможных развлечений, мне же предназначено быть всего лишь провинциальным адвокатом. Ты очень нравишься Жерару, и, может быть, это для тебя счастливый случай.

Несмотря на кажущееся спокойствие, Фредерик, говоря все это, был взволнован. Бернеретта молчала, она прижалась к окну и плакала, стараясь скрыть свои слезы. Фредерик заметил это и подошел к ней.

— Оставьте, — сказала она, — вы никогда не снизойдете до того, чтобы ревновать меня. Я понимаю и не жалуюсь, но мне очень больно; вы слишком жестоко говорите, друг мой, вы обращаетесь со мной как с продажной женщиной; я не заслужила этого; вы причиняете мне большое горе.

Заранее было решено переночевать в гостинице и вернуться в Париж на другой день. Все еще утирая глаза, Бернеретта сняла с шеи платок и повязала им на ночь голову возлюбленного. Затем прижалась к плечу Фредерика, тихонько увлекая его к алькову.

— Какой же ты гадкий, — сказала она, целуя его, — почему ты не хочешь меня любить?

Фредерик заключил ее в объятия. Он понимал, чему подвергает себя, уступая минутной слабости. Чем больше ему хотелось отдаться этому порыву, тем больше страшился он самого себя. Он готов был сказать Бернеретте, что любит ее, но роковое слово замерло у него на губах; Бернеретта же сердцем почувствовала его, и оба они заснули счастливые. Один — оттого, что все же не произнес этого слова, другая — оттого, что угадала его.

VI

На этот раз Фредерик по возвращении проводил Берне- ретту домой. Он увидел, как бедно ее жилище, и сразу понял, почему сначала она не хотела, чтобы ее провожали. Бернеретта жила в меблированных комнатах, вход туда вел через длинный темный коридор. Она занимала две крошечные каморки со скудной обстановкой. Фредерик попытался задать ей несколько вопросов по поводу того плачевного положения, в котором она, по — видимому, находилась, но она отвечала уклончиво.

Спустя несколько дней Фредерик зашел навестить Бернеретту; войдя в дом, он услышал наверху на лестнице странный шум. Кричали женщины, кто‑то звал на помощь, кто‑то грозил, кто‑то предлагал послать за полицией. Среди беспорядочного хора этих голосов выделялся голос молодого человека, который не замедлил появиться перед Фредериком. Одежда на нем была изорвана, он был бледен и пьян от вина и ярости.

— Ты мне поплатишься за это, Луиза, — кричал он, ударяя кулаком по перилам, — ты мне за это поплатишься! Я еще до тебя доберусь и заставлю тебя слушаться или выкину отсюда, л плюю на ваши угрозы и весь этот женский визг! Скоро вы меня опять увидите, так и знайте!

Говоря это, он спустился с лестницы и в бешенстве выбежал из дома. Фредерик колебался, подниматься ли ему наверх, но тут он увидел Бернеретту на площадке. Она рассказала о причине разыгравшейся сцены. Только что ушедший человек был ее брат.

— Вы слышали это уродливое имя — Луиза, — плача, говорила Бернеретта, — и вы знаете, что, к несчастью, это мое имя. Мой брат был сегодня в кабаке, а когда он приходит оттуда, вы сами видите, как он со мной обращается, если я не даю ему денег, чтобы ему снова вернуться в кабак.

В полном смятении, заливаясь слезами, она рассказала Фредерику то, что всегда пыталась от него скрыть. Родители ее были крайне бедны. Отец столярничал. В детстве с ней обращались очень жестоко, и как только ей исполнилось шестнадцать лет, продали ее одному, уже немолодому человеку. Он был богат и щедр и дал ей некоторое образование, но вскоре умер. Оставшись без средств, Бернеретта поступила в провинциальный театр, и тут брат стал преследовать ее из города в город, заставлял отдавать ему весь заработок, осыпал побоями и оскорблениями, если она не могла удовлетворить его требований. Когда ей минуло восемнадцать лет, она добилась признания своего совершеннолетия. Но даже власть закона не в силах была оградить ее от посещений ненавистного брата, который внушал ей ужас своей грубостью и бесчестил гнусным поведением. Таков был в общих чертах рассказ, вырвавшийся у Бернеретты в минуту отчаяния. Все это она рассказала так простодушно, что Фредерик не мог сомневаться в ее правдивости.

Он был тронут и, даже если бы не любил ее, то почувстзо- вал бы жалость к бедной девушке. Он узнал, где живет брат Бернеретты. Несколько золотых монет и решительный разговор уладили дело. На случай, если молодой человек явится снова, привратнице было велено сказать, что Бернеретта переехала в другой квартал. Но мало было обеспечить покой Бернеретты, когда она нуждалась в самом необходимом, и Фредерик заплатил ее долги, вместо того чтобы заплатить собственные. Напрасно она пыталась отговорить его от этого. Он и думать не хотел, что поступает опрометчиво и что эта опрометчивость может иметь неприятные последствия. Он повиновался велению сердца и поклялся никогда не раскаиваться в этом, что бы ни случилось в будущем.

Но раскаяться ему пришлось, и очень скоро. Чтобы выполнить взятые на себя обязательства по старому векселю, нужно было заключить новые обязательства, гораздо более тяжелые. Природа не одарила его беспечностью, которая в подобных обстоятельствах освобождает человека хотя бы от страха перед надвигающейся бедой. Наоборот, из всех своих прежних качеств он сохранил одно — предусмотрительность. Он, вероятно, стал бы мрачным и молчаливым, если бы это было возможно в его возрасте. Друзья заметили в нем перемену, но он не захотел сознаться в ее причине; стараясь обмануть других, он хитрил сам с собой и, то ли по слабости, то ли за отсутствием другого выхода, положился на волю провидения.

С Бернереттой, однако, он держался по — прежнему и продолжал говорить о своем близком отъезде, но это были только слова, он все не уезжал и каждый день навещал ее. Он привык к ее лестнице, и коридор уже не казался ему таким темным. Две маленькие комнатки, которые он находил вначале убогими, стали теперь в его глазах привлекательными. По утрам в них светило солнце и нагревало их — такие они были крошечные. В них нашлось место для фортепьяно, взятого напрокат. По соседству оказался хороший ресторан, откуда приносили обеды. У Бернеретты был дар, которым обладают только женщины, да и то не часто. Она была и безрассудна и вместе с тем бережлива. К этому присоединялся еще более редкий дар — она была всегда всем довольна, и ее единственным желанием было доставлять радость окружающим.

Надо сказать и об ее недостатках; она не была ленивой, но проводила дни в непостижимой праздности. Со своим маленьким хозяйством она справлялась поразительно быстро, а затем сидела целый день на диване сложа руки. Она толковала о своем обучении шитью и вышиванию так же, как Фредерик о своем отъезде, другими словами — дальше разговоров дело не шло. К несчастью, таковы многие женщины, в особенности женщины определенного круга, которым более, чем другим, следовало бы заниматься каким‑нибудь ремеслом. Есть в Париже девушки, которые родились в бедности, но никогда не возьмут в руки иголку; они скорее согласятся умереть с голоду, холя свои руки и натирая их миндальными отрубями.

Когда пришла масленица и с нею карнавальные развлечения, Фредерик, посещавший все балы, являлся к Бернеретте в самое различное время — то утром на рассвете, то среди ночи. Не раз, подойдя к ее двери, он невольно спрашивал себя, застанет ли ее одну; и если его уже заменил соперник, то имеет 'ли он право сетовать? Конечно, нет, раз он сам отказался от этого права. Признаться ли, что он боялся этого и в то же время почти желал? Тогда у него хватило бы решимости уехать. Неверность возлюбленной заставила бы его покинуть ее. Но Бернеретта всегда была одна, — днем она сидела у камина, расчесывая свои длинные волосы, падавшие ей на плечи. А если звонок Фредерика раздавался ночью, она выбегала к нему полуобнаженная, с закрытыми глазами й смеющимся ртом и бросалась ему на шею, еще даже не совсем проснувшись, разжигала огонь, доставала из буфета ужин, всегда проворная и приветливая. Она никогда не спрашивала, откуда пришел ее возлюбленный. Кто мог бы устоять перед соблазном такой легкой и приятной жизни и перед такой редкой и необременительной любовью? Каковы бы ни были дневные заботы, Фредерик всегда засыпал счастливым. И мог ли он просыпаться грустным, если, открывая глаза, видел свою подругу, которая весело хлопотала, приготовляя ему воду для умывания и завтрак?