Франсиско Аяла - Похищение
Само собой, ни одна из них в этом бы не призналась, тем более Хулите Мартинес. Она слыла высокомерной гордячкой, и она отлично знала, какое удивление и зависть вызывала у подружек тем, что она, за которой настойчиво ухаживали два лучших жениха (не говоря о многих и многих других, которые даже не осмеливались начать ухаживать), держалась одинаково как с Патрисио Техерой, так и с Фруктуосо Триасом, не убивая, но и не поддерживая ни в одном из соперников надежд. «Кокетка», – обвиняли ее другие, она хорошо могла это себе представить. Но, хотя она и находила определенное удовольствие в том, чтобы и дальше продлить это соперничество, удерживая на расстоянии тех, кого многие девушки мечтали окрутить и сошли бы с ума от счастья, если бы им это удалось, ее побуждения не были столь поверхностны. Она полагала, что, хотя оба, и Фруктуосо, и Патрисио, были, без сомнения, хорошими, симпатичными парнями, твердо стоящими на ногах, перспектива провести здесь, в селении, всю оставшуюся жизнь, совершая поездки в Мадрид, все более редкие и кратковременные даже по сравнению с теми двумя поездками в год, которые она обычно совершала с матерью, – эта перспектива мало ее прельщала. А поскольку ее ранние годы позволяли ей отложить окончательное решение, самое лучшее было не спешить с обязательствами и подождать, посмотреть, ведь никогда не знаешь, что тебе преподнесет жизнь.
Бедняжка и вообразить себе не могла, что жизнь преподнесет ей то, что в конце концов преподнесла. Когда Висенте де ла Рока появился на горизонте, она не сочла его, и никогда бы не могла его счесть – какая глупость! – как серьезную возможность для себя, хотя у других, может, и защемило сладко в груди. Как вообще могла прийти подобная мысль ей в голову? Она настолько была выше этого, что даже не нашла ничего предосудительного в том, что весело, от души поболтала с ним, это было увлекательное развлечение, и ничего больше. А что еще могло быть? Парень действительно оказался приятным: остроумный и находчивый, бойкий на язык. С их первой встречи в кинотеатре «Мундиаль» – и какое совпадение, какая ирония, что именно Патрисио Техера церемонно представил их друг другу! – с этой первой встречи между ними установилась атмосфера веселого, непринужденного общения. Он умел придать беседе легкий характер, у него было множество тем для разговоров, которыми он свободно оперировал, он был неистощим. При случае он, как говорится, мог отпустить и непристойность, но у него это получалось мило, он мог выйти из любого затруднительного положения, вовремя сострив, и превратить в шутку опасный поворот в беседе. В общем, разговаривать с ним было одно удовольствие. Беседа с ним шла не по накатанным рельсам, у него в запасе всегда были маленькие неожиданности и сюрпризы, это была увлекательная беседа.
Когда настало время им прощаться в тот первый раз, так как уже прозвенел звонок и начинался сеанс, и добряк Патрисио снова подошел к приезжему, тот сказал на прощание новой знакомой: «Ну ладно, пока, при случае я тебе это доскажу».
Но о чем бы он ни был, этот рассказ должен был быть как «Тысяча и одна ночь». В тот день кинокартина оказалась одной из тех скучнейших вещей, что иногда попадаются, и, пока ее двоюродная сестра Тина, с которой была Хулита, казалось, вся ушла в глупейшие перипетии фильма, она принялась перебирать в уме те безделушки, которые, как купец на ярмарке, разложил перед ее глазами некий Висенте де ла Рока.
При выходе из кино они, как старые друзья, приветливо помахали друг другу, и, как старые друзья, они принимались разговаривать каждый раз, когда встречались, а в селениях, как известно, люди встречаются то и дело. Помимо этого, Патрисио Техера прилагал необычайные старания, чтобы они встречались.
Каждый раз, когда они оказывались в одной компании девушек и парней, Хулита старалась всем показать, что если приезжий так выделялся, что стал естественным образом предводителем местной молодежи – без сомнения, предводителем-узурпатором, с большим трудом признаваемым, но принимаемым фактически, – то она по праву является законной предводительницей, которую все должны почитать. И, таким образом, они становились двумя полюсами общего разговора. Забавная и даже, если хотите, увлекательная игра, но не более чем игра. Почему же она, не колеблясь ни секунды, дала ему согласие на свидание, едва он, улучив момент, сказал однажды, что ему надо поговорить с ней наедине? Почему? Она спрашивала себя об этом и, как будто судила о ком-то другом, была удивлена собственным поведением. Она не колебалась ни секунды, и тени сомнения не промелькнуло у нее. Можно было даже подумать, что она ждала этого момента и заранее обдумала, каким образом сделать так, чтобы это свидание выглядело как случайная встреча, но проходило без лишних глаз.
И действительно, оно прошло без лишних глаз, хотя и случилось на улице, и любой человек мог бы их увидеть. Но никто не узнал, как Хулита, направляясь рано утром в церковь, прикрыв лицо вуалью и держа под мышкой молитвенник, столкнулась с приезжим на маленькой площади перед входом в ризницу и как посреди этой площади они остановились на минуту поговорить.
– Так что ты мне хотел сказать? – спросила она его тут же.
– Хотел спросить тебя, что ты тут делаешь, в этом глухом селении. Ты знаешь сказку о жемчужине в навозе?
– Никакой это не навоз, и никакая я не жемчужина, – поспешно возразила Хулита.
Но Висенте пропустил ее возражение мимо ушей. Даже не подумав ответить на него, он продолжил:
– Слушай. Через несколько дней мне надо будет отправляться. Я бы давно уже уехал, если бы не важная причина. Через несколько дней я уезжаю, и ты поедешь со мной.
– Что? Что ты сказал? Ты что, с ума сошел?
– Может, я и сошел с ума, но, сошел или не сошел, ты поедешь со мной. Сначала в Париж, вот увидишь, а потом, когда у нас кончатся деньги, в Германию, где можно жить со своей женушкой как царь.
– Ты сумасшедший! – проговорила она, с изумлением глядя на него. Она должна была бы возмутиться, оскорбиться, но она рассмеялась и только снова сказала: – Ты совсем с ума сошел.
– Вот увидишь, малышка, как мы будем счастливы. Все, больше ни слова. А теперь прощай, девочка, ступай в церковь.
Вот и все, это был всего лишь миг. Откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза, Хулита, в то время как автомобиль пожирал километры дороги, возвращая ее обратно в загон, никак не могла заставить себя поверить в то, что она, Хулия Мартинес, столь легко влипла в такую нелепую историю.
Само собой разумеется, после этого вздорного разговора был обмен тайными записками и другие торопливые беседы, в которых были обговорены детали побега. Но он, этот побег, был для нее решенным делом уже в тот самый момент, когда Висенте с такой откровенностью, без зазрения совести предложил ей это там, на маленькой площади позади церкви. Возможно, она всячески противилась перспективе закиснуть в этом безотрадном селении после того, как исчезнет лихой парень на мотоцикле, и, поскольку сама мысль об этом была ей невыносима, зачем задумываться о последствиях?
Теперь, свалившись с небес на землю, она чувствовала, как все эти последствия, о которых она не задумывалась, обрушились на ее голову. «Можешь себе представить, в каком состоянии сейчас находится твоя бедная мать», – упрекнул ее глубоко опечаленный отец. Еще бы она не представляла себе этого! Господи, хоть бы этот путь обратно никогда не кончился! Она даже подумала, что лучше, если б какая-нибудь авария положила ему трагический конец. В воображении она уже видела смятый в лепешку от удара в дерево автомобиль и их двоих внутри, превращенных в месиво, а так как в то же самое время автомобиль как ни в чем не бывало продолжал свой путь, ее изумляло и возмущало, что отец мог вести его с невообразимым для его состояния, в котором он должен был находиться, присутствием духа и спокойствием. Да, вовремя случившаяся авария избавила бы от стольких вещей, которые в ином случае были неизбежны…
Но аварии не случилось. Машина безжалостно завершила свой пробег и поздним вечером въехала наконец в селение, остановилась у дома, и Хулите не оставалось ничего другого, как окунуться в атмосферу скорби, несомненно, атмосферу скорби и траура по ее усопшей девственности, по ее поруганной чести, и она опустила глаза под встревоженно-испытующим и жалостливым взглядом покрасневших материнских глаз.
Сеньор Мартинес поспешил со всей осторожностью успокоить свою удрученную супругу. Это ему удалось не без труда. А когда он в конце концов убедил бедную сеньору в том, что ее дочь после всех перипетий вернулась невредимой, когда у нее не осталось никаких сомнений относительно вопроса о ее целости (так уж устроен мир!), она почувствовала такое облегчение на своем материнском сердце, что крепко сжала Хулиту в объятиях, покрывая ее поцелуями и поливая счастливыми слезами, и тут же засуетилась, чтобы приготовить ей ужин, который бедное чадо, хотя и не оправившись от стыда, проглотило с волчьим аппетитом.
