Жозеф Кессель - Лиссабонские любовники
Антуан уже оплатил в пароходной компании билет до Венесуэлы на следующий месяц. А тут вдруг у него возникло ощущение неверия в то, что это путешествие состоится, потом чувство стыда. Он жалел об этих потраченных деньгах. На следующий день Антуан отправился с несколькими эскудо в казино «Эсторила» и – чего он никогда не делал – стал осторожно играть. Он остановился сразу же, как только выиграл сумму, которую он считал необходимой.
Кэтлин приняла приглашение Антуана с простотой, показавшейся Антуану после тех усилий и смущения, которых ему стоило его обращение, просто восхитительной. Молодая женщина лишь попросила его не выбирать какой-нибудь слишком известный ресторан Лиссабона или «Эсторил».
На какое-то мгновение контур челюстей Антуана стал более рельефным. «Ей стыдно показаться со мной на людях», – подумалось ему. Но зеленые глаза Кэтлин были полны блаженства, одновременно откровенного и скромного, и Антуану стало неловко от того, что он может приписывать ей такие низкие чувства.
Просто она, значит, не переносит ничего показного, не любит сутолоку. Должно быть, ей приятно общество только тех людей, кто ей нравится? Она, значит, похожа в этом на него.
При этой мысли Антуан вдруг почувствовал сильное волнение: у него появилась смутная и страстная надежда. До этого он был твердо уверен, что такого рода чувства умерли в нем навсегда.
– У меня есть на примете как раз то, что вам нужно! – воскликнул он. – Я отвозил туда своих пассажиров. Но мы, мы отправимся туда другой дорогой… Гораздо лучше… Вот увидите…
Антуан подумал о загородном ресторанчике, находящемся около Западного маяка, на прибрежных скалах, которые там, где Тежу впадал в океан, казались порогом суши и одновременно морскими воротами. Можно было отправиться либо по прибрежной дороге, либо на одном из тех маленьких пароходиков, которые обеспечивали регулярное сообщение с маяком.
Кэтлин была в восторге, когда они сели на пароходик, ступив на него прямо с нижних ступенек Торговой площади, которые лениво и торжественно спускались к самой воде.
– Это совсем как в Венеции! – воскликнула она. – Я никогда там не была, но я уверена в этом.
Антуан рассмеялся, причем как-то неловко, потому что он разучился смеяться.
– А если не были, то как же вы знаете? – спросил он.
– Из книг, глядя на картины, – сказала Кэтлин. – Когда приходится оставаться все время на одном месте, то это дает свободу воображению.
Она стала объяснять, как она мысленно превращала прочитанное в пейзажи и как можно путешествовать по альбомам, по атласам. Необходимые слова рождались у нее в голове без усилия, непринужденно слетали у нее с уст и очень точно выражали ее мысли. Антуан их все понимал. Она нашла правильный путь к его уму, не обладающему культурой, но богатому опытом и знанием далеких горизонтов. Ему показалось, что он как-то сразу стал богаче, что ему досталось бесценное сокровище. У него снова возникло ощущение, что ему дают что-то в долг. Он смотрел на Кэтлин с восторженным уважением.
Она чувствовала эти ощущения Антуана и удивлялась той радости, которую они ему приносили.
Матросы стали отдавать швартовы.
– Отплываем, отплываем! – воскликнула Кэтлин.
В ее голосе звучали самые настоящие детские интонации.
«И ведь это тоже девчонка», – подумал Антуан. И у него впервые возникло желание прижать ее к себе.
Вдруг он увидел, как такое живое лицо Кэтлин мгновенно превратилось в подобие восковой маски, и то ледяное выражение, о котором часто говорила Мария, затуманило ее взгляд.
Антуан проследил за его направлением и увидел на пристани маленького розовощекого человечка, который, улыбаясь, делал знаки, чтобы корабль не отплывал без него. Антуан снова посмотрел на Кэтлин. Но она уже смотрела в другую сторону.
Инспектор Льюис поднялся на борт, и корабль отчалил.
«Ну не из-за него же это у нее», – подумал Антуан.
Он утвердился в этом чувстве, когда на приветствие маленького человека Кэтлин небрежно наклонила голову.
Берега Тежу проплывали мимо них: с одной стороны Лиссабон, его церкви, монастыри и пригороды; с другой стороны – его покрытые лесом, с виду немного диковатые холмы, а у их подножия, в бухточках – домишки рыболовов. Река была широкая, как морской пролив. А по всему этому пробегали огни и оттенки заката.
Кэтлин казалась бесчувственной и как бы закрытой для этой красоты.
– Вам это совсем не нравится? – с грустью спросил Антуан.
– О, конечно, нравится! Это все великолепно, но я не очень хорошо себя чувствую. Понимаете ли, я очень плохой моряк, – прошептала Кэтлин.
Она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.
«Она говорит неправду», – подумал Антуан и тут же у него возникла еще одна мысль: «Она стесняется, что ее видит вместе со мной человек из ее окружения».
Он посмотрел вокруг, но маленький человечек исчез. Тишина показалась тяжелой даже ему, несмотря на то что по природе своей он был молчалив и любил тишину.
Людей, сошедших у маяка, оказалось немного, и, несмотря на наступление ночи, Кэтлин была уверена, что инспектора Льюиса среди них нет. Скорее всего, он сошел на берег на одной из промежуточных остановок, которых пароход сделал на своем пути немало.
К Кэтлин вернулась способность воспринимать внешний мир. Она смотрела на матово поблескивавшую гальку пляжа, различая каждый камешек, на темную массу прибрежных скал над головой, на вращающийся словно подвижное небесное светило фонарь маяка. Она чувствовала легкий ветерок открытого моря.
– Спасибо, что вы меня сюда привезли, – тихо сказала Кэтлин.
Чтобы сойти с борта судна по скользкому понтонному мосту, она взяла Антуана под руку.
Он ощущал себя так, словно из него изгнали всех демонов.
Они ели першебесов, которые являлись разновидностью морских насекомых, приклеивающихся к скалам, и походили на мельчайшие кусочки слоновой кожи; ели жареных лангустов, фрукты. Пили белое вино, привезенное с северных гор. Кэтлин удивляло и восхищало буквально все.
После еды они облокотились на балюстраду балкона, выходившего на Атлантический океан. Волн видно не было, но было слышно, как они накатываются на берег.
– Здесь кончается Европа, – сказала Кэтлин вполголоса, – это океанский перекресток. Настоящий балкон Старого света.
– Вот… вот… – прошептал Антуан.
Он часто спрашивал себя, почему он задержался так надолго в Лиссабоне, причем не без удовольствия. Теперь он знал, почему.
– Вот… вот… – сказал снова он.
Потом он молча созерцал темный, совсем близкий горизонт. Но на этот раз их молчание было похоже на то, выразительное и сообщническое, которое воцарилось однажды в погребке, где звучало «фадо».
Внизу прогудела сирена их парохода.
Кэтлин на мгновение схватилась за балюстраду; ее глубинный инстинкт восставал против этого зловещего зова. Может быть… скорее всего… наверняка инспектор Льюис спрятался где-нибудь на борту.
Она, дрожа, спустилась по лестнице, которая вела на понтонный причал.
Освещение на пароходе было слабое. Опустился легкий туман. Тени людей и тени предметов было легко спутать.
Пароходик поднимался вверх по течению Тежу с длинными гудками в сгущавшемся тумане. От каждого гудка сирены Кэтлин вздрагивала.
«Она опять боится», – подумал Антуан. Он предложил пройти в большой застекленный салон посреди палубы.
– Нет, нет, – сказала Кэтлин.
Она чувствовала, что ее удерживает в тумане и в этих тенях ее собственный ужас.
– Не бойтесь, я здесь, – сказал Антуан.
Он произнес это нежно и так же нежно положил руку на плечо молодой женщины.
Тогда она почувствовала, что для нее единственная возможность выжить сосредоточена в этом мужчине и что теплота, сила, примитивная простота этого мужчины были для нее единственной защитой, единственным оплотом против ночи, тумана, одиночества и призраков.
Кэтлин была не в состоянии контролировать движения своего тела. Она оказалась прижатой к Антуану со всей неудержимостью, которую питали одновременно ее страх и ее надежда.
Никогда еще Антуан не испытывал подобного наплыва чувств, где было все: и жалость, и похожее на тягу к самопожертвованию стремление защищать. Самое сильное желание и самый сильный восторг слились в чувстве красоты, в чувстве ни на что не похожего блаженства.
«Я люблю ее, причем это я впервые люблю», – подумал Антуан.
В то же время он медленно отстранил Кэтлин. Еще раньше, чем оно достигло его сознания, воспоминание о том, что он когда-то уже произносил эти же слова, подталкивало его руку.
«А тогда, значит, другая… Анн… Значит, я не любил ее? – спрашивал себя Антуан со страшной ясностью. – Но тогда… я мог оставить ее жить… Я должен был оставить ее жить…»
Он услышал едва различимый голос:
– Вы совсем не любите меня? – спрашивала Кэтлин.
Антуан долго стоял, опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то в собственной груди. Наконец он сказал, отчетливо произнося каждое слово:
