Юрий Крымов - Танкер «Дербент»
– Потише бы, Гусейн, – мягко сказал старичок, разложивший перед собой кости в виде забора, – может быть, спят рядом, а вы…
– Ни черта не видно, – сказал парень, смешивая кости. – Темно. Надоело.
Он поднялся, сплюнул в окно и сел на место.
– Послушайте, – заговорил он, придвигаясь, – вы ведь доктор, кажется. Верно?
– Ну, доктор.
– Вот и скажите мне, доктор, что такое запой?
– То есть какой запой? Алкоголизм, что ли?
– Ну, пусть алкоголизм, все едино. Но что это такое? Болезнь или нет?
Доктор погладил бородку.
– Безусловно да. Привычка организма к алкоголю идет рука об руку с отравлением, перерождением тканей. Тяжелая болезнь. И она передается по наследству, заметьте!
– А как лечат от этой болезни?
– К сожалению, есть только одно верное средство, – сказал доктор, улыбаясь, – бросить пить.
– Хорошее средство.
Парень вытянул ноги, прислонился к стенке и затих. Он докуривал папироску, и в темноте казалось, что он держит в зубах уголек.
– А вы запиваете, стало быть? – полюбопытствовал доктор.
– Предположим.
– Бросьте, Гусейн. Обязательно бросьте!
– Будьте покойны…
Замолчали. Доктор посидел немного и полез за корзинкой с провизией. Аккуратно разложил на коленях газету и вытащил крутые яйца, хлеб, цыпленка. Нащупал бутылку с водкой, но оставил ее и быстро закрыл корзинку.
– Славная птичка, – сказал он, прожевывая цыпленка, – хотите кусочек?
– Не хочу, – отозвался Гусейн. – Слушай, доктор.
– Ну?
– Можно ли судить человека за то, что он болен?
– Не понимаю.
– Очень просто! Вы, например, запойный, или, по-вашему, алкоголик, сделали два-три прогула, и вот вас судят общественным судом с обвинителем за красным столом и все такое. Правильно это?
– М-м… Правильно, конечно. То есть я говорю вообще. Видите ли, Гусейн, алкоголизм мы называем болезнью в том смысле, что он сопровождается болезненными явлениями, отравлением организма и так далее. Но от вас зависит положить этому конец, перестать употреблять алкоголь. Если вы этого не делаете и вдобавок нарушаете дисциплину, вас судят. Судят не за то, что вы больны, а за отсутствие воли к выздоровлению. Понимаете?
– Очень просто!
– Вы живете в коллективе, Гусейн, а в коллективе отсутствие доброй воли часто равносильно преступлению. Вы должны были сделать, но не сделали, – преступление, так сказать, пассивное, но… преступление.
– Довольно. Все ясно!
– Уж вас не судили ли, чего доброго?
– А пожалуй, что и так!
– За что же?
– Да все за это.
Гусейн поднялся, и его большое тело заслонило окно, В купе стало темнее.
– Осудили меня крепко, – сказал он спокойно, – вышибли из комсомола, списали с корабля. Что я теперь? Меченый люмпен…
– Не говорите вздора, – сказал доктор строго. – Как это случилось?
– Да просто. У меня, доктор, это вот как бывает. Работаю месяц или два, а то и три, думать забуду, как оно пахнет, спиртное. Потому что я знаю за собой эту слабость и говорю себе: цыц! Но все-таки она сидит во мне, болезнь моя. Сидит и ждет той минуты, когда я ослабею и не смогу удержаться. Потому что бывают у меня состояния, когда я сам собою недоволен и когда мне кажется, что и другие на меня смотрят волком. А ведь без столкновений не проживешь ни в дружбе, ни в работе. Вот и кидаешься на людей. И все-то делается противным, безнадежным.
– Так это нервы. За что вас судили?
– Извольте! Я ведь судовой моторист. Машина на судне – первое дело, и я человек нужный. Машину я знаю как практик, по опыту, по привычке, не то что судовой механик. Тот сначала учился, изучал машину по книге, а потом уже получил практику. Мне бы тоже интересно узнать, что к чему, да как узнаешь? Механик говорит: делай. Мое дело – исполнять. Привязался я к нему как-то: почему да отчего? Он оборвал: делай, не разговаривай! Не нужно ему, чтобы я знал, когда он сам знает и на себя надеется. А меня заело. Почему он свои знания при себе держит? Кажется мне, что я не хуже его понимать могу. Поругались мы на стоянке в порту. Тут эта самая минута и подошла… Одним словом, потребность запить. Я и запил моментально.
– И на судно не вернулись?
– Не вернулся. Я как в духан залез, мигом налился и стал зверем. Пьяный – я нехороший, свободно могу обидеть человека. К тому же у меня сила чрезмерная, знаете… Товарищи начали уговаривать, и вышла пьяная буза – вспоминать не хочется…
– Прибили, что ли, кого?
– Да, было и это. А судили меня уж потом, когда судно обратно вернулось. В красном уголке всю команду собрали и меня посадили отдельно, как полагается. Помполит обвинителем был… «Он, – говорит, – льет воду на мельницу классового врага». Это я-то! Говорил он много, но мне ничуть не стыдно было, и я еще больше озлился, так что и защищаться не захотел… А стыдно мне стало только вот теперь, сейчас…
– Почему же теперь?
– Да как-то вы толково объяснили. Обыкновенный человек! Ножку цыпленка гложете… А так объяснили!
– Чудак человек, – улыбнулся доктор. – А куда вы едете, позвольте спросить?
– Поступаю на новый теплоход «Дербент». Отдел кадров посылает. Думают, что я на новом месте брошу пить. Я обещал, мне что ж…
– Надо бросить, обязательно надо, – сказал доктор, покашливая, – необходимо взять себя в руки.
– Ладно. Вы тогда хорошо сказали. Лучше не скажешь… Хватит…
Над ними вспыхнул свет. Гусейн стоял посредине купе, заложив руки за спину. Он был грустен и словно прислушивался.
– Куда-то Женя исчезла, – сказал он. – Неужто все с этим долговязым?
– Нравится? – спросил доктор, улыбаясь.
Гусейн молча наклонил голову и вышел в коридор…
Поезд подходил к станции. На темном небе огни нефтяных вышек мигали как звезды, крупные и желтые. Женя, на ходу оправляя волосы, быстро прошла по коридору. Завидев Гусейна, она остановилась и повернулась к раскрытому окну. Он видел, что она вытерла глаза носовым платком. Тогда он подошел к ней и стал сзади.
– Дайте на вас посмотреть, – сказал он грубовато. – Случилось что-нибудь, Женя?
– Оставьте, – сказала она тихо, – пройдет… Я не хочу, чтобы заметили…
Гусейн взял ее за руку.
– Никто и не увидит, здесь темно. Он к вам приставал, да?
– Ничего, – она яростно высморкалась. – Такой подлец… Только, пожалуйста, молчите!
– Я вас позвал тогда, а вы не пошли, – сказал Гусейн укоризненно. – Где же он теперь?
– В тамбуре стоит… Но вы не вздумайте сказать ему что-нибудь…
– Не скажу. – Гусейн вынул из кармана медный пятак и подбросил его на ладони. – Знаете что? Идите себе в купе, как будто ничего не было. Понятно?
Она взглянула на него пристально.
– Вы хотите что-то делать? Гусейн…
– Изуродую его, как бог черепаху, – сказал он тихо и озабоченно, – только и всего.
– Вы с ума сошли!
– Ничего подобного…
– Не смейте! – Она вцепилась в его рукав и отчаянно зашептала: – Я вас умоляю, я кричать буду, если вы…
– Чего вы волнуетесь? – сказал Гусейн удивленно. – Если вам неприятно, я не трону его. А не мешало бы.
– Нет, нет, я вас прошу. Что за дикость! Я чуть было сама не ударила его. – Она повела плечами.
– Жалко, что не ударили…
– Нет, теперь я довольна, что удержалась. Вырвалась и ушла. – Она заговорщицки приблизила к нему лицо: – Сейчас вы меня больше испугали. Дикарь этакий! Только не отходите от меня, он может прийти.
Гусейн покосился и рассеянно поиграл пятаком. Она стояла рядом и разглядывала его с интересом.
– Послушайте, – сказала она наконец, – зачем вам вдруг понадобилась эта монета?
– Эта? – Гусейн раскрыл ладонь и тотчас, сжав кулак, сунул ее в карман. – Это обыкновенный пятак.
– Вижу, – с усмешкой сказала Женя.
– От него удар тяжелее… – неохотно пояснил он.
Девушка округлила глаза и вдруг прыснула хохотом. Она хохотала, отвернувшись к окну и закрыв лицо руками. Нахохотавшись, она вздохнула и закусила губу.
– Простите, – шепнула она, силясь подавить смех, – это что-то невозможное, вы просто потрошитель какой-то.
Потом она сразу стала серьезна и горячо сказала:
– Все-таки я благодарна вам – вы хороший товарищ. Теперь мы выйдем вместе, и вы поможете мне нести вещи. Как славно, что мы познакомились! Через несколько дней мы можем встретиться с вами. Хотите?
– Хочу, – пробормотал Гусейн; он осторожно освободил руку и оглянулся. – Кажется, идет кто-то.
Штурман Касацкий шел по вагону, тихонько посвистывая. Теперь, при вечернем освещении, он казался моложе и стройнее. Он шел, четко выбивая каблуками размеренные шаги и картинно развернув плечи. Поравнявшись с Гусейном, он посмотрел ему в глаза светлым, наивным взглядом. «Не вышло, – казалось, говорил этот взгляд, – попробуй ты теперь. Не зевай, малый».
– До чего нахальный, бесова морда, – сказал Гусейн, провожая его глазами. – Кто он такой, интересно?
