Робертсон Дэвис - Мантикора
По крайней мере, так я думал. Но, когда Нетти приехала в дом моего отца и я сказал ей, что произошло, она сорвалась с ручки. Это ее собственное выражение для описания полной потери самообладания – «сорваться с ручки». Она стенала, рыдала взахлеб, жутко, по-бабьи выла и напугала меня до крайности. Пришлось мне ободрять ее и утешать. Я так до сих пор и не знаю, что это с ней стряслось. Конечно, мой отец играл в ее жизни очень важную роль – как и в жизни любого, кто знал его хорошо, – но вы же понимаете, она все-таки не родня. В итоге вскоре моя мачеха принялась приводить Нетти в чувство, а не наоборот; к тому же шофер перебудил всех других слуг, и в гостиной столпилась куча сонного полуодетого народу, а Нетти все голосила и голосила – совершенно дикое было зрелище. Я попросил кого-то позвонить моей сестре Каролине, и вскоре она появилась вместе с Бисти Бастаблом, и я никогда в жизни не был так рад их видеть.
Каролина была ужасно потрясена, но держалась хорошо. Довольно холодная женщина, но не дура. А Бисти Бастабл – ее муж – один из этих толстых одышливых пучеглазых типов, от которых вроде никакой пользы, но у них иногда обнаруживается удивительный подход к людям. В конечном счете именно он отправил слуг готовить горячее питье, именно он успокоил Нетти и предотвратил готовую возникнуть на пустом месте стычку между Каролиной и моей мачехой… Вернее, не на пустом месте, а из-за того, что Каролина слишком рано стала демонстрировать эдакий собственнический подход, ну, как это делают по отношению к тем, кто недавно лишился близких, а моей мачехе не понравилось, что ей в ее собственном доме заявляют, чтобы она, мол, пошла и полежала.
Я был благодарен Бисти, потому что, когда неразбериха улеглась, он сказал: «А теперь по рюмочке, но потом уже больше ни глотка, пока не поспим, как?» Бисти часто добавляет «как?» – это привычка многих богатых людей из Старого Онтарио. Явный реликт эпохи короля Эдварда, только они еще так и не поняли, что это вышло из моды. Но Бисти тогда не дал мне пить слишком много – прицепился, как репей, и не отходил от меня, наверное по той же причине, несколько часов. Наконец я поехал к себе домой, где, к счастью, не было Нетти, и хотя я не спал, а Бисти очень тактичным образом не подпускал меня к бутылкам, я принял ванну и два часа провел в тиши, а потом, в восемь часов, Бисти просунул голову в дверь моей комнаты и сказал, что сделал яичницу. Мне казалось, что я не хочу яичницу. Я хотел взбитое яйцо в бренди, но выяснилось, что яичница на удивление вкусна. Вы не считаете, что есть что-то унизительное в том, как горе пробуждает в нас чувство голода?
Пока мы ели, Бисти объяснил мне, что нужно делать. Даже странно – ведь он всего лишь биржевой брокер, и мы с отцом всегда держали его за дурачка, хотя и вполне порядочного. Но его семья широко известна, и он не раз уже организовывал похороны и хорошо в этом разбирался. Он даже порекомендовал хорошую похоронную контору. А я бы и не знал, к кому обратиться. Я хочу сказать, кто когда-нибудь встречал гробовщика? Это все равно как люди говорят про дохлого осла: вы вот видели когда-нибудь дохлого осла? Бисти сел на телефон и договорился в своей любимой похоронной конторе, чтобы они забрали тело, когда разрешит полиция. Потом он сказал, что мы должны обговорить с Денизой подробности церемонии. Он, казалось, полагал, что она не захочет нас видеть утром, но когда он позвонил, она сразу же сняла трубку и сказала, чтобы мы подъезжали к девяти, и желательно без опоздания, потому что у нее много дел.
Это было очень в духе Денизы – такая деловитость мне всегда в ней и не нравилась. Дело для нее превыше всего, и никто не может ей помочь или сделать для нее что-нибудь, не почувствовав при этом своего подчиненного положения: она всегда должна быть начальником. И конечно, она командовала моим отцом значительно чаще, чем он догадывался, а он был не из тех людей, которые подчиняются. Но таковы уж женщины. Правда?
– Некоторые женщины – определенно.
– Мой опыт говорит мне, что женщины либо стремятся командовать, либо ищут опору.
– А не говорит ли вам ваш опыт то же самое и о мужчинах?
– Возможно. Но с мужчинами я могу разговаривать. А с мачехой не могу. С девяти до десяти Дениза говорила с нами, а возможно, проговорила бы и еще больше, если бы не приход парикмахера. Она знала, что ей предстоят встречи со многими людьми и ей необходимо сделать прическу, потому что позднее у нее такой возможности не будет.
И она такого наговорила!.. У меня чуть волосы дыбом не встали. Дениза тоже не спала – она строила планы. Надеюсь, доктор, хоть сейчас вы признаете, что у меня были причины беспокоиться. Я вам уже говорил, что мой отец был очень важным человеком. Не просто богатым. Не просто филантропом. Он был еще и политиком – большую часть Второй мировой войны занимал пост министра продовольствия и добился немалых успехов. А потом он ушел из большой политики. Эта история стара как мир; примерно так же было с Черчиллем. Масса ненавидит истинно способных людей и призывает их только тогда, когда не может без них обойтись. Прямота и решительность, которые делали моего отца нужным во время войны, стали причиной его неприятностей с мелочными людишками, как только война закончилась, и его попросту затравили. Все же он был слишком заметной личностью, его служба на благо общества давала ему право на признание, и ему предложили стать следующим губернатором нашей провинции. Вы знаете, кто такой губернатор?
– Какая-то парадная фигура, кажется.
– Да, представитель короны в провинции.
– Это высокая честь?
– Да, но таких представителей десять. Мой отец вполне мог бы стать генерал-губернатором, который стоит над всеми ними.
– Очень важная персона.
– Глупцы посмеиваются над парадными должностями, потому что не понимают их. Парламентская система невозможна без этих официальных фигур, представляющих государство, корону, все правительство, а также выборных деятелей, которые, в свою очередь, представляют избирателей.
Он не занял этой должности. Но он получил от госсекретаря официальное извещение о назначении, а в свое время прибыл бы и указ королевы – примерно через месяц. Однако Дениза хотела организовать ему государственные похороны, словно бы он уже был в должности.
Бог мой! Как юрист, я понимал, что это нелепица. В то время когда мы обсуждали этот сумасшедший план, существовал вполне законный губернатор. Никаким образом невозможно было организовать для моего отца похороны по официальному разряду. Но она хотела именно этого: солдаты в парадной форме, подушечка с его орденом «За безупречную службу» и еще одна – с орденом Британской империи, салют над могилой, укрытый флагом гроб и столько политиков и официальных лиц, сколько удастся собрать. Я был ошеломлен. Но что бы я ни говорил, она отвечала: «Может быть, ты и не знаешь, чего Бой достоин, а я знаю».
Мы сильно поскандалили. Наговорили друг другу таких вещей, что бедняга Бисти весь побледнел и все бормотал: «Ну, пожалуйста, Дениза, пожалуйста, Дейви, давайте попробуем мирно…» – что, конечно, звучало совершенно по-идиотски, но он просто не владел лексиконом, уместным в подобных ситуациях. Дениза даже не делала вида, что питает ко мне какие-то добрые чувства, и в выражениях не стеснялась: я был дешевым адвокатишкой для самых низкопробных негодяев, я был горьким пьяницей, я всегда завидовал отцу и, если только мог, непременно перечил ему, я говорил непозволительные вещи про нее и шпионил за ней, но уж на сей раз я должен буду подчиниться, иначе, Господь свидетель, она подвергнет меня невообразимым унижениям, опозорит так, что я никогда не отмоюсь. Я сказал, что она морочила моему отцу голову с первого дня их знакомства, выставляла его своими нелепыми, невежественными претензиями и глупостями на посмешище, а теперь хочет превратить его похороны в цирк, рассчитывая восседать на самом большом слоне. Какое-то время мы говорили друг другу нелицеприятные вещи, можете мне поверить. И только когда Бисти был готов расплакаться – я не преувеличиваю: он шумно втягивал воздух и тер глаза – и появилась Каролина, мы немного успокоились. У Каролины есть такая презрительная манера, которая заставляет простых смертных, даже Денизу, вести себя примерно.
В конце концов мы с Бисти получили приказание отправляться в похоронную контору и выбрать наилучший гроб. Она решила, что более всего подойдет бронзовый, поскольку гравировку можно будет сделать прямо на нем.
«Какую гравировку?» – спросил я. Должен сказать в ее оправдание, что у нее хватило стыда немного покраснеть, и даже искусный макияж не мог это скрыть. «Герба Стонтонов», – сказала она. «Да нет никакого…» – начал было я, но Бисти потащил меня оттуда. «Чем бы ни тешилась…» – шепнул мне он. «Но это мошенничество! – выкрикнул я. – Это претенциозно и нелепо, и это мошенничество». Каролина помогла ему вытащить меня из комнаты. «Дэйви, делай, что тебе сказано, и заткнись», – проговорила она, а когда я возмутился: «Карол, ты не хуже меня знаешь, что это незаконно», то с этим ужасным женским презрением ответила: «Подумаешь!»
