Оскар Лутс - Будни
Произнеся это, хозяин Юлесоо выходит в прихожую, не посмотрев ни направо, ни налево. Тээле глядит ему вслед, уголки губ ее вздрагивают, затем окликает:
– Йоозеп! Погоди немного!
Этот призыв Тоотс прекрасно слышит, но заставляет свое сердце стать твердым как камень, выходит во двор, отвязывает лошадь от перил и мчится в направлении хутора Юлесоо.
«Иметь дело с женщинами так же трудно, как танцевать среди куриных яиц, – твердит Тоотс про себя известную старую поговорку. – Этому надо учиться семь лет и еще один день». И – проехав немного дальше: «Если бы женщины были сотворены даже из стекла, они и тогда бы не просвечивали». И – преодолев еще часть пути к дому: «Во всяком случае, было бы куда как правильнее, ежели бы я сначала построил дом и только потом женился. А я начинаю свою жизнь, словно ребенок, который изображая человека, рисует голову и сразу под нею – ноги. Не хватает туловища, то есть, дома».
IV
Не доезжая нескольких десятков шагов до перекрестка, Тоотс нагоняет какого-то пешего, одетого в полушубок и шапку-ушанку. Пешеход отступает в сторону в ожидании, когда ездок промчится мимо. Однако ездок не мчится мимо, а резко осаживает лошадь и кричит:
– Садись в сани, Либле!
– Ого! – отзывается старый паунвереский звонарь. – Видали, вроде как юлесооский хозяин собственной персоной! Откуда это вы жалуете, господин Тоотс?
– Садись, небось, по дороге скажу.
Либле залезает в сани, стаскивает рукавицу, обменивается со старым другом рукопожатием и продолжает:
– Вы вроде как тестя проведать ездили?
– Нет, – мотает Тоотс головой, – тестя я сегодня не видел, да у меня сейчас и нет охоты его видеть. Ездил… Знаешь, Либле, куда я ездил?
– Не знаю. Откуда ж мне знать? Ежели вы не у тестя были…
– Ездил к жене.
– К какой такой жене?
– К своей.
– Вот те на! – Либле крякает и смотрит на Тоотса вытаращенными глазами. – С какой же это поры она снова в Рая живет?
– Да уже дня два. Даже и больше.
– Ну так она ж, небось, там не останется?
– Останется.
– Что вы говорите, господин Тоотс! Вы вроде как шутки шутите. Я знаю – зубоскал вы отменный!
– Нет, Либле, не шучу. – Хозяин Юлесоо направляет лошадь, а вместе с тем и разговор, на другую дорогу. – Ежели у тебя есть немного времени, поехали в Юлесоо, там поговорим.
– Время у меня нынче есть. Скоро уж стемнеет, куда ж мне еще идти.
– Хорошо. Но одно я должен тебе сказать, Либле – будь хоть раз в жизни настоящим мужиком и придержи свой язык. Все, что я тебе сегодня открою, должно поначалу оставаться тайной.
– Оно так, но дорогой господин Тоотс, когда ж это было, чтобы я своим языком нанес вам хоть какой урон?
– Хорошо, хорошо. Дело в сущности, в том, что…
Йоозеп Тоотс объясняет Либле свое теперешнее положение и с особой силой подчеркивает то обстоятельство, что теперь он, Тоотс, от раяского старика уже и гроша не примет, даже если и начнут предлагать. Скорее он станет жить под стрехой, чем станет строить новый дом на деньги, выпрошенные у тестя. И тут вдруг в голове юлесооского хозяина возникает догадка, а не жене ли он обязан тем, что тесть до сих пор не заговорил о деньгах, – может быть это, да и другие штучки придуманы ею лишь для того, чтобы его, Тоотса, помучить?
Но именно поэтому хочет он теперь доказать мучительнице, что в состоянии подняться на ноги без посторонней помощи.
– Что ж нам в таком разе делать? – спрашивает Либле, и при этом лицо у него чуть ли не испуганное, а подобное случается с ним довольно редко.
– Именно это я и хотел у тебя спросить, Либле. Ты всегда такой башковитый и смекалистый, покажи и теперь, на что ты способен.
– Башковитый и смекалистый, – ворчливо повторяет Либле. – Где ж мне быть башковитым и смекалистым, ежели у меня одна нога вроде как в могиле, другая – на краю могилы…
– Ну что ты опять турусы на колесах разводишь! – движением руки останавливает его Тоотс. – Вот ведь взял моду – ходишь вокруг да около, нет чтобы сразу дело говорить.
– Какое там, – пожимает Либле плечами, – откуда ж мне так единым разом скумекать, что к чему. Я вроде как и смекаю о деле-то, когда вокруг да около хожу.
– Ну так отходи, сколько нужно, и скажи, что скажешь.
– Построим новый дом.
– На какие шиши?
– А разве ж в наличности денег уж и вовсе не осталось?
– Вовсе! Что значит – вовсе? Что проку, ежели я, к примеру, десять или пятнадцать бревен к себе на двор привезу, дом-то из них все равно не выстроишь.
– Погодка-то сейчас самая что ни на есть подходящая бревна возить, – произносит Либле, оглядывая большак.
– Да, подходящая. Ежели бы еще было, что возить.
– Но послушайте, господин Тоотс… – После того, как звонарь закурил свою самокрутку и сделал две-три отменных затяжки, он вдруг становится башковитым и смекалистым. – Вы вроде как говорили, будто вам полагаются от Пеэтера Лесты деньги. Он что, и не думает долг отдавать?
– Отчего же не думает, только этого все равно мало.
– Мало?! Но послушайте, тогда я скажу вам еще кое-что. Лен у вас вроде как еще не продан, так? Картошка на мызу не свезена, так? Одному подсвинку уже тесно стало в загоне, так? Только и дела – пустить кровушку да отвезти в город. Сложите все это да прикиньте, какой толк выйдет. Да ведь вам всех денег одним разом и не надобно. Привезем сейчас по зиме материал домой, небось весною видно будет, что к чему. Ежели очень припрет, можно получить под хутор ссуду. А еще, дорогой Йоозеп, учитывайте и то, что рано или поздно раяский старикан развяжет все ж таки свою жирную мошну и предложит вам денег. Пусть только он по первости увидит, что у вас есть хватка и старание.
– Этого последнего пункта, – Тоотс натягивает вожжи, – касаться не станем, а в остальных есть свой резон. Пожалуй, можно и рискнуть.
– Ну, ежели бы у меня был в руках такой хутор и такое обзаведение, разве ж я тогда рвал на себе волосы! Пробу на стройку мы с вами уже сделали, когда хлев подправляли, а теперь и за жилой дом примемся. Хоть ради Тээле, хоть ради себя, а строить-то все одно нужно, старый-то через пару годков рухнет, это – как пить дать. У него в стенах не бревна, а одна труха да черви.
– Правда, правда, Либле! Твоя правда.
– Да что уж…
Звонарь приходит в состояние воодушевления, ему уже начинает казаться, будто предприятие это не чье-то, а его собственное, он снова скручивает здоровенную козью ножку и с горячностью продолжает прежний разговор.
– Мне в свое время доводилось возить строительный материал на хутор Рая, – говорит он, – и бревна, и камень, и то да се, я еще до сего дня помню, сколько всего ушло. Оно конечно, в Юлесоо мы такие хоромы строить не станем, но прикидку-то я сделать сумею, чего и много ли на средний жилой дом надобно. И знаете, господин Тоотс, все сошлось вроде как наилучшим манером! У меня, как по заказу, перерыв в работе, по мне так можно хоть завтра засучить рукава. Да ежели бы я где и подряжен был, так послал бы все к чертовой матери и пришел бы к вам.
– Ты мужик что надо, Либле! – Тоотс похлопывает звонаря по плечу. – На душе у меня сразу полегчало, как только тебя увидел. Не иначе сама судьба или какая другая высшая сила свела нас сегодня. Только не забудь: поначалу – никому ни слова.
– Да что уж…
Едва мужчины успевают заехать во двор и распрячь лошадь, как у них начинается горячее обсуждение: тут, тут и там. Здесь, у края дворовой ограды будет, разумеется, сам дом, лучшего места в Юлесоо не найдешь; сюда – камни, туда – бревна, там – место, где весною удобно будет щипать дранку.
Обитатели хутора с любопытством наблюдают это хождение туда-сюда и размахивание руками, и ломают голову, что же может означать такая суетня морозным зимним вечером. Наконец друзья заходят в дом, и там домочадцы узнают, что с завтрашнего дня звонарь станет приходить к ним, чтобы помочь трепать лен и возить картошку. Молодой хозяин невесть с чего заспешил закончить зимние работы, и домашние недоумевают.
– Какая муха тебя укусила, Йоозеп? – спрашивает старик-отец, выбираясь из задней комнаты. – У нас народу и без того хватает.
– Ну да, но чем раньше мы лен сплавим, тем будет лучше. Сейчас он в цене, поди знай, получишь ли столько в конце зимы.
– А где ты Тээле оставил? – спрашивает старая хозяйка, мать Йоозепа.
– Где оставил? – повторяет сын. – В Рая.
– Она что, к нам уж и не придет больше?
– Отчего же не придет. Пусть себе побудет.
Ужинают все вместе, почти молча. Тоотс и Либле – два заговорщика – лишь изредка роняют какое-нибудь слово. Да, даже звонарь Либле, которого в Паунвере называют «вечным болтуном», в этот вечер серьезен и словно бы при исполнении службы. После ужина закуривают, немного сидят, и хозяин провожает своего нового работника. На дворе Йоозеп Тоотс ненадолго задерживается, оглядывает округу, словно изучая погоду, затем его круглые совиные глаза останавливаются на площадке возле дворовой ограды и видят, как, будто бы поднимаясь из тумана, вырастает там новый хуторской дом. Так, примерно, уже было однажды летом, когда он, Тоотс, лежа рядом с Либле у края болота, строил планы на будущее.
