Пелам Вудхаус - Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
Прошло три года, прежде чем я встретил Синтию. Эти годы я провел, скитаясь по разным странам. Наконец я снова прибился к Лондону и снова стал вести жизнь, внешне похожую на ту, что вел до встречи с Одри. Мой прежний круг знакомств был широк, и я легко связал оборванные нити. Завел я и новых друзей, и среди них – Синтию Дрэссилис.
Мне нравилась Синтия, и я сочувствовал ей. Приблизительно в то время, когда я встретил ее, я испытывал жалость почти ко всем. Кто на собраниях общины возгорается верой сильнее всех? Негр-грешник, конечно. В моем случае я целиком посвятил себя борьбе с себялюбием. Я никогда не умел делать что-то наполовину или, скажем, с чувством меры. Эгоистом я был до мозга костей. А теперь, когда судьба вышибла из меня этот порок, я обнаружил, что проникся глубоким, почти болезненным сочувствием к чужим несчастьям.
Синтию мне было жаль чрезвычайно. Я часто встречал ее мать и уже потому жалел ее. Миссис Дрэссилис – из тех, кто мне активно не нравится. Вдова, оставшаяся с кое-какими средствами, успешно соединяла в характере алчность, ворчливость и жеманство. В Кенсингтоне полно таких женщин. Подобно Старому Мореходу, они причитают: «Вода, вода, везде вода, а жажду не утолишь», только воду в их случае заменяют деньги. Деньги окружали миссис Дрэссилис со всех сторон, но получала она их редко и в мизерных количествах. Любой из ее родственников по мужу мог бы, пожелай он, утроить ее ежегодный доход без малейшего для себя ущерба, однако ни один не пожелал. Они ее не одобряли. По их мнению, высокородный Хьюго Дрэссилис женился на женщине ниже себя – не настолько, чтобы о браке неприлично было упоминать, но все-таки ниже. Родственники относились к жене с холодной вежливостью, а к вдове – с почти ледяной.
Старший брат Хьюго граф Уэстберн никогда не любил красивую, но явно второсортную дочь провинциального адвоката, которую Хьюго одним памятным летом представил семье. Удвоив доход от страховки и приглашая Синтию раз в год в семейное гнездо, когда та была маленькой, граф сделал все, что от него требовалось. По крайней мере так он считал.
Он, но не миссис Дрэссилис. Она рассчитывала на гораздо большее. И крах надежд разрушил ее характер, внешность, а заодно спокойствие всех, кто хоть как-то соприкасался с ней.
Меня раздражало, когда я случайно слышал, как люди называют Синтию жесткой. Сам я жесткости в ней не замечал, хотя, видит Бог, на ее долю пришлось достаточно испытаний. Мне она всегда казалась милой и приветливой.
Дружба наша была безопасной. Наши умонастроения настолько совпадали, что у меня и порыва не возникало влюбиться. Я слишком хорошо ее знал, впереди не маячило никаких открытий. Я всегда легко читал в ее честной и простой душе. Не осталось ни капельки ощущения, что есть нечто скрытое, а ведь именно это обычно провоцирует любовь. Мы достигли границ дружбы, переходить которые никто из нас не рвался.
И вдруг на балу у Флетчеров я предложил Синтии выйти за меня замуж, а она взяла и согласилась.
Оглядываясь назад, я вижу, что, хотя непосредственный толчок дал Тэнкервилл Гиффорд, вся ответственность лежит на Одри. Она сделала меня человечным, способным на сочувствие, а именно сочувствие и заставило меня выговорить те слова.
Но прямой причиной явился, конечно, молодой Гиффорд.
На Марлоу-сквер, где жили Синтия с матерью, я чуть опоздал и нашел ярко разодетую миссис Дрэссилис в гостиной с бледным молодым человеком. Звался он Тэнкервилл Гиффорд, а для его близких друзей, в число которых я не входил, – Тэнки. Так же его именовали и в личных колонках глянцевых спортивных еженедельников.
Я частенько натыкался на него в ресторанах. Однажды в «Эмпайре» кто-то нас познакомил. Но он был нетрезв и упустил интеллектуальное удовольствие, какое могло ему доставить знакомство со мной. Как всякий, кто вращается в лондонских кругах, я знал про парня все. Краткая его характеристика – грубиян и хам, и, встреть я его в любой другой гостиной, не в гостиной миссис Дрэссилис, я бы удивился.
Хозяйка представила нас друг другу.
– Мне кажется, мы знакомы, – заметил я.
Он посмотрел на меня стеклянным взором:
– Не припоминаю.
Я ничуть не удивился.
В эту минуту вошла Синтия. Уголком глаза я отметил, что на лице Тэнки отразилось смутное неудовольствие, поскольку она явно мне обрадовалась.
Выглядела она потрясающе: высокая, эффектная, с прекрасными манерами. Простое платье смотрелось еще благороднее в сравнении с кричащим нарядом матери. Черный цвет красиво оттенял чистую белизну ее лица и светло-золотистые волосы.
– Вы опоздали, Питер, – взглянула она на часы.
– Знаю. Виноват.
– Ну, пора и двигаться, – вступил Тэнки. – Мое такси ждет.
– Позвоните, пожалуйста, мистер Гиффорд, – попросила миссис Дрэссилис. – Я прикажу Паркеру вызвать еще одно.
– Подвезите меня в своем, – услышал я шепот в самое ухо.
Я оглянулся на Синтию. Выражение ее лица не переменилось. Переведя взгляд на Тэнки, я понял все. Я уже замечал такое же выражение дохлой рыбы на его лице, когда меня знакомили с ним в «Эмпайре».
– Вы с мистером Гиффордом можете ехать в моем такси, – предложил я миссис Дрэссилис, – а мы поедем следом.
Миссис Дрэссилис отвергла предложение. Мне показалось, что резкую нотку в ее голосе Тэнки пропустил, но для меня она прозвучала пронзительным пением горна.
– Я не тороплюсь! – заявила она. – Мистер Гиффорд, вы отвезете Синтию? А мы с мистером Бернсом подъедем позже. Встретите Паркера на лестнице, прикажите ему вызвать другое такси.
Едва дверь за ними закрылась, как она накинулась на меня, точно разноцветная змея.
– Как вы можете, Питер, вести себя так на редкость бестактно?! – закричала она. – Вы тупица! У вас что, глаз нет?
– Простите…
– Он ведь обожает ее!
– Очень жаль.
– Почему это?
– Мне Синтию жалко.
Миссис Дрэссилис точно съежилась внутри платья. Глаза у нее сверкали. Во рту у меня пересохло и бурно заколотилось сердце. Оба мы разозлились не на шутку. Такая минута зрела уже давно, и мы оба знали это. Лично я был рад, что кризис разразился. Когда человека глубоко затрагивает что-то, великое облегчение высказаться напрямую.
– О-о! – выдохнула она наконец, и голос ее дрожал. Миссис Дрэссилис из последних сил старалась удержать контроль над собой. – Ах, мистер Бернс, что вам до моей дочери!
– Она мой большой друг.
– Очень по-дружески погубить ее единственный шанс.
– Если шанс – мистер Гиффорд, то да.
– Что вы имеете в виду? – едва не задохнулась она. – Я все вижу, все понимаю и намерена положить этому конец. Слышите? Если я впустила вас в дом, если вам позволено приходить и уходить, когда вам вздумается, как домашнему коту, то вы возомнили…
– Я возомнил… – подсказал я.
– Что можете встать на пути Синтии. Пользуетесь тем, что давно знакомы, и монополизируете ее внимание. Вы рушите ее шансы. Вы…
Тут в дверях возник бесценный Паркер и сообщил, что такси ждет.
До дома Флетчеров мы доехали в молчании. Ни один из нас не сумел воскресить тот первый бесшабашный восторг, который нес нас через начальные стадии конфликта, а продолжать ссору в менее вдохновенном состоянии было невозможно. Мы наслаждались блаженным периодом отдыха между раундами.
Когда я вошел в бальный зал, как раз заканчивался вальс. Синтия, статуя в черном, кружилась с Тэнки. Когда музыка смолкла, они оказались как раз напротив меня. Оглянувшись через плечо, девушка заметила меня и, высвободившись, быстро двинулась в моем направлении.
– Уведите меня, – тихонько попросила она. – Куда угодно! Быстрее!
Было не до того, чтобы соблюдать этикет бального зала. Тэнки, ошарашенный внезапным одиночеством, тщился, судя по выражению его лица, разрешить загадку. Пара, направлявшаяся к двери, загородила нас от него, и мы вслед за ней выскользнули из зала.
Оба мы молчали, пока не дошли до маленькой комнатки, где я размышлял тогда.
Синтия присела, бледная и несчастная.
– О Боже! – вздохнула она.
Я понял. Мне ярко представилась ее поездка в такси, эти танцы, кошмарные перерывы между ними… Дальнейшее произошло внезапно.
Я взял Синтию за руку. С измученной улыбкой она повернулась ко мне. В глазах у нее блестели слезы… Я услышал свои слова…
Теперь Синтия смотрела на меня сияющими глазами. Всю ее усталость как рукой сняло.
Я всматривался в девушку. Чего-то недоставало. Я чувствовал, еще когда говорил, что голосу моему не хватает убежденности. И тут я понял, в чем дело. Не было ни малейшего намека на таинственность. Мы слишком хорошо знали друг друга. Дружба убивает любовь.
Синтия облекла мои мысли в слова.
– Мы всегда были как брат и сестра…
– До сегодняшнего вечера да.
– А сегодня что-то переменилось? Я действительно тебе нужна?
Нужна ли? Я сам пытался задать этот вопрос себе и ответить честно. Да, в некотором роде сегодня я переменился. Добавилось восхищение ее хрупкостью, обострилась жалость. Всем сердцем мне хотелось помочь Синтии, избавить от жуткого окружения, сделать счастливой. Но нужна ли она мне в том смысле, в каком она употребила это слово? Скажем, как Одри? Я поморщился. Одри канула в прошлое, но мне было больно вспоминать о ней. Быть может, огонь погас от того, что я стал на пять лет старше? Я прогнал всякие сомнения.
