Чарльз Диккенс - Битва жизни (пер. Кронеберг)
— Право? отвѣчала она съ спокойной улыбкой.
— А все-таки, Грація…. сестрица, — это слово какъ будто естественнѣе.
— Употребляйте его! подхватила она поспѣшно. Мнѣ — пріятно его слышать; не называете меня иначе.
— А все-таки, сестрица, продолжалъ Альфредъ:- для меня и Мери лучше, что ваше вѣрное и мужественное сердце остается здѣсь: это послужитъ намъ въ пользу и сдѣлаетъ васъ счастливѣе и лучше. Если бы я могъ, я не взялъ бы его отсюда для поддержанія собственной бодрости.
— Коляска на горѣ! закричалъ Бритнъ.
— Время летитъ, Альфредъ, сказалъ докторъ.
Мери стояла въ сторонѣ съ потупленными глазами; при вѣсти о появленіи коляски, молодой любовникъ нѣжно подвелъ ее къ сестрѣ и предалъ въ ея объятія.
— Я только что сказалъ Граціи, милая Мери, что, отъѣзжая, поручаю васъ ей, какъ драгоцѣнный залогъ. И когда я возвращусь и потребую васъ назадъ, когда передъ нами раскроется свѣтлая перспектива брачной жизни, какъ пріятно будетъ для насъ позаботиться о счастьи Граціи, предупреждать ея желанія, благодарностью и любовью уплатить ей хоть частицу великаго долга.
Онъ держалъ Мери на руку; другая рука ея обвилась около шеи сестры. Мери смотрѣла въ спокойные, чистыя, веселые глава сестры, и во взорѣ ея выражались любовь, удивленіе, печаль и почти обожаніе. Она смотрѣла на лицо сестры, какъ на лицо свѣтлаго ангела. И сестра смотрѣла на Мери и жениха ея ясно, весело и спокойно.
— И когда настанетъ время, продолжалъ Альфредъ: — это неизбѣжно, и я дивлюсь, что оно еще не настало; впрочемъ, Грація знаетъ это лучше, и Грація всегда права, — когда и она почувствуетъ потребность въ другѣ, которому могла бы раскрыть все свое сердце, которые былъ бы для нея тѣмъ, чѣмъ она была для насъ, тогда, Мери, какъ горячо докажемъ мы ей нашу привязанность, какъ будемъ радоваться, что и она, наша милая, добрая сестра, любитъ и любима взаимно, какъ мы всегда того желали!
Младшая сестра не сводила глазъ съ Граціи, не оглянулась даже на Альфреда. И Грація смотрѣла на нее и на жениха ея все тѣми же ясными, веселыми и спокойными глазами.
— И когда все это пройдетъ, когда мы уже состарѣемся и будемъ жить вмѣстѣ, непремѣнно вмѣстѣ, и будемъ вспоминать давно прошедшее, сказалъ Альфредъ: — да будетъ это время, особенно этотъ день, любимою эпохою вашихъ воспоминаніи; мы будемъ разсказывать другъ другу, что мы думали и чувствовали; чего надѣялись и боялись въ минуту разлуки, какъ тяжело какъ было сказать прости….
— Коляска въ лѣсу! закричалъ Бритнъ.
— Хорошо, сейчасъ…. и какъ встрѣтились мы опять, и были счастливы, несмотря ни на что; этотъ день будетъ для васъ счастливѣйшимъ въ цѣломъ году и мы будемъ праздновать его, какъ тройной праздникъ. Не такъ ли, моя милая?
— Да! живо и съ веселою улыбкою подхватила старшая сестра. — Но не мѣшкайте, Альфредъ. Времени мало. Проститесь съ Мери, — и съ Богомъ!
Онъ прижалъ младшую сестру къ своему сердцу. Освободившись изъ его объятій, она опять приникла къ сестрѣ; и глаза ея, все съ тѣмъ выраженіемъ любви и удивленія, снова погрузились въ спокойный, свѣтлый и веселый взоръ Граціи.
— Прощай, другъ мой! сказалъ докторъ. — Говорить о сердечныхъ отношеніяхъ или чувствахъ, обѣщаніяхъ и тому подобномъ, въ такомъ — ха, ха, ха! вы знаете, что я хочу сказать, — было бы чистѣйшею глупостью. Скажу вамъ только, что если вы и Мери не отстанете отъ завиральныхъ идей, я противорѣчить не буду и согласенъ назвать васъ зятемъ.
— На мосту! прокричалъ Бритнъ.
— Пусть подъѣзжаетъ теперь, сказалъ Альфредъ, крѣпко сжимая руку доктора. — Вспоминайте иногда обо мнѣ, мой старый другъ и наставникъ, сколько можете серьёзнѣе! Прощайте, мистеръ Снитчей! Прощайте, мистеръ Краггсъ!
— На дорогѣ! закричалъ Бритнъ.
— Позвольте поцаловать васъ, Клеменси Ньюкомъ, по старому знакомству — дайте руку, Бритнъ, — прощайте, Мери, мое сокровище! прощайте, Грація, сестрица! незабывайте!
Спокойное, ясно-прекрасное лицо Граціи обратилось къ нему; но Mери не измѣнила ни положенія, ни направленія своего взгляда.
Коляска подъѣхада къ воротамъ. Засуетились, уложили вещи. Коляска уѣхала. Мери не трогалась съ мѣста.
— Онъ машетъ тебѣ шляпой, сказала Грація: — твой названный супругъ. Смотри!
Мери подняла голову и оглянулась на мгновеніе, потомъ оборотилась опять назадъ и, встрѣтивши покойный взоръ сестры, зарыдала и упала ей на грудь.
— О, Грація, да благословитъ тебя Богъ! Но я не въ силахъ на это смотрѣть! сердце разрывается!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
У Снитчея и Краггса была на старомъ полѣ битвы небольшая, но удобная контора, гдѣ они очень удобно обдѣлывали небольшія дѣлишки и часто давали мелкія сраженія, предводительствуя арміями истцовъ и отвѣтчиковъ. Этихъ стычекъ, конечно, нельзя было назвать рѣшительными битвами, потому-что дѣло подвигалось обыкновенно съ быстротою черепахи; но участіе въ нихъ «Компаніи» оправдываетъ общее названіе битвы: Снитчей и Краггсъ то подстрѣлятъ истца, то пустятъ картечью въ отвѣтчика, то бросятся въ аттаку на какое нибудь спорное имѣніе, то завяжутъ легкую перестрѣлку съ иррегулярнымъ отрядовъ мелкихъ должниковъ, — какъ когда случится и на какого непріятеля натолкнетъ ихъ судьба. Газеты играли въ нѣкоторыхъ ихъ кампаніяхъ (также какъ и въ другихъ, болѣе славныхъ) важную и выгодную роль. Чаще всего, по окончаніи дѣла подъ командою Снитчея и Краггса, обѣ сражавшіяся стороны замѣчали, что онѣ только съ величайшимъ трудомъ могли выпутаться изъ дѣла, и что имъ не легко разглядѣть свое положеніе съ нѣкоторою ясностью сквозь окружающія ихъ густыя облака дыма.
Контора Снитчея и Краггса находилась, какъ слѣдуетъ, на торговой площади; въ постоянно открытую дверь вели только двѣ отлогія ступеньки, — такъ что всякій вспыльчивый фермеръ могъ попасть туда, разсердившись, въ туже минуту. Кабинетъ ихъ, онъ же и пріемная для совѣщаніи, выходилъ окнами въ поле; это была старая, низенькая комната, съ мрачнымъ потолкомъ, который, казалось, хмурятся, разрѣшая запутанные юридическіе вопросы. Тутъ было нѣсколько кожаныхъ стульевъ съ высокими спинками, обитые крупными мѣдными гвоздями, въ рядахъ которыхъ кое гдѣ недоставало то двухъ, то трехъ; можетъ быть, ихъ выдернули разсѣянные пальцы сбитыхъ съ толку кліентовъ. На стѣнѣ висѣлъ въ рамкѣ портретъ судьи, въ такомъ ужасномъ парикѣ, что, при видѣ только одного его локона, волоса вставали дыбомъ отъ ужаса. Въ шкафахъ, на полкахъ, на столахъ лежали кипы бумагъ, покрытыя пылью; вдоль стѣнъ тянулись ряды несгараемыхъ ящиковъ, съ висячими замками и съ надписями именъ истцовъ или отвѣтчиковъ; запуганные посѣтители, точно какъ околдованные, невольно перечитывали эти имена то просто, то на оборотъ, и составляли изъ нихъ анаграммы, слушая, по видимому, Снитчея и Краггса, но не понимая ни слова изъ ихъ рѣчей.
У Снитчея, равно какъ и у Краггса, была подруга его частной и должностной жизни. Снитчей и Краггъ были задушевные друзья и довѣряли другъ другу вполнѣ; но за то мистриссъ Снитчей, — такъ ужь устроено, для равновѣсія, въ жизни, — подозрительно смотрѣла на Краггса, а мистриссь Краггсъ на Снитчея. «Право, ваши Снитчеи», говорила иногда мистриссъ Краггсъ своему мужу, выражаясь въ знакъ своего презрѣнія во множественномъ числѣ, какъ будто рѣчь идетъ объ изношенныхъ панталонахъ или другой вещи, не имѣющей единственнаго числа: — не понимаю, на что вамъ ваши Снитчеи! Вы довѣряете вашимъ Снитчеямъ слишкомъ много; смотрите, какъ бы не пришлось вамъ согласиться со мною по неволѣ. А мистриссъ Снитчей замѣчала своему мужу на счетъ Краггса, что если его когда нибудь обманутъ, такъ обманетъ Краггсъ, и что она отъ роду не видывала такого фальшиваго взгляда, какъ у Краггса. Несмотря, однако же, на все это, они жили вообще очень дружно, и мистриссъ Снитчей была съ мистриссъ Краггсъ въ тѣсномъ союзѣ противъ «конторы», въ которой они видѣли своего общаго врага и гнѣздо опасныхъ (потому-что неизвѣстныхъ) козней.
А между тѣмъ, въ этой конторѣ Снитчей и Краггсъ собирали медъ для своихъ ульевъ. Здѣсь засиживались они иногда, въ хорошій вечеръ, у окна въ пріемной, смотрѣли на поле битвы и дивились (что, впрочемъ, случалось обыкновенно во время съѣзда судей, когда накопленіе дѣлъ располагало ихъ къ чувствительности), дивились глупости людей, которые никакъ не могутъ ужиться въ мирѣ и судиться съ комфортомъ. Здѣсь пролетали надъ ними дни, недѣли, мѣсяцы и годы; календаремъ служило имъ постепенное уменьшеніе мѣдныхъ гвоздей на стульяхъ и накопленіе бумажныхъ кипъ на столахъ. Однажды вечеромъ, года три спустя послѣ завтрака въ саду, сидѣли они здѣсь, одинъ похудѣвшій, а другой потолстѣвшій, — и совѣщались о дѣлѣ.
Они были не одни: съ ними былъ человѣкъ лѣтъ тридцати или около того, одѣтый хорошо, но небрежно, съ разстроеннымъ лицомъ, но статный и не дурной собою; онъ сидѣлъ, печальный и задумчивый, въ креслахъ, заложивши одну руку за пазуху, а другою взбивая свои густые волосы. Свитчей и Краггсъ сидѣли одинъ противъ другого за ближайшею конторкою, на которой стоялъ одинъ изъ незгараемыхъ ящиковъ, отомкнутый и раскрытый. Часть заключавшихся въ немъ бумагъ была разбросана по столу, и Снитчей перебиралъ остальныя, поднося къ свѣчкѣ каждый документъ по одиначкѣ; пробѣжавшій бумагу, онъ покачивалъ годовою, передавалъ ее Краггсу, который тоже пробѣгалъ ее глазами, покачивалъ головою я клалъ ее на столъ. Иногда они останавливались и посматривали на задумчиваго кліента, покачивая головами вмѣстѣ; на ящикѣ было выставлено имя Мейкля Уардена, изъ чего мы можемъ заключить, что это имя и ящикъ принадлежали посѣтителю, и что дѣла Мейкля Уардена были очень плохи.
