Чарльз Диккенс - Большие надежды
— Слышишь? Будь благодарен.
— Особенно же, мальчик, — сказал мистер Памблчук, — будь благодарен тем, кто воспитал тебя своими руками.
Миссис Хабл покачала головой и, устремив на мою особу безнадежный взгляд, казалось говоривший, что ничего путного из меня не выйдет, спросила: — И почему это дети всегда такие неблагодарные? — Все стали в тупик перед этой загадкой, и только мистер Хабл разгадал ее, сухо отрезав: — Такими уж родятся уродами. — Все подтвердили вполголоса: — Истинная правда! — и посмотрели на меня как-то особенно враждебно.
При гостях Джо (если только это возможно) значил в доме еще меньше, чем без них. Но по мере сил он всегда выручал и утешал меня, и за обедом давал мне как можно больше подливки, если таковая имелась. В тот день подливки было много, и Джо тотчас зачерпнул мне ее с полпинты.
Мистер Уопсл довольно строго отозвался о проповеди, которую мы слышали в то утро, и дал понять в общих чертах, какую проповедь произнес бы он сам в том мало вероятном случае, если бы двери церкви были открыты. Познакомив присутствующих с главными пунктами этого сочинения, он заявил, что на его взгляд и тема была выбрана священником неудачно, а это уж вовсе не простительно, потому что хороших тем, как он выразился, «хоть пруд пруди».
— Правильно, — сказал дядя Памблчук. — В самую точку попали, сэр! Тем действительно хоть пруд пруди, только надо суметь насыпать им соли на хвост. В этом вся штука. За темами недалеко ходить, была бы солонка наготове. — Немного подумав, мистер Памблчук добавил: — Взять хотя бы свинину. Чем не тема? Если вам нужна тема, повторяю, возьмите свинину!
— Совершенно верно, сэр, — отвечал мистер Уопсл. — Для малолетних… — я уже знал, что сейчас он приплетет меня, — …в высшей степени благодарная и поучительная тема. («Слушай хорошенько», — в скобках цыкнула на меня сестра.)
Джо добавил мне подливки.
— Свинья! — продолжал мистер Уопсл глубочайшим басом, указуя вилкой на мою смущенную физиономию, словно называл меня по имени. — Со свиньями водил компанию блудный сын. Прожорливость свиней приводится как дурной пример в назидание малолетним. («А сам только что расхваливал окорок, — подумал я, — какой он жирный да сочный».) То, что предосудительно в свинье, тем более предосудительно в мальчике.
— Или в девочке, — подсказал мистер Хабл.
— Ну, разумеется, мистер Хабл, — согласился мистер Уопсл не без досады, — но девочек я здесь не вижу.
— К тому же, подумай, — сказал мистер Памблчук, внезапно наскакивая на меня, — как ты должен быть благодарен судьбе. Доведись тебе родиться маленьким визгливым поросенком…
— А он как раз и был таким, — убежденно заметила моя сестра.
Джо добавил мне подливки.
— Да, но я имею в виду поросенка четвероногого, — сказал мистер Памблчук. — Доведись тебе родиться свинушкой, был бы ты сейчас здесь, а? Как бы не так.
— Разве что в таком виде, — сказал мистер Уопсл, кивая на блюдо.
— Но я говорю не о таком виде, сэр, — с досадой возразил мистер Памблчук, не любивший, чтобы его перебивали. — Я хотел сказать, мог бы он тогда наслаждаться обществом старших, просвещать свой ум их беседой и купаться в роскоши? Я спрашиваю, мог бы или нет? Нет, не мог бы. А что бы тебя тогда ожидало? — снова наскочил он на меня. — Продали бы тебя за столько-то шиллингов, смотря по тому, какая этому товару цена на рынке, и мясник Данстебл поднял бы тебя с соломенной подстилки, прихватил бы левым локтем, а правой рукой отвернул бы полу, чтобы достать из кармана ножичек, и пролилась бы твоя кровь, и пришел бы тебе конец. Тут уж никто не стал бы воспитывать тебя своими руками. Где там!
Джо предложил мне еще подливки, но я побоялся взять.
— Он, должно быть, доставил вам немало хлопот, сударыня, — сказала миссис Хабл, преисполнившись сострадания к моей сестре.
— Хлопот? — отозвалась та. — Хлопот? — И пустилась перечислять все болезни, в которых я провинился, и все случаи моей злостной бессонницы, и все деревья и крыши, с которых я падал, и все пруды и канавы, в которых я чуть не утонул, и все мои синяки и ссадины, и сколько раз она молила бога о моей смерти, а я упорно отказывался умирать.
Я склонен думать, что римляне изрядно раздражали друг друга своими носами. Поэтому, возможно, из них и получился такой непоседливый народ. Во всяком случае, римский нос мистера Уопсла так раздражал меня, пока оглашался список моих провинностей, что я готов был вцепиться в него и не отпускать, покуда его обладатель не взвоет. Но все, что я вытерпел до сих пор, не могло и сравниться с тем смятением, какое охватило меня, когда молчание, которое последовало за рассказом моей сестры и во время которого (как я мучительно сознавал) все смотрели на меня с гневом и отвращением, — когда это молчание было нарушено.
— А между тем, — сказал мистер Памблчук, ловко возвращая своих собеседников к предмету, от которого они отклонились, — свинина — в вареном виде, — право же, недурная вещь, а?
— Выпейте бренди, дядя Памблчук, — предложила моя сестра.
О господи, вот оно! Сейчас он почувствует, что бренди разбавлено, и скажет это, и все пропало! Обеими руками я крепко ухватился под скатертью за ножку стола и стал ждать, что будет.
Сестра отправилась за глиняной бутылью, принесла ее и налила мистеру Памблчуку, — кроме него никто не пил. Злодей повертел стакан в руках, поднял его, посмотрел на свет, поставил на стол, точно задался целью продлить мои мученья. А тем временем моя сестра и Джо быстро убирали со стола все лишнее, чтобы освободить место для паштета и пудинга.
Я неотступно смотрел на мистера Памблчука. Крепко обхватив руками и ногами ножку стола, я следил за тем, как этот презренный человек любовно оглядел стакан, поднял его, сладко улыбнулся, запрокинул голову и залпом выпил до дна. В следующее мгновение неизъяснимый ужас отразился на всех лицах: мистер Памблчук вскочил со стула, несколько раз перевернулся на месте в каком-то судорожном коклюшном танце и ринулся к двери; а затем мы увидели его в окно: явно лишившись рассудка, он прыгал, отплевывался и строил рожи одна страшнее другой.
Я крепко держался за ножку стола, между тем как сестра и Джо бросились к нему на помощь. У меня не оставалось сомнений, что я убил его, неведомо как и чем. Поэтому я даже испытал некоторое облегчение, когда его втащили обратно в кухню и он, окинув собравшихся таким взглядом, будто это они во всем виноваты, опустился на стул и выдохнул одно роковое слово:
— Деготь!
Второпях я долил в бутыль дегтярной воды! Я знал, что через некоторое время ему станет еще хуже, и так налег на ножку стола, что, уподобившись нынешним медиумам, даже сдвинул его немного с места.
— Деготь! — в изумлении повторила сестра. — Да как же туда мог попасть деготь?
Но дядя Памблчук, чувствовавший себя в нашей кухне полновластным хозяином, не желал и слышать этого слова или говорить об этом предмете и, отмахнувшись величественным мановением руки, потребовал горячего джина. Сестра, впавшая было в подозрительную задумчивость, тотчас захлопотала, — нужно было принести джин и горячую воду, смешать их с сахаром, добавить лимонной корочки. На какое-то время я был спасен. Я все не отпускал ножку стола, но теперь обнимал ее с чувством самой пылкой благодарности.
Скоро я настолько успокоился, что разжал руки и занялся пудингом. Мистер Памблчук занялся пудингом. Все занялись пудингом. Покончили и с этим блюдом, и под благотворным воздействием горячего джина мистер Памблчук снова повеселел. Во мне уже затеплилась надежда, что я переживу этот день, но тут моя сестра обратилась к Джо:
— Подай чистые тарелки, греть не надо.
В тот же миг я опять впился в ножку стола и прижал ее к груди, как друга детства и закадычного товарища. Я знал, что последует, и чувствовал, что на этот раз погиб безвозвратно.
— А на закуску, — сказала сестра, подарив гостей любезнейшей улыбкой, — я прошу вас отведать одного замечательного, редкостного кушанья, — это подарок дяди Памблчука.
— Отведать? Пусть лучше и не надеются!
— Я скажу вам, что это такое, — продолжала сестра, вставая. — Это паштет; вкуснейший свиной паштет.
Раздался ропот одобрения. Дядя Памблчук, всегда готовый признать свои заслуги перед ближними, произнес, можно даже сказать, игриво (принимая во внимание все обстоятельства):
— Что ж, рады стараться; давайте-ка посмотрим, что это за паштет.
Сестра вышла из кухни. Я слышал, как ее шаги направились к кладовой. Я видел, как мистер Памблчук вооружился ножом и как от нового приступа аппетита раздулись римские ноздри мистера Уопсла. Я слышал замечание мистера Хабла, что «свиным паштетом можно заесть что угодно, вреда не будет», и слова Джо: «Тебе тоже дадут, Пип». До сих пор не знаю, только ли мысленно я испустил пронзительный вопль, или его слышали остальные. Почувствовав, что мне больше не выдержать, что нужно спасаться, я отпустил ножку стола и сломя голову бросился к двери.
