Герберт Уэллс - Киппс
Итак, старая леди промолчала и удалилась наверх.
Дверь отворилась, и Киппс вошел в кухню. Он был красен и тяжело дышал.
Не сразу ему удалось заговорить.
— Вот, — вымолвил он наконец и протянул две половинки шестипенсовика.
Энн стояла по другую сторону кухонного стола, бледная, широко раскрыв глаза; теперь Киппс видел, что она недавно плакала, и ему как-то сразу полегчало.
— Ну? — спросила она.
— Ты разве не видишь?
Энн чуть мотнула головой.
— Я его так долго берег.
— Чересчур долго.
Киппс умолк и сильно побледнел. Он смотрел на Энн. Видно, амулет не подействовал.
— Энн! — сказал он.
— Ну?
— Энн…
Разговор не клеился.
— Энн, — снова повторил Киппс, умоляюще протянул руки и шагнул к ней.
Энн помотала головой и насторожилась.
— Послушай, Энн, — сказал Киппс. — Я свалял дурака.
Они глядели друг другу в глаза, а глаза у обоих были несчастные, страдальческие.
— Энн, — сказал Киппс. — Я хочу на тебе жениться.
Энн ухватилась за край стола.
— Тебе нельзя, — едва слышно возразила она.
Киппс шагнул, словно хотел обогнуть стол и подойти к ней, но Энн отступила на шаг, и расстояние между ними осталось прежним.
— Я иначе не могу, — сказал он.
— Нельзя тебе.
— Я иначе не могу. Ты должна выйти за меня, Энн.
— Нельзя тебе жениться на всех подряд. Ты должен жениться на… на ней.
— Нет.
Энн покачала головой.
— Ты с ней обручился. Она же из благородных. Нельзя тебе теперь обручиться со мной.
— А мне и незачем с тобой обручаться. Я уж обручался, будет с меня. Я хочу на тебе жениться. Поняла? Прямо сейчас.
Энн побледнела еще больше.
— Как же так? — спросила она.
— Поедем в Лондон и поженимся. Прямо сейчас.
— Как же так?
— Да вот так: поедем и поженимся с тобой, пока я еще ни на ком другом не женат, — очень серьезно и просто объяснил Киппс. — Поняла?
— В Лондон?
— В Лондон.
Они снова поглядели друг другу в глаза. И вот ведь удивительно: обоим казалось, что все так и должно быть.
— Не могу я, — сказала Энн. — Первое дело, я еще месяц не отслужила, больше трех недель осталось.
На мгновение это их смутило, словно перед ними встала неодолимая преграда.
— Слушай, Энн! А ты отпросись. Отпросись!
— Не пустит она, — сказала Энн.
— Тогда поехали без спросу, — сказал Киппс.
— Она не отдаст мой сундучок.
— Отдаст.
— Не отдаст.
— Отдаст.
— Ты не знаешь, какая она.
— Ну, и провались она… и наплевать! Наплевать! Эко дело! Я куплю тебе сто сундучков, если поедешь.
— А как же та девушка… Неладно это.
— Ты об ней не заботься, Энн… Ты обо мне подумай.
— Нехорошо ты со мной поступил, Арти. Нехорошо. Зачем ты тогда…
— А я разве говорю, что хорошо? — перебил Киппс. — Я же такого не говорил, я кругом виноват. Только ты отвечай: поедешь или нет? Да или нет… Я свалял дурака. Вот! Слышишь? Я свалял дурака. Ну, хватит? Я тут бог знает с кем связался и совсем запутался, и вышло, что я круглый дурак…
Короткое молчание.
— Энн, — взмолился Киппс, — мы ж с тобой любим друг друга!
Она будто не слышала, тогда он снова поспешно принялся ее убеждать.
— Я уж думал, больше тебя и не увижу никогда. Правда, правда, Энн. Если б я видел тебя каждый день, тогда дело другое. Я и сам не знал, чего мне надо, вот и свалял дурака… это со всяким может случиться. А уж теперь я в точности знаю, чего мне надо и чего не надо.
Он перевел дух.
— Энн!
— Ну?
— Поедем!.. Поедешь?..
Молчание.
— Коли ты мне не ответишь, Энн… я сейчас отчаянный… коли ты не ответишь, коли нет твоего согласия ехать, я прямо пойду и…
Так и не закончив угрозу, он круто повернулся и кинулся к двери.
— Уйду! — сказал он. — Нет у меня ни единого друга на свете! Все порастерял, ничего не осталось. Сам не знаю, чего я наделал да почему. Одно знаю: не могу я так больше, не хочу — и все тут. — У него перехватило дыхание. — Головой в воду! — выкрикнул он.
Он замешкался со щеколдой, бормоча что-то жалостливое, шарил по двери, точно искал ручку, потом дверь открылась.
Он на самом деле уходил.
— Арти! — резко окликнула Энн.
Киппс обернулся, и опять оба застыли без кровинки в лице.
— Я поеду, — сказала Энн.
У Киппса задрожали губы, он затворил дверь и, не сводя глаз с Энн, шагнул к ней, лицо у него стало совсем жалкое.
— Арти! — крикнула Энн. — Не уходи. — Рыдая, она протянула к нему руки. И они прильнули друг к другу…
— Ох, как мне было плохо! — жалобно говорил Киппс, цепляясь за нее, точно утопающий; и вдруг теперь, когда все уже осталось Позади, долго сдерживаемое волнение прорвалось наружу, и он заплакал в голос.
Модный дорогой цилиндр свалился на пол и покатился, никому не было до него дела.
— Мне было так плохо, — повторял Киппс, уже и не стараясь сдержаться. — Ох, Энн, как мне было плохо!
— Тише, — говорила Энн, прижимая его бедную головушку к своему плечу, задыхаясь и дрожа всем телом. — Тише. Там старуха подслушивает. Она тебя услышит, Арти, она там, на лестнице.
Последние слова Энн, когда час спустя они расстались — они услышали, как вернулись и поднялись в комнаты миссис и мисс Биндон Боттинг, — заслуживают отдельной подглавки.
— Запомни, Арти, — прошептала Энн, — я бы не для всякого так поступила.
9. Лабиринтодонт
Теперь представьте, как они спасаются бегством путаными и извилистыми путями, установленными в нашем обществе, — сперва порознь пешком на Фолкстонский Центральный вокзал, потом вместе, в вагоне первого класса, с чемоданом Киппса в качестве единственного провожатого, до Черинг-Кросс, а оттуда в извозчичьей тряской карете, неторопливо громыхающей по людскому муравейнику Лондона, — к дому Сида. Киппс то и дело выглядывает из окна кареты.
— Вот за следующим углом, сдается мне, — говорил он.
Ему не терпелось поскорей оказаться у Сида: там-то уж никто его не настигнет и не разыщет. Он щедро, как и подобало случаю, расплатился с извозчиком и обернулся к своему будущему шурину.
— Мы с Энн решили пожениться, — сказал он.
— А я думал… — начал Сид.
Киппс подтолкнул его к дверям мастерской — мол, все объясню там…
— Чего ж мне с тобой спорить, — заулыбался очень довольный Сид, выслушав, что произошло. — Что сделано, то сделано.
О случившемся узнал и Мастермен, медленно спустился вниз и оживленно стал поздравлять Киппса.
— Мне так и показалось, что светская жизнь будет не по вас, — сказал он, протягивая Киппсу костлявую руку. — Но я, право, никак не ждал, что у вас хватит самобытности вырваться… Должно быть, молодая аристократка клянет вас на чем свет стоит! Ну и пусть ее… Что за важность!
— Вы начали подъем, который никуда не вел, — сказал он за обедом. — Вы карабкались бы с одной ступеньки утонченной вульгарности на другую, но так никогда и не добрались бы до сколько-нибудь достойных высот. Таких высот не существует. Все там вертятся, как белки в колесе. В мире все вверх дном, и так называемый высший свет — это сверкающие драгоценностями картежницы и мужчины, которые только и знают, что бьются об заклад, а для приправы — горсточка архиепископов, чиновники и прочие лощеные блюдолизы и сводники… Вы бы застряли где-нибудь на этой лестнице, много ниже тех, у кого есть собственные автомобили, безутешный, несчастный и жалкий, а ваша жена тем временем шумно развлекалась бы или, напротив, терзалась оттого, что ей не удалось подняться на ступеньку выше. Я давным-давно все это понял. Видал я таких женщин. И больше я уже не лезу вверх.
— Я часто вспоминал, что вы говорили в прошлый раз, — сказал Киппс.
— Интересно, что ж это я такое говорил? — как бы про себя заметил Мастермен. — Но все равно, вы поступили разумно и правильно, а в наше время такое не часто увидишь. Вы женитесь на ровне и заживете по-своему, никого не слушая, без оглядки на тех, кто стоит ступенькой выше или ниже. Сейчас только так и следует жить: ведь в мире все вверх дном, и с каждым днем становится все хуже и хуже. А вы прежде всего создайте свой собственный мирок, свой дом, держитесь за это, что бы ни случилось, и женитесь на девушке вашего круга… Так, наверно, поступил бы я сам… если б нашлась мне пара… Но, к счастью для человечества, люди вроде меня парами не родятся. Так-то! А кроме того… Однако… — Он вдруг умолк и, пользуясь тем, что в разговор вмешался юный мистер Уолт Порник, о чем-то задумался.
Но скоро он очнулся от раздумий.
— В конце концов, — сказал он, — есть еще надежда.
— На что? — спросил Сид.
— На все, — ответил Мастермен.
— Пока есть жизнь, есть и надежда, — сказала миссис Порник. — А что ж это никто ничего не ест?
Мастермен поднял стакан.
— За надежду! — сказал он. — За светоч мира!
Сид, широко улыбаясь, поглядел на Киппса, словно говорил: «Не каждый день встретишь такого человека».
