Оскар Лутс - Осень
Итак. Итак, стало быть, и у Вирве было свое кредо и свой лейтмотив поведения, которых она придерживалась в жизни сама да еще и подружкам рекомендовала. От кого же могла она перенять подобное? Не от своей ли многоопытной мамаши? Или мою жену подвел к такому выводу собственный опыт?
Затем последовали уже не просто домыслы, но — молниеносные проблески догадок, сводящие с ума короткие сцены, и все это вперемешку. Как бы то ни было, хрупкая грань между моим знанием и моим незнанием оказалась разрушенной, и в лицо мне дули леденящие осенние ветры.
Вот так, а теперь ты, дорогой Микк, мог бы уже и спросить, как это я после всего случившегося мог продолжать жить одной жизнью с Вирве? Спроси же наконец! Открой свой роток и спроси! Нет, еще не спрашивай, подожди, пока я дойду до осенних штормов своей жизни. Это, правда, звучит более чем трагично, но что я могу поделать — рассказываю свою историю, как умею. Не зря же Тоотс еще в школьные годы сказал, что каждая птица поет точно так, как устроен ее клюв.
«Что с тобой, Арно? — спросила однажды Вирве. когда мы сидели за обеденным столом, а „селедочная голова“ Марта гремела в кухне посудой. — Ты что, болен?»
«Нет», — ответил я.
«Но ты стал таким тихим и неразговорчивым… Скажи, наконец, что-нибудь, как было прежде».
«Небось скажу, когда сочту нужным. Сейчас в этом нет необходимости».
«Гм…» — хмыкнула она.
Этим ниш разговор и ограничился.
Похоже. Вирве видела и чувствовала: что-то не так, но что именно — это она надеялась в скором времени не мытьем, так катаньем у меня выведать. Нет, жена отнюдь не собиралась прибегнуть к нажиму — для этого она меня достаточно хорошо знала. Но тот же опыт подсказывал ей, что я не в состоянии долго держать свои секреты при себе. Однако сам я в тот период стал чрезвычайно восприимчивым. Наблюдая украдкой за каждым движением Вирве, вслушиваясь в каждое ее слово, в тембр ее голоса я, как мне казалось, читал ее мысли. Правда, ход мыслей такой женщины как Вирве был, наверное, все же слишком замысловатым, чтобы я всегда мог правильно его улавливать. Однако, когда, к примеру. Марта испрашивала совета по какому-нибудь вопросу, касающемуся домашнего хозяйства, а Вирве в ответ лишь пожимала плечами и устало произносила «Ах, я не знаю… Я и вправду не знаю…» — мне было яснее ясного: жена разыгрывает спектакль, желая показать прислуге, что является большой госпожой и не желает снисходить до мелочей повседневной жизни. Но, по-видимому, Вирве не могла подобными фокусами даже и Марте мозги запудрить, — эту старую рыбу не так-то просто было провести. Марта уже с давних времен состояла в услужении у господ и, разумеется, замечала, что госпожа Тали частенько вникает в какое-нибудь пустячное дело больше, чем подобает даже и средней руки хозяйке. Несомненно и то, что Вирве недооценивала мои умственные способности, считала меня бестолковее, чем я был на самом деле. Надо было видеть ее насмешливо-снисходительную улыбку, когда я время от времени давал ей деловые и. безусловно, полезные рекомендации. Она, правда, заставляла себя выслушать меня, но очень редко поступала сообразно моим советам. Мне казалось, она оценивает мою особу примерно так: «Смотрите-ка, этакий недотепа, а тоже коптит небо да еще и считает себя умнее некоторых других. Но оставим ему — эту веру и позволим разглагольствовать для его же душевного спокойствия».
В общем: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».
Как-то вечерней порой, когда я был дома один и от нечего делать стриг себе ногти, в дверь позвонили, да гак громко, что я даже вздрогнул. Открыв двери, я увидел перед собой свисающую до пола шубу, внутри которой что-то пискнул тоненький женский голосок, затем спросил, дома ли госпожа Тали.
«Нет», — ответил я.
«Ах, как жаль», — послышалось откуда-то изнутри шубы, словно из-под кочки.
«А в чем дело?»
«Госпоже Тали прислали письмо и книгу».
«Я могу ей все передать. Я — Тали, ее муж».
«Ах так, ах так! Да, тогда будьте добры, дорогой господин, передайте что письмо и книгу госпоже, но… сразу, как только она придет домой».
«Будет сделано. Еще что-нибудь?»
«Нет, больше ничего, дорогой господин. Всего доброго».
Я запер дверь, вернулся назад в комнату, отложил завернутую в газетный лист книгу куда-то в сторону и стал разглядывать конверт с письмом при свете настольной лампы. «Многоуважаемой госпоже В. Тали… улица, дом…» Гм, гм! А в левом верхнем углу конверта: «Срочное!»
Тоже мне — важность! Я бросил письмо туда же, где лежала книга. Видали, срочное! Но… но что-то похожее на спешность во всем происходящем, несомненно, все-таки было, с чего же иначе посыльная настаивала, чтобы я передал присланное госпоже сразу, как только она придет домой. А не взглянуть ли, право, что это за книга такая? Ладно, письмо — письмом, но книгу-то все же можно бы и посмотреть. Гм, «Невидимая рука» — никчемный детективный роман, каких на туалетном столике Вирве валялось множество… Что за спешка могла быть из-за такой дряни? Нет, основанием для срочности было все-таки письмо, а вовсе не это великое литературное произведение…
И слышишь ли ты, Микк, отрада моя? Я вскрыл это письмо. Ибо, если ты, душа, вступил однажды на путь ревности и подозрений, то он приведет тебя и к какой-нибудь гнусности.
«Дорогая Вирве! — прочел я. — Возвращаю тебе твою книгу. Чрезвычайно увлекательная. В особенности понравилось мне одно место, стр. 48. Непременно прочти его еще раз, тогда ты увидишь… Но прочти сразу! Приветствую и целую
— Йоханна».
Страница сорок восьмая…
Я снова заклеил конверт, взял книгу и внимательно прочел сорок восьмую страницу. Там не было ничего интересного, а тем более, увлекательного… Ну, путешествовала какая-то молодая пара, прибыла в какой-то город и остановилась в семь часов вечера в отеле «Централь». Даже и на предыдущей, да и на последующей страницах я не обнаружил ничего такого, что могло бы возбудить интерес хоть у одного из читателей.
Что же это в самом деле значит? — ломал я себе голову. А не скрыта ли в письме и в книге какая-нибудь закавыка? Ой, если бы эта «шуба» была в тот момент еще в пределах досягаемости, пожалуй, я бы тряс ее до тех пор, пока… Нет, так или этак, я выжал бы из нее, кто отправитель письма.
Допустим, эта Йохана была одной из подруг Вирве, но… но что она подразумевала под сорок восьмой страницей «Невидимой руки»?
Внезапно меня осенило: картина была проста и ясна! И как раз в тот момент, когда я решил эту загадку, пришла Вирве.
«Тебе принесли какое-то письмо и книгу», — я указал на угол стола.
«Аг-га. По почте?»
«Нет. Почту приносят лишь в первой половине дня».
«Кто бы это мог быть?» — Жена распечатала письмо и стала его читать. Я следил за выражением ее лица, словно через микроскоп, Она владела собой мастерски, но ведь даже и мастера всех мастей допускают иной раз ошибки. Чуть заметная тень скользнула по румяному с мороза лицу Вирве, и ее глаза… Она уже знала, кто есть кто, вопрос состоял лишь в том, где и когда.
Небрежно бросила она письмо обратно на стол и взяла в руки книгу. «Вот еще, — она снисходительно усмехнулась (эта усмешка была мне уже знакома!), — стоило ли эту пустую книжонку присылать обратно».
«Это кто же прислал?»
«Из маминой родни. Тоже по фамилии Киви».
«Мужчина или женщина?»
«Женщина. Старая дева».
И тут Вирве вновь совершила большую оплошность: стала перелистывать эту пустую книжонку, к которой якобы потеряла всякий интерес — в моем присутствии искала сорок восьмую страницу!
Я смотрел на жену с напряженным интересом: сумеет ли она так же быстро, как я, разгадать это замаскированное приглашение? О-о, Вирве справилась с этим еще скорее. «Да, — она вновь усмехнулась, — все эти старые девы впадают в детство! Иной раз их даже жаль становится. Сами они, правда, уверяют, будто не пожелали выйти замуж, но на самом-то деле их никто не брал. Не так ли?»
«Ну да, — ответил я с видом человека умудренного в житейских делах, — они не умели мужчин удерживать. С мужчинами дело обстоит так: перед ними никогда не следует раскрывать все карты».
«Смотрите, смотрите, как хорошо ты знаешь мужчин!» — жена бросила на меня несколько удивленный взгляд.
А как же! Разве сам я не был мужчиной. Жена вскинула брови и одарила меня еще одним взглядом, который означал следующее: «Ну да, мужчина, только довольно-таки наивный да и темноватый».
Вирве взяла письмо и книгу и, направляясь в другую комнату, поинтересовалась: «А разве ты в город не пойдешь?»
«Нет. У меня сегодня еще много работы».
«Ладно. В таком случае я не стану тебе больше мешать, пойду, право, и погляжу, как поживает эта старая дева. У нее всегда очень вкусное печенье».
Каждый человек хоть в чем-нибудь достигает совершенства. Я чуть было не брякнул — и это тоже было бы большой ошибкой! — что иные научаются сверхловко врать, но — вовремя прикусил язык.
