Ион Арамэ - Рассвет над волнами (сборник)

— Это что — философское суждение? Где же ты его отыскал?

— Мне это пришло в голову сейчас… Тебе оно не нравится?

— Мне оно кажется лживым…

Джеорджеску-Салчия поднялся из кресла и, сделав несколько шагов в сторону окна, резко обернулся:

— Ты предложила мне дружбу, а в дружбе люди должны быть искренни. Буду откровенен: я сразу пожалел о сказанном, едва произнес: «Выбираю дружбу».

— Можешь забрать свои слова обратно.

— Я не в том смысле, пойми. Выбрав дружбу, я признал, что с увлечением покончено.

— Не оправдались надежды на легкий роман?

— Нет, на увлечение, — настойчиво повторил он. — Я боюсь, что это может оскорбить женщину, если она питала какой-то интерес…

— Нет, тем более что она сама попросила об этом. Ион Джеорджеску-Салчия снова сел в кресло.

— Ты ответила на все вопросы. Признаюсь, у меня это особый случай.

— Особый? Значит, до сих пор ты предпочитал легкие романы… А может, тебе никогда не отказывали?

— Откровенно говоря, нет. В этом плане я избалован. В жизни все уравновешивается. Неудачная женитьба компенсировалась легкими, почти не оставлявшими следа связями. Но не в этом дело. Я не привык к поражениям.

— Думаю, это не совсем так…

— Хотя и настоящих побед не было. Но одну я должен был одержать. Может, возраст дал о себе знать…

— Возраст здесь ни при чем.

— Тогда что же?

— Повторить все то, что я уже сказала?

— Не надо, — сказал Джеорджеску-Салчия, проведя ладонью по лбу. — Странное чувство я сейчас испытываю. Наверное, я не смог бы описать его словами…

— Попробуй, ты же писатель.

— Меня скорее волнует не точность слов, а странное состояние.

— Попробуй все-таки объяснить…

— Черт подери! Я ощущаю какую-то легкость — такое испытываешь после изнурительного бега. То, что произошло сегодня, затмевает все, что я написал до сих пор, опрокидывает мой психологический анализ, который я считал своей тяжелой артиллерией. Жизнь ярче и разнообразнее.

— Не будем говорить о том, что было. Все, что ты написал, имеет право на существование. Престо разные бывают ситуации. Сегодня ты должен был сделать выбор между дружбой и преходящим чувством, только отчасти похожим на любовь.

— Выбор был нелегким. Поверь, ты особенная женщина и твой отказ для меня равносилен тяжелому удару.

— Удару по твоему самолюбию? Скажу тебе правду, но с условием, что ты никогда не воспользуешься ею. Ты меня покорил, несмотря на то что между нами ничего не было. Я тоже чувствовала влечение к тебе. Так что не считай, что ты потерпел поражение.

— Спасибо за утешение, — тихо произнес он.

— Об условиях мы договорились, а теперь мне надо идти.

Джеорджеску-Салчия сделал попытку улыбнуться а проводил ее до двери:

— Можешь быть спокойна: самое трудное позади, во всяком случае, сегодняшний урок я не забуду никогда.

Амалия молча кивнула и вышла.

Ион Джеорджеску-Салчия закрыл за нею дверь, оперся о косяк и прислонился к нему горячим лбом. Он ни о чем не мог думать.

Некоторое время спустя он вернулся в комнату и сел за письменный стол. На мгновение ему почудилось, что на чистом листе бумаги он видит улыбающееся лицо Амалии.

Глава 24

После ночной атаки условной цели — подводной лодки корабли получили приказ возвращаться на базу. Люди спали по очереди, урывками. Учения близились к концу. Их заключительная фаза — возвращение в порт — особых трудностей не представляла. «Морские охотники» шли в кильватерном строю. На рассвете офицеры «МО-7» вновь собрались на мостике. Настроение у всех было бодрое, дышалось легко. Капитан второго ранга Якоб попросил показать ему результаты стрельб.

— Хорошо, — одобрил он. — Эти ребята творят чудеса.

— Если бы не случай со Штефанеску… — уныло сказал лейтенант Вэляну.

— Я даже рад, что все так произошло. А то слишком гладко все шло: отработка задач ночью, сопровождение конвоя, стрельбы… Все протекало как-то монотонно…

— Звание «Передовой корабль» у нас в кармане, — вступил в разговор старший лейтенант Стере.

Нуку кивнул, посмотрел на море и вздрогнул:

— Что это? Наблюдатель, дай-ка бинокль! Вдалеке, по правому борту, как в замедленной киносъемке, появлялся и исчезал тонкий черный треугольник.

— Похоже, кашалот. Как же он здесь оказался? — удивленно спросил капитан второго ранга Якоб. — Я же говорил тебе, Нуку, что киты встречаются и в Черном море… Теперь ты и сам в этом убедился. Разница лишь в том…

— Что они не белые? Это не имеет значения, все равно киты. А Белый Кит единственный, товарищ командир, его место нахождения — роман Мелвилла. Нам же придется довольствоваться простым кашалотом, зато нашим…

— На горизонте северный маяк, — доложил наблюдатель.

— Хорошо, — сказал командир. — Вот мы и дома. Перед заходом в порт хотелось бы сказать несколько слов экипажу…

Амалия встречала мужа на пороге. Глядя на него счастливыми глазами, она сказала:

— Я видела, как корабли возвращались в порт. Я ждала тебя.

Нуку подхватил жену на руки, закружил по комнате и, целуя, загадочным голосом спросил:

— А знаешь ли ты, что в Черном море тоже водятся киты? Знаешь ли ты, что на свете есть счастливый человек? Этот человек — я.

Михай Рэшикэ

SOS в заливе бурь

Есть зрелище более прекрасное, чем небо, — море.

Есть зрелище более прекрасное, чем море, — человеческая душа.

Мне нетрудно описать ту осень — так глубоко запала она в душу… Бурлящее море, огромные волны, угрожающе вздымающиеся на фоне свинцового неба, а затем тяжело обрушивающиеся вниз, неумолчно ревущий океан… Корабль, то взмывающий на гребне волны, то соскальзывающий в пучину, чтобы потом наперекор этому кажущемуся бесконечным скольжению к гибели вновь оказаться наверху… Вероятно, это была бы впечатляющая картина, но я почему-то думаю о людях, бросавших вызов стихии и самозабвенно боровшихся с ней. О людях, столь дорогих моему сердцу, которых и я, и ты, читатель, называем одним словом — моряки. Каждый из них, будь то пожилой, уже не раз бороздивший морские просторы, или молодой, знакомый с морем, но еще не переживший главного в своей жизни приключения, или впервые познавший грозную силу морской стихии, прежде всего был Человеком со всеми присущими ему прекрасными качествами. У одних в душе бушевали страсти, другие были спокойны, словно Саргассово море… У одних осталось за плечами лишь шаловливое детство, другие хранили множество воспоминаний о прошлом…

Их жизнь оказалась тесно связана с жизнью барка «Мирча», и спустя годы многие из них считали время, проведенное на его борту, неотъемлемой ступенью своего возмужания. Некоторым из них я придал черты совсем других моряков, так как в моем восприятии драматические схватки с морем и победа над ним представали делом общим. Участвовать в нем могли и моряки моего поколения, и те, кто учил нас азам морского дела, и те, кому стать моряком еще предстояло.

О них, о корабле, ставшем символом мужества румынских моряков, я и написал эту книгу.

Зов моря

«Все просто, очень просто… Отплытие такого-то числа… Заход в порт такой-то… на столько-то дней… Вам, товарищи, доверено выполнение очень важной задачи… Спустя столько лет старина «Мирча» проделает долгий путь, чтобы вернуться помолодевшим… У корабля нет систем управления… Между тем со штормами в Бискайском заливе шутить нельзя… Радиограммы и радиосводки из этой части Атлантики предвещают сильные штормы… Если есть вопросы, прошу задавать их сейчас. Если есть о чем доложить, докладывайте…»

О чем докладывать? Задание есть задание, и он, капитан второго ранга, разве может что-то добавить к сказанному? Когда он входил в кабинет адмирала, еще оставались кое-какие сомнения. Не знал точно, зачем его вызвали.

В приемной встретил капитана первого ранга Брудана, однокашника по училищу. Они хорошо знали друг друга. Жизнь распорядилась так, что Брудана быстрее повышали в звании и он раньше Профира прикрепил третью звездочку к погонам с двумя просветами и третью нашивку на рукав кителя. Да и характер у Брудана был другой, что называется, более пробивной. Умел он воспользоваться достигнутыми успехами. О нем шла слава как об искусном, опытном моряке, не раз с честью выходившем из положений, казавшихся безвыходными. В последнее время он был начальником отдела при морском штабе. Несколько раз приезжал инспектировать Профира, но более или менее серьезных недостатков никогда не обнаруживал. Профир свое дело знал и старался выполнять его как можно лучше, особенно когда ему становилось известно, что его будет инспектировать комиссия во главе с Илией Бруданом. Он неосознанно стремился доказать бывшему коллеге, с которым его связывали приятные воспоминания об училище, аспирантуре, о первых шагах по службе, что годы не прошли даром и оставили не только морщины на его лице. Теперь он мог смело смотреть в глаза любому, кто захотел бы узнать, насколько хорошо знает морское дело «профессор» Профир. Его называли так потому, что он несколько лет преподавал в военно-морском училище и все знания, накопленные за прошедшие годы, передавал молодежи…