Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион
Главный врач полиции залпом выложил все вопросы. Ненавидел ли лектор Карелиус своего отца? Нравилось ли ему смотреть на огонь и испытывал ли он удовольствие, когда видел жестокое обращение с животными? Играл ли он в детстве в индейцев и мучил ли когда-либо лягушек? Случалось ли ему давить черных лесных улиток? Читал ли он иллюстрированные порнографические журналы? Часто ли имел сношения с женой? Нормально ли они происходили или как-нибудь иначе? Собирал ли он почтовые марки? Проявлял ли он интерес к экскрементам? Почему он предпочитает ездить на дамском велосипеде? Что он ощущает при этом? Снятся ли ему по ночам непристойные сны? А что он видит во сне? Послушаем!
Учитель социологии никогда не подозревал, что этот странный экзамен составляет неотъемлемую часть судопроизводства. Тем более он не знал, что его робкие и неудовлетворительные ответы записываются на пленку для развлечения присяжных заседателей и юристов. У лектора было наивное представление о том, что доктор обязан сохранять врачебную тайну. Ему и в голову не приходило, что все сказанное им будет использовано против него.
О результате письменного экзамена он также ничего не знал. Он написал, как ему было приказано, краткую автобиографию настолько красиво и аккуратно, насколько это позволяли толстое перо и бумага тюремного ведомства, на которой расплывались чернила. Главный врач Мориц тщательно исследовал эту рукопись не только со стороны содержания, но и почерк. Он увлекался наукой, которая носит название «графология», и усердно изучал Лафатера, Камильо Бальдо, Дебаролля и Мишона. Он был учеником Вильгельма Прейера и вел переписку с Людвигом Клагесом, а в молодые годы даже обменивался мнениями с мадам де Тэб[66].
Почерк лектора Карелиуса доктору Морицу не понравился. Разница между длинными и короткими буквами у лектора была такой величины, которая означает недовольство собой и внутренний разлад. Некоторая сжатость почерка указывала на робость, сочетавшуюся с коварством и тайными пороками. Тот факт, что Карелиус писал без наклона, свидетельствовал о сентиментальности, о торможении инстинктов и неспособности к социальному общению. Черточки над буквами и под буквами лектор писал, не отрывая пера, а это служило безошибочным признаком замкнутости и мрачной мстительности; широкие поля справа совершенно явно говорили, что этот человек — одинокий мечтатель. Иногда в рукописи попадались строчки, которые спускались к правому краю, что указывало на подавленное душевное состояние и мрачное настроение. Но порой строчки лезли вверх и безжалостно раскрывали внутреннее смятение пациента. Очень толстое перо, которое лектору Карелиусу дали в тюрьме — точно такие же перья кладутся на стол в почтовых отделениях, — свидетельствовало о неукротимости его фантазии и неясности мыслей; бумага тюремного ведомства, на которой расплывались чернила, делала его в высшей степени чувственным, ищущим наслаждений и лишенным сложных душевных переживаний. Не до конца закругленная петля у буквы «g» ясно говорила об импотентности, зато поперечная палочка над буквой «t», которая подымалась правым концом вверх, свидетельствовала о половой необузданности и ненасытном вожделении.
Несколько маленьких синих записных книжек, которые в свое время были конфискованы у лектора Карелиуса, подверглись тщательному изучению. Было совершенно ясно, что все записи в них зашифрованы, в чем лектор сам признался. Однако полицейские эксперты не сумели расшифровать код. Если бы они спросили лектора Карелиуса, то получили бы от него разъяснение: в этих книжках он делал заметки для памяти относительно успеваемости учеников на уроках истории, это была его личная система баллов, чтобы любопытные школьники не могли разобраться.
Для такого графолога, как доктор Мориц, эти таинственные цифры представляли особый психологический интерес, независимо от того, что они означают. Это были символы, которые раскрывали мрачные глубины в тайниках души лектора. День бы померк, заглянув туда. В руках доктора Морица эти символы превратились в роковые улики.
— Ясно ли вам, что вы замужем за опасным человеком? — спросил главный врач Мориц жену Карелиуса.
— Нет, — ответила она. — Он совсем не опасный!
— Я лучше знаю его, — мрачно заявил графолог. — Я, не колеблясь, могу сравнить его с такими личностями, как Жилль де Ретц[67] и Джек Потрошитель[68].
Он допрашивал фру Карелиус чуть ли не целых три часа. Ей пришлось рассказать ему историю своего замужества со всеми интимными подробностями.
— Помните, что вы говорите с врачом, — наставлял ее доктор Мориц. — Чего только нам не приходится выслушивать! Застенчивость тут совершенно неуместна. Это прямая обязанность врачевателя душ разобраться во всех личных и интимных переживаниях людей.
И все личные и интимные переживания фру Карелиус, без ее ведома и согласия, были записаны на пленку и сохранены на тот случай, когда они понадобятся. Измученная и подавленная пришла несчастная женщина к адвокату Гулю и со слезами рассказала ему о долгом и неприятном допросе.
— Главный врач Мориц — оригинальный человек, — сказал адвокат. — Я не преувеличу, если скажу даже, что он один из оригинальнейших людей Европы.
— Вы даже не подозреваете, о чем он меня спрашивал! — сказала фру Карелиус.
— Нет, подозреваю, — заверил ее Гуль. — Подозреваю.
Адвокат Гуль написал директору полиции Окцитанусу жалобу на главного врача полиции доктора Морица. Ему и прежде доводилось писать подобные жалобы. Почти все адвокаты в этой стране жаловались на доктора Морица. Это вошло в обычай у защитников, хотя ровно ничего не давало. Но они писали, писали по долгу службы, из приличия и порядка ради. Адвокат Гуль жаловался на непомерно долгий срок, который понадобился главному врачу для обследования лектора. Прошло семь месяцев, однако он не составил никакого заключения. В течение пяти месяцев он ни разу не встречался с пациентом. За все время доктор Мориц только два раза беседовал с Карелиусом, что заняло всего тридцать пять минут. Вместо этого он почти три часа подряд допрашивал ни в чем не повинную жену лектора, обидел ее и оскорбил. Дело настолько затянулось, что придется потребовать от главного врача полиции срочно дать заключение.
Между тем у доктора Морица появился новый пациент — шкипер Йоханиес Скэр; он признался, что убил двух человек и бросил их трупы в Атлантический океан. Он не был так упрям, как лектор Карелиус, и охотно сознался. Однако шкипер не мог толком объяснить, почему он совершил убийство, — он просто застрелил обоих. Он вообще всегда любил стрелять. Было ли это убийство с целью ограбления? Да, конечно. И что же он украл? Ничего. Ах да, он взял фуражку и рукавицы Микаэля. Значит, он убил двоих людей только из-за фуражки и рукавиц? По-видимому, так.
Однако Скэр отрицал, что кто-нибудь подстрекал его совершить убийство или заплатил ему за это. Ему просто нравилось стрелять.
На этой версии и остановились. Объяснить психологию убийцы предоставили доктору Морицу. По-видимому, Скэр не испытывал никакого раскаяния и не беспокоился о будущем. Пожизненное заключение он воспринял как чистую формальность, с которой можно будет скоро покончить. Доктор Мориц счел этот случай необычным.
Не в меньшей мере необычным считал его и сержант уголовной полиции Йонас. Он продолжал втихомолку заниматься расследованием в свободное от работы время. Йонас хорошо знал Йоханнеса Скэра; у них были общие друзья, хотя некоторые из них безвременно погибли. Например, был такой оптовый торговец Монс, который во время войны был связан одновременно с немцами и английской Интеллидженс сервис. Он постоянно вел торговые дела с Шульце. Друг Йонаса Микаэль и Джонсон также торговали с Шульце и Монсом. Был и некий компаньон во время войны по прозвищу «Морская звезда», затем Кристиан Бэф и наконец «Кровопийца». Все они принимали участие в очень странных сделках с людьми, из которых одни говорили на немецком, а другие на английском языке. В последний день жизни оптового торговца Шульце в его квартире раздавалась английская речь. Может быть, Йонас и сумел бы распознать эти голоса?
Йонас совсем не собирался раскрывать что-либо и получить за это взыскание от Окцитануса, а затем и понижение в должности с переводом в полицейский участок. Йонасу хотелось пережить своих друзей. У него был здоровый аппетит к жизни. Шкипер Скэр отправится скоро на пожизненное заключение туда, где держат психопатов. Зато он сохранит жизнь. А Кровопийцу застрелили на кладбище на окраине столицы. Морская звезда бесследно исчез. Кристиан Бэф находился в доме умалишенных, безнадежно больной и безмолвный. Оптовый торговец Монс принял яд. Оптовик Шульце и его жена были убиты каким-то тупым орудием, может быть каменным топором. Микаэля и Джонсона нашли в волнах Атлантического океана с простреленными головами.
