Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман
— Я не могу ее оставить, у нее со дня на день начнутся схватки.
— Потом, когда у нее будет младенец, ты опять не сможешь. То, что я проделала сегодня, — моя последняя попытка. Завтра я улечу в Калифорнию, и больше ты обо мне не услышишь. Клянусь Богом и прахом моего папы.
— Подожди секунду!
— Чего мне ждать? Новых отговорок? Даю тебе час времени на сборы. Раввин обеспечит твоей гойке больницу и все необходимое. Он президент какой-то организации — я уже забыла, как она называется, — для бедных рожениц. Он все о тебе знает, до мельчайших подробностей. Я от него ничего не скрыла. Он был удивлен, но все понял. Он считает, что мы оба не в своем уме, но сумасшедшие существуют, это факт. А может, у тебя уже новая любовница?
— У меня нет новой любовницы, есть только книжный магазин.
— Что? У тебя? Магазин?
Герман вкратце рассказал ей обо всем.
— Ты вернулся к своей жене?
— Совсем нет. Но она ангел.
— Познакомь ее с раввином. Из двух ангелов может получиться новый Бог. Мы оба черти, но мы причиняем зло только самим себе.
— Сейчас, среди ночи, я не могу собрать вещи.
— Не бери ничего. Да и что у тебя есть? Раввин не то одолжил мне денег, не то выдал аванс. Зависит от того, что я буду делать. Мы стали близкими друзьями. Иди ко мне, мы больше никогда не разлучимся. Брось все, как Авраам в Пятикнижии[176].
— Это убьет ее.
— Это не убьет ее. Она здоровая крестьянка. Найдет себе другого и будет довольна. Ребенка можно отдать на усыновление, она получит тысячу долларов вдобавок. У раввина есть связи и в таких организациях. Звучит невероятно, но у него везде свои люди. Он любит помогать. Это его страсть. Если ты захочешь, мы заведем ребенка, еврейского ребенка, а не крестьянского внука. Но время разговоров и промедлений прошло. Сегодня мой Судный день. Ты приедешь сейчас же или никогда. Если Авраам не может принести в жертву Исаака, он сможет принести в жертву Измаила[177]. Может быть, потом мы заберем себе ее ребенка. Что ты скажешь?
— Что именно я должен сказать?
— Одевайся и приходи ко мне. Оставь ей записку, что ты уходишь от нее. Такие вещи происходят каждый день.
— Я боюсь Бога.
— Если боишься, оставайся с ней. Спокойной ночи навсегда!
— Подожди, Маша, подожди!
— Да или нет?
— Да.
— Хорошо, я дам тебе номер моей комнаты.
Герман повесил трубку. Он прислушался. Ядвига все еще храпела. Он замер у телефона. Только сейчас Герман понял, как сильно скучал по Маше. «Умри или убей», — процитировал он чьи-то слова. Он вспомнил формулировку закона: «Йиарег веаль йаавор»[178]… Но может, Ядвига не умрет?
На некоторое время Герман лишился мыслей, он стоял в немом бездействии, как человек, который сделал свой выбор. Потом мысль заработала. В ящике у него был электрический фонарик, он достал его и посветил на колесико телефона. Герман набрал номер реб Аврому-Нисона Ярославера. Ему надо было поговорить с Тамарой. Телефон звонил долго, наконец он услышал Тамарин заспанный голос. Герман сказал:
— Тамара, прости меня. Это я, Герман.
— Да, Герман. Что случилось?
— Я ухожу от Ядвиги.
— Что? Как это так?
— Я уезжаю с Машей. Не могу по-другому. Я знаю, что это ужасное преступление, но у меня нет выбора. У меня больше нет ни воли, ни совести. Это чистая правда.
Тамара ненадолго замолчала.
— Ты знаешь, что ты делаешь?
— Я знаю и делаю.
— У женщины, требующей такую жертву, нет сердца. Ты тоже жесток. И все же я не знала, что ты можешь настолько потерять себя.
— Но это так.
— Что будет с магазином?
— Все в твоих руках. Если можешь, прости. Если не можешь, я на тебя зла не держу. Из меня никудышный торговец.
— Нет, ты свихнулся.
— Называй, как хочешь. Ты же знаешь, что я работал на рабби Лемперта. Я писал для него. Он хочет помочь Ядвиге, я дам тебе его адрес и телефон. Свяжись с ним. Он и для тебя может многое сделать.
— Мне ничего ни от кого не нужно.
— Возьми листок бумаги и карандаш.
— Секунду.
Стало тихо. Герман держал трубку у уха и ждал. Ядвига перестала храпеть.
«Который час?» — спрашивал себя Герман. Обычно он хорошо чувствовал время и мог сказать, который час, с точностью до минуты. Но теперь он как будто потерял эту способность. Герман стоял пораженный своей затеей. «Ну, что происходит с любым преступником? — думал он. — Он теряет волю и начинает действовать, как робот».
Герман с нетерпением ждал того момента, когда встретится с Машей. «Собирать вещи? Какие вещи? Только бы она не подняла скандал!» Он как будто просил о помощи высшие силы, чье существование отрицал.
Тамара вернулась:
— Диктуй номер.
Герман дал ей адрес и телефон. Она сказала:
— Почему ты не можешь подождать хотя бы, пока она родит?
— Я не могу ждать.
— Герман, у тебя ключи от магазина. Если ты уезжаешь, мне надо будет заниматься торговлей. Приходи с утра и открой магазин. Я буду там в десять. Буду ждать тебя.
— Я приду.
— Ты сам эту кашу заварил, тебе и расхлебывать.
И Тамара положила трубку.
Герман стоял в темноте и прислушивался сам к себе. Потом он пошел на кухню взглянуть на часы. Странно, еще только пятнадцать минут третьего. Он уснул всего на час, а казалось, проспал всю ночь.
Герман стал искать рюкзак, чтобы взять с собой хотя бы рубашку и белье. Он осторожно открыл ящик и достал рубашки, белье, носовые платки. При этом у него было странное ощущение, будто Ядвига не спит, а только притворяется. Кто знает, может, она хочет избавиться от него? Может, ей уже все это надоело? А может, она поднимет скандал в последнюю минуту? Ну, будь что будет… Конец уже предопределен.
Дрожа, Герман запихивал в рюкзак то, что нашел в ящиках. Он вспомнил о рукописи для раввина. Где она?
Ядвига села на кровати:
— Что происходит, а?
— Я должен уйти.
— Куда? Ну, все равно.
И она снова легла. Герман услышал скрип кровати.
Рюкзак заполнился и потяжелел. Герман оделся в темноте. Он потел и сопел. Из карманов брюк выпала мелочь, но он и не пытался собрать ее. Он слышал внутренние голоса, словно в бреду. Он все время на что-то натыкался, но не обращал внимания на удары.
Герман обратился к Ядвиге:
— Я открою окно на кухне, может быть, Марьяша вернется.
— Войтуш тоже улетит.
— Они не летают в темноте.
Телефон зазвенел, и Герман подбежал к нему. Снова звонила Маша.
— Ты идешь или нет? — спросила она с яростью и нетерпением.
Герман ответил:
— Да, у меня нет выбора.
VГерман боялся, что Ядвига будет препятствовать его уходу и что придется сопротивляться ей физически, но Ядвига молчала. Он прекрасно понимал, что она не спит и наблюдает за тем, как он уходит. Почему же она молчит? Герман пытался объяснить себе ее поведение, но впервые за их с Ядвигой совместную жизнь она вела себя непредсказуемо. Это выглядело так, будто она участвовала в заговоре против Германа и понимала что-то, что было ему неведомо. Или она просто дошла до предела отчаяния? Германа пугала эта неизвестность. Кто знает? В последний момент она может накинуться на него с ножом. Прежде чем уйти, он подошел к ее кровати и сказал:
— Ядвига, я ухожу.
Она не ответила.
— Все будет в порядке.
И Герман вышел из комнаты с чувством стыда за это нелепое обещание и с некоторым опасением, которого он раньше никогда не испытывал. Если бы она, по крайней мере, обругала его! Он сбежал по лестнице, ноги двигались тяжело. Герман быстро пересек Мермейд-авеню и вышел на Серф-авеню. Как тихо и темно было на Кони-Айленде в предрассветный час! Фонари погашены, места развлечений закрыты. Улица казалась по-деревенски пустой. Слышался плеск волн по ту сторону набережной. Пахло рыбой и морем. Герман разглядел звезды на небе. Люди перестали шуметь и заснули, а море без устали твердит свое. Герман увидел такси и подал ему знак. Все его состояние ограничивалось теми десятью долларами, которые он получил от Нэнси Избель. «Нет в мире большего негодяя, чем я», — сказал себе Герман. Он открыл окно такси, чтобы выветрить запах никотина. Дул прохладный ветерок, но лоб Германа был мокрым. Он глубоко вдохнул воздух, охладившийся за ночь, но все еще пропитанный дневной жарой. «Должно быть, так едет убийца кого-нибудь убивать», — промелькнула у Германа мысль. «Она мой враг, враг», — бормотал он. У него было странное чувство, что один раз он уже проделывал все это. Но когда? Что-то жгло его изнутри, и Герман сам не понимал, была ли это физическая жажда или страсть к Маше. Он еще раз глубоко вдохнул ночной влажный воздух.
Такси остановилось у отеля. Герман боялся, что у водителя не будет сдачи с десяти долларов. В вестибюле было светло и тихо. Служащий дремал, прислонившись к стене с ящичками и ключами. Герман беспокоился, что лифтер спросит его, куда он едет, и, возможно, не пустит посетителя так поздно ночью, но тот молча довез его до указанного этажа. Герман быстро нашел номер. Он постучал, и Маша тут же открыла. Она была в черной кружевной ночной рубашке и тапочках. Лампы были погашены. С улицы пробивался свет фонаря. Они обнялись и припали друг к другу без слов, раскрыв рты, словно два хищных зверя. Они с трудом добрались до кровати. Герману показалось — уже в который раз! — что Маша будит в нем такие силы, которых он никогда не чувствовал в себе раньше. Они занимались любовью и боролись друг с другом, молча и озлобленно, словно их страсть была вызвана местью…