Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот
Дело в том, что, несмотря на умопомрачение, хозяин все же был в своем уме, и вы сразу поверите в это, как только я расскажу, почему он издал такой отвратительный вульгарный вой. Он затеял неподобающую взрослому мужчине ссору с вонючим мальчишкой-слугой. «Отодвинься от меня! В мою кадушку летят брызги'» — это, разумеется, орал мой хозяин. Всякое явление можно рассматривать с различных точек зрения, и потому нет никакой необходимости относить эту ругань за счет одного только умопомрачения. Возможно, кто-нибудь и найдет, что эта сцена напоминает момент, когда знаменитый герой Хикокуро Такаяма задерживает разбойника. Возможно, хозяин считал себя одним из персонажей одноименной пьесы, но его партнер отнюдь не считал себя разбойником, а поэтому игра не дала ожидаемых результатов. Слуга обернулся и вежливо ответил: «Я уже давно моюсь на этом месте». Тон ответа был сдержанный, но вместе с тем было ясно, что слуга не собирается уступать место. Но даже хозяину, впавшему в умопомрачение, следовало сообразить, что это еще не причина для того, чтобы выходить из себя и обращаться с человеком, как с разбойником. Правда, гневные крики хозяина были, видимо, вызваны раздражением не столько по поводу занятого места, сколько развязностью слуг-мальчишек, не по возрасту горделиво и свободно болтавших о разных вещах. Они, конечно, чувствовали это, и противник хозяина, хотя и разговаривал с ним вежливо, отступать не собирался. «Идиоты! — ругал их хозяин. — Не брызгайте своей грязной водой в чужие кадки!» Мне эти сопляки тоже были несимпатичны, поэтому разгневанный хозяин вызывал во мне некоторое сочувствие. И все же, думал я, такое поведение и такие слова недостойны наставника юношества. Вообще, мой хозяин слишком упрям. Он напоминает каменноугольный шлак, да еще и очень затвердевший. В древности, когда Ганнибал переходил через Альпы, дорогу его войскам преградила огромная каменная скала. Ганнибал облил эту скалу уксусом, обложил кострами и с помощью огня размягчил ее, а затем разрезал ее пилами на мелкие куски и таким образом открыл проход. Мне кажется, на таких людей, как мой хозяин, целебная вода, сколько бы они в ней ни сидели, никакого действия не оказывает. Их следует по методу Ганнибала обливать уксусом и подпаливать. Иначе даже сотня мальчишек-слуг через много десятков лет не сможет совладать с упрямством хозяина. Правда, нужно принять во внимание, что все эти люди, сбросившие свои одежды, непременную принадлежность цивилизации, и теперь потеющие в бассейне и валяющиеся на полках, представляют собой сборище оборотней, и с обычной меркой к ним подходить нельзя. Им дозволено все. Желудок у них может оказаться на месте легких. Хэ Тан-нэй может превратиться в родственника Ёсицунэ, а Тами-сан может стать человеком, не заслуживающим доверия. Но ведь стоит им выйти из купальни, как они перестают быть оборотнями. Этого им не следует забывать. Они выходят в мир, где дышит обыкновенное человечество. Где носят необходимые с точки зрения цивилизации одежды. Они должны поступать так, как подобает человеку. А в настоящий момент хозяин стоит на пороге купальни, то есть он находится на границе, за которой начинается мир радости и свободы. Если он так упрям даже в такой момент, значит его упрямство является для него тюрьмой, болезнью, от которой необходимо лечиться. Но лечиться от нее не так-то просто. Существует один-единственный способ исцеления от этой болезни. Состоит он в том, чтобы попросить директора гимназии освободить хозяина от занимаемой должности. Поскольку хозяин ничего больше делать не умеет, он останется без работы. В результате — неизбежная смерть от голода. Другими словами, освобождение от должности явится причиной смерти. Болеет мой хозяин всегда с удовольствием, но умирать вовсе не намерен. Он желает пользоваться такой роскошью, как болезнь, которая не доводит до смерти. И если его припугнуть: «Будешь болеть — убью!» — он, конечно, по своей трусости страшно испугается. А стоит ему испугаться, болезнь как рукой снимет. Ну, а если не исцелится, то пусть останется как было.
Но как бы хозяин ни был глуп и болен, он все же остается хозяином. Был даже поэт, который заявил: «Век буду благодарен за то, что кормили меня». Коту, разумеется, тоже свойственно заботиться о хозяине. Грудь мою переполняла жалость к нему, поэтому я на некоторое время отвлекся от наблюдения за купальней. Вдруг среди тех, кто сидел в беловатой целебной воде, возникла ссора. Я обернулся, решив, что там уже дерутся. В бассейне, словно зерна в гранатовом плоде, кишели оборотни, толкая друг друга волосатыми руками и безволосыми ляжками. Осенний день клонился к закату, купальня до самого потолка была заполнена клубящимся паром, и сквозь этот пар виднелись смутные фигуры оборотней. Крики «горячо! горячо!» неслись на меня со всех сторон, пронзали мой слух, проникали в мозг и разбегались в разные стороны. В моем воображении голоса обретали цвет: вот желтые голоса — тонкие и писклявые, зеленые — срывающиеся на петушиный крик, красные — грубые, черные — сиплые. Они могли выражать только смятение и растерянность. Они переплетались, наполняя баню невыразимым шумом. Я был ошеломлен, я стоял и смотрел как завороженный. Когда шум достиг наивысшего предела, из кучи копошащихся тел внезапно высунулся огромный дядя. Он был на три вершка выше всех остальных. У него было бородатое красное лицо, и было очень трудно понять, то ли у него борода росла из лица, то ли лицо росло из бороды. Он заорал надтреснутым, как разбитый колокол, голосом: «Холодной воды! Горячо! Горячо!» Этот голос и это лицо столь значительно выделялись в шумной разболтанной толпе, что мне на мгновение даже показалось, что вся купальня занята одним этим человеком. Сверхчеловек. Тот самый сверхчеловек, о котором писал Ницше. Властелин демонов. Главарь оборотней. Пока я разглядывал его с ужасом и восхищением, из мрака позади бассейна послышался ответный возглас: «Сейчас!» И я увидел того самого банщика в ватной жилетке. Схватив огромную глыбу угля, он с размаху швырнул ее в топку. Уголь затрещал и вспыхнул, и лицо банщика осветилось. Одновременно осветилась и кирпичная стена рядом с банщиком, она словно выплыла из мрака. Мне стало немного не по себе, я выпрыгнул наружу и отправился домой. По дороге я размышлял: «Кое-кто пытается достигнуть равенства, сбросив панталоны, рубашки, шаровары. Но оказывается, и среди голых может появиться герой-сверхчеловек, который высится над остальной массой. Нет, сколько вы ни раздевайтесь, а равенства не достигнете».
Когда я вернулся из бани, в Поднебесной царил мир и хозяин пожирал ужин. Лицо его лоснилось после бани. Заметив, как я поднимаюсь на веранду, он сказал что-то насчет беспечных котов, которые где-то бродят в такое время. Я взглянул на столик[154]. Денег у хозяина нет, а вот закусок всегда несколько сортов. И печеная рыба есть. Не знаю, как она называется, эта рыба, но ее, несомненно, выловили вчера у старых укреплений Готайба. Я уже говорил как-то, что у рыб отменное здоровье, но никакое здоровье не поможет, если тебя вот так запекут или сварят. Лучше уж быть болезненным, но иметь какую-то возможность дышать. Размышляя таким образом, я уселся возле столика и стал дожидаться удобного момента, чтобы чем-нибудь полакомиться. При этом я сделал вид, что стоящие на столике закуски меня совершенно не интересуют. Тому, кто не умеет делать такой вид, лучше оставить надежду попробовать когда-либо вкусной рыбки. Хозяин поковырялся в рыбе и с недовольным лицом отложил палочки. Сидевшая напротив жена весьма добросовестно следила за движениями палочек и за движением челюстей супруга.
– А ну, дай-ка этому коту по башке, — потребовал вдруг хозяин.
– Это зачем же?
– Не важно, зачем. Стукни его.
Жена слегка шлепнула меня ладонью по голове. Совсем не больно.
– Не мяукнул?
– Нет.
– Попробуй еще раз.
– Сколько ни пробуй, все одно и то же будет.
Она еще раз шлепнула меня, но я продолжал сидеть спокойно. При всей своей проницательности я никак не мог понять, для чего это нужно. Конечно, можно было бы как-то отреагировать, если бы только знать, чего хозяин добивается. Но он просто сказал: «Дай по башке», — и тем самым поставил в тупик как жену, которая меня шлепнула, так и меня, которого шлепали. Поскольку опыт дважды не принес желаемых результатов, хозяин начал терять терпение и сказал:
– Дай ему так, чтобы он мяукнул.
– Ну и что будет? — растерянно спросила жена и опять шлепнула меня по голове. Вот теперь другое дело. Поняв, чего хочет хозяин, я получил возможность удовлетворить его желание. Вот почему из-за своей глупости он иногда так противен мне. Ему следовало сразу сказать, что он хочет, чтобы я мяукнул. Тогда его жене не пришлось бы шлепать меня несколько раз, а мне не пришлось бы терпеть эти шлепки. Простой приказ «ударь!» отдается в том случае, если целью является именно удар. Ударять — это их дело, а мяукать — это мое дело. И совершенно непростительно, добиваясь от меня мяукания, приказывать бить меня, словно в приказе об избиении предусмотрено и мяукание, которое все-таки зависит от меня. Это неуважение к личности. Он считает котов дураками. Понятно было бы, если бы на месте хозяина был Канэда-кун, которого хозяин ненавидит как змею. Но со стороны хозяина, который так гордится своей наготой, это неблагородно. Впрочем, сказать по правде, хозяин вовсе не такой уж плохой человек. Этот его приказ объясняется отнюдь не его коварством, а скорее всего глупостью. Он является результатом слабости интеллекта. Известно, что если ешь, то наполняется желудок. Известно, что если порежешься, то идет кровь. Известно, что если человека убить, то он умирает. Отсюда следует, что если кота ударить, он мяукнет. Вот каков был, вероятно, ход мыслей хозяина. Но ведь это же нелогично. В противном случае можно было бы сделать вывод, что если упадешь в реку, обязательно утонешь. Если поешь гречневой лапши, получишь понос. Если получаешь зарплату, обязательно ходишь на службу. Если читаешь книги, обязательно поумнеешь. Такое положение устроило бы далеко не всех. Меня лично не устраивает тезис: если кота ударить, он обязательно мяукнет. Какой смысл родиться котом, если тебя превращают в храмовый колокол? Разгромив мысленно хозяина, я, как было заказано, мяукнул.
