Антон Чехов - Пьесы. 1878-1888

Лебедев. Эва, когда нашел вспоминать… Царство ей небесное, вечный покой, а вспоминать не время…

Шабельский. Мы с ней дуэты играли… Чудная, превосходная женщина… (Склоняется на пианино.)

Голос из залы: «За здоровье дам…» Туш и ура.

Все подленькие, маленькие, ничтожные, бездарные… Я брюзга; как кокетка, напустил на себя бог знает что, не верю ни одному своему слову, но согласись, Паша, все мелко, ничтожно, подловато. Готов перед смертью любить людей, но ведь всё не люди, а людишки, микрокефалы, грязь, копоть…

Лебедев. Людишки… От глупости всё, Матвей… Глупые они, а ты погоди – дети их будут умные… Дети не будут умные, жди внуков, нельзя сразу… Ум веками дается…

Шабельский. Паша, когда солнце светит, то и на кладбище весело… когда есть надежды, то и в старости хорошо… А у меня ни одной надежды, ни одной…

Лебедев. Да, действительно, тебе плоховато… Ни детей у тебя, ни денег, ни занятий… Ну, да что делать, судьбе кукиша не покажешь…

Музыка полминуты играет вальс, во время которого Лебедев и Шабельский делают вид, что говорят между собою.

Шабельский. На том свете мы поквитаемся. Я съезжу в Париж и погляжу на могилу жены. В своей жизни я много давал, роздал половину своего состояния, а потому имею право просить. К тому же, прошу я у друга.

Лебедев (растерянно). Голубчик, у меня ни копейки… Честное слово, omnia mea mecum porto.[60] Живу на жениных харчах без жалованья. Были спрятаны у меня заветные десять тысяч, да и те сегодня Шурочке определил. (Живо.) Постой, не унывай… Эврика… Скажу я Николаше одно слово, и ты будешь в Париже… Валяй в Париж… Из десяти тысяч мы тебе три ассигнуем. Четыре… Целый год будешь кататься, а потом приедешь домой и, чего доброго, внучка застанешь… Ау… ау… Честное слово…

Те же и Иванов.

Иванов (выходя из залы). Дядя, ты здесь? Милый мой, я улыбаюсь и смеюсь, как благодушнейший из смертных… (Смеется.) Я прошу тебя от чистого сердца, будь весел, улыбайся и ты… Не отравляй нашего веселья твоим унылым видом. Бери Пашу под правую руку, меня под левую и пойдем выпьем за твое здоровье. Я так счастлив и доволен, как давно уже не бывал. Все хорошо, нормально… отлично… Выпил я бокал шампанского (смеется), и, мне кажется, вся земля кружится от моего счастья… (Испуганно.) Матвей, ты плакал?

Шабельский. Да…

Иванов. О чем?

Шабельский. Я о ней вспомнил… о Сарре…

Пауза.

Иванов. Спасибо тебе, что ты о ней вспомнил… Это прекрасная, редкая женщина… Мало таких женщин, Матвей…

Лебедев. Симпатичная была. Это верно…

Пауза.

Иванов (графу). А помнишь, какую штуку я сгоряча пустил ей, когда она пришла ко мне в кабинет? Боже мой, вспоминаем теперь равнодушно, а тогда я едва не умер от ужаса. Пятеро суток я не уснул ни на минуту, не съел ни одной крошки, а ведь простила… Все мне простила, когда умирала. И я чувствую, она теперь смотрит сюда своими светлыми глазами и прощает нас. Спит она теперь в могиле; мы живем, музыка у нас играет, а придет время, и мы умрем, и о нас скажут: спит он теперь в могиле… Нравится мне этот порядок в природе и сама природа мне нравится. (Смеется.) Все мне сегодня необыкновенно симпатично… Ты, Паша, честнейший человек… Мне больше нельзя пить, но вы, господа, пойдите и выпейте…

Лебедев. Граф, коньячку? А? Кого будешь пить?

Шабельский. Все равно.

Иванов. Сам я не пью, но люблю смотреть, когда другие пьют. (Трет себе лоб.) Счастье счастьем, а за эти дни я так измучился, что того и гляди упаду… Во всем теле какое-то нытье… (Смеется.) Пойдемте…

Те же и Боркин.

Боркин (выходя из залы). Молодой, где вы? Вас ищут. (Увидев Иванова.) А… Идите скорее, вас там зовут… Впрочем, постойте, Nicolas, на минутку, я должен сообщить вам одну чудную идею. За эту идею вы, господа, все, сколько вас тут есть, должны дать по крайней мере по тысяче рублей… Слушайте, Nicolas: давайте вы, я, Зинаида Саввишна и Бабакина все на паях откроем конный завод… Хотите?

Лебедев. Ну… у парня из головы винт выскочил…

Иванов (смеется). Миша, вы умный, способный малый… Я искренно желаю вам добра. Забудем прошлое.

Боркин (растроганный). Николай Алексеевич, вы хороший человек… я вас люблю и многим вам обязан. Давайте выпьем на «ты»!..

Иванов. Этого не нужно, Миша, все это вздор… Главное, будьте честным, хорошим человеком… Забудем прошлое… Вы виноваты, я виноват, но не будем помнить этого. Все мы люди – человеки, все грешны, виноваты и под богом ходим. Не грешен и силен только тот, у кого нет горячей крови и сердца.

Лебедев (Иванову). Ты сегодня заговорил как немецкий пастор. Брось эту панихиду… Коли пить, так пойдемте пить, а нечего золотое время терять. Пойдем, граф… (Берет графа и Иванова под руку.) Вперед… (Поет.) На одного втроем ударим разом…

Боркин (загораживает дорогу). Господа, насчет конского завода я не шучу… Это дело серьезное… Во-первых, дело выгодное и, во-вторых, полезное… У нас привьется оно как нельзя лучше… Во-первых, лугов много, во-вторых, водопои отличные, в-третьих, помещение для завода есть.

Те же и Бабакина.

Бабакина (выходя из залы). А где же мой кавалер? (Томно.) Граф, как вы смеете меня оставлять одну? Мне не с кем чокаться… У, противный… (Бьет графа веером по руке.)

Шабельский (брезгливо). Оставьте меня, отойдите…

Шабельский, Лебедев и Иванов уходят в залу.

Бабакина (ошеломленная). Что же это такое? Какое он имеет полное право? Очень вами благодарна…

Боркин. Марфунчик, так я завтра приеду, мы поговорим обстоятельно и условимся… (Запыхавшись.) Денег на первых порах потребуется очень немного. Если каждый пайщик внесет для начала по две тысячи, то это за глаза…

Бабакина. Да как он смеет? Я к нему с лаской, деликатно, как дама, а он – отойдите… Что же это такое? Белены он объелся что ли?

Боркин (нетерпеливо). Ах, да не в этом дело… Не хочет он жениться, черт с ним… Есть вещи поважнее графства и женитьбы. Подумай, Марфунчик: у нас на всю губернию один только конский завод, да и тот с аукциона продается. В хороших лошадях чувствуется страшный недостаток. Если мы поставим дело на широкую ногу, выпишем из Англии двух-трех хороших жеребцов…

Бабакина (сердито). Отстаньте, отвяжись…

Боркин. Вот извольте ей втолковать… (Горячо.) На это понадобится какие-нибудь две-три тысячи, только, а через пять – десять лет мы будем иметь состояние… Во-первых, лугов много, во-вторых, водопои отличные, в-третьих…

Бабакина (плачет). Целый год ездил раза по три в неделю, пил, ел, на моих лошадях разъезжал, а теперь, когда племянник женился на богатой, я стала не нужна. Очень вами благодарна… Если я ему денег не давала, то ведь я не миллионщица…

Боркин (всплескивая руками). Я ей о важном деле говорю, а она ревет… Удивительный народ… Извольте вот с такими людьми дело делать… Те слушать не хотят, эта ревет как белуга… Господа, да пора же наконец сбросить с себя лень, апатию, нужно же когда-нибудь заняться делом!.. Неужели вы не сознаете, что индифферентизм губит нас?

Бабакина (злобно, сквозь слезы). Отстань!.. глаза выцарапаю!.. Чтоб ничья нога у меня теперь не была… Чтоб ни одна шельма не смела и носа показать!.. (Плачет.)

Боркин. Значит, идея моя должна лопнуть и дело не состоится. (С горечью.) Благодарю вас, господа… Очень вам благодарен… На наряды да на мадеру у вас есть деньги, а на хорошее, полезное дело вам и копейки жаль… Поклоняетесь золотому тельцу, мамоне…

Бабакина хочет уходить.

(Берет ее за руку, которую та вырывает; решительно). Ну, Марфа Егоровна, в таком случае у меня есть другая идея… Марфочка, если вам жалко двух тысяч, то позвольте вам сделать предложение… Делаю вам предложение…

Бабакина (злобно и удивленно). Что?

Боркин. Предлагаю руку и сердце. Я люблю вас страстно, бешено. С тех пор, как я увидел вас, я понял, для чего я живу… Любить вас, но в то же время не обладать вами, это пытка… инквизиция…