Элиза Ожешко - Над Неманом
Он внезапно умолк и беспокойно оглянулся назад. Из глубины леса доносился глухой шум, похожий на отдаленные раскаты грома. Верхушки сосен заколыхались и, словно веерами, замахали ветками; на лес, точно траурный креп, опустился густой серый сумрак, кое-где разрываемый кровавыми вспышками молний. Птицы затихли и неподвижно замерли, лишь изредка отзываясь отрывистым щебетаньем; мерное постукивание дятлов прекратилось; в кустах и папоротниках торопливо шуршали насекомые; белка, взбираясь на высокую сосну, остановилась на половине пути и, повиснув на суку, повернула голову, уставясь в потемневшую землю черными испуганными глазками. Над сгибающимися макушками деревьев небо заволокла сизая, все разбухавшая пелена; под ней с пронзительным карканьем тучей пролетели вороны и, внезапно смолкнув, скрылись в раскачивающихся ветвях. В глубине бора, гулко перекатываясь, снова загрохотал гром.
Ян с тревогой посмотрел на Юстину.
— Гроза надвигается. Вы не боитесь?
Она отвечала, что не испытывает ни малейшего страха, и с любопытством разглядывала вдруг помрачневший пейзаж. Однако эта угрюмая картина природы, как видно, произвела на нее гнетущее впечатление: она слегка побледнела и вздрогнула всем телом в своем кисейном платье.
Ян отчаянным жестом схватился за голову.
— Дурак я или сумасшедший? — закричал он. — Заблудился в лесу! Вы и простудиться можете и перепугаетесь…
Но он тотчас же сдержал себя и продолжал спокойно:
— В лесу оставаться нельзя: сейчас ветер начнет обрывать ветви с деревьев… не одно, пожалуй, и с корнем выворотит. На реке лучше. Вниз по воде лодка стрелой полетит. Минут десять — и мы будем у самой околицы. Дождя, может, и не будет, или он быстро пройдет: вот тучи стаями летят. Да хоть бы и был, пусть уж лучше окатит ведром воды, зато не огреет суком по голове. Пойдем же скорей!
Он говорил; повелительным тоном и, взяв Юстину за руку, побежал к берегу. Через две минуты они стояли на каменистом берегу. Река, такая же темная, как и небо, гонимая ветром, вздымалась и высоко вскидывала свои волны, окаймленные белой бахромой пены. Ян вскочил в лодку, сильным движением столкнул ее с отмели и крикнул Юстине:
— Входите!
Она колебалась, глядя на взбудораженную реку, на маленькую лодку, беспокойно качавшуюся на волнах, и, побледнев еще больше, не знала, на что решиться.
Ян нахмурил брови, в глазах выразилось нетерпение.
— Тут некогда думать. Идите в лодку! — решительно и довольно резко сказал он.
Сомнения Юстины исчезли без следа, она подбежала к лодке и уселась на дне. Ян поправил ветви, устилавшие ледку, и громко, но уже гораздо мягче заговорил:
— Да вы не бойтесь! Я бывал на Немане и не в такую бурю и, кроме того, плаваю как рыба…
Видно было, что Юстина перестала бояться. Уверенность Яна сообщилась и ей. Но в эту минуту вихрь с пронзительным свистом налетел на опушку, раздался сухой треск ломающихся ветвей, заскрипели, раскачиваясь, сосны, и весь небосклон от края до края затянула сплошная завеса дождя, сгущавшаяся с каждой минутой. Юстина снова вздрогнула всем телом.
— Непривычная, — шепнул Ян, — как дитя…
Он мигом сорвал с себя кафтан и накинул его на свою спутницу, которая укуталась в него с ног до головы, а сам, стоя на носу лодки, ударил веслом по воде. Вихрь бесновался, по небу, застланному белой пеленой, стаями неслись темные тучи; ивы и груши, росшие на высоком берегу, неистово раскачивали верхушками.
На противоположном берегу стоял лес, в глубине его бушевала буря, но снаружи он казался неподвижным, словно каменная стена. По темной вздувшейся реке перекатывались белые гребешки, и лодочка Яна летела стрелой наперерез вздымающимся волнам. Она не была одинока: впереди, так же вспарывая носом волны, неслась другая, третья, четвертая — это рыбаки спешили домой, спасаясь от яростного взрыва природы. Навстречу этим стремительным черным птицам, разрезая воду тяжелыми веслами, словно гигантскими плавниками, медленно плыли похожие на водяные чудища неповоротливые плоты, уныло желтевшие на сером фоне реки. Как и предсказывал Ян, не прошло и четверти часа, и за высокой горой показались дома и деревья околицы. Рыбачьи челны уже стояли на песчаном берегу; сквозь редеющую завесу дождя виднелись рыбаки, спокойно поднимавшиеся в гору. За одним из них, самым плечистым и менее всех обращавшим внимание на бурю, плелся мокрый пес с уныло опущенным хвостом.
Когда Юстина вышла на берег, неистовый вопль природы прекратился, а слезы иссякли. Вихрь пронес тучи и гнал их все дальше по одной стороне небосклона. Другая сторона вдруг очистилась, и в лучезарной лазури засверкал огромный солнечный диск, нависший над западным краем неба, затянутым ослепительно золотой полосой. Отражение его заиграло в реке переливами золота и лазури, а дальше, над заблиставшими плотами, медленно скользившими по воде, уже снова вились золотые столбы дымов. Зеленая гора с густой сетью тропинок стояла вся покрытая бриллиантовыми каплями, переливавшимися всеми цветами радуги на каждом стебельке травы, на каждом древесном листе. Ветер ослабевал, тучи собирались в одну массу и мало-помалу уплывали дальше.
Юстина поднялась вверх по тропинке и остановилась под раскидистым тополем. Ян поспешил вслед за нею. Он был неспокоен и озабочен, на лице его не было и тени улыбки. В измокшей рубахе, с мокрым кафтаном, перекинутым через плечо, он, задыхаясь, начал засыпать Юстину быстрыми вопросами:
— Вы очень испугались? Промокли? Озябли, может быть? Не захвораете?
Но достаточно было бы посмотреть на нее, чтобы убедиться, что она переживает одну из самых радостных минут своей жизни. С того мгновения, когда, войдя в лодку, она увидала в глазах Яна огонь отваги, а в руках силу и ловкость, вся боязнь ее исчезла и уступила место сладкому чувству доверия и спокойствия. Да, она верила Яну. Он казался ей олицетворением смелости и силы, когда с нахмуренными бровями, стоя на носу лодки, он рассекал веслом волны, пролагая себе путь по водяной пустыне. Юстина почувствовала себя тоже смелой, сильной; она гордилась им и тем, что доверилась ему. Но этого мало. Под густою завесой дождя, с трудом поднимая веки, она заметила, с какой заботливой тревогой он смотрит на нее, и вместе с доверием в ее душу проникло чувство бесконечной признательности к этому сердцу, которое так просто, так безыскусственно отдавалось ей.
Счастливая и радостная стояла она под тополем, уверяя Яна, что вовсе не испугалась, не промокла и жалеет только о том, что прогулка их так скоро окончилась.
— Ну, и, слава богу! — воскликнул Ян.
Видя ее здоровой и веселой, он успокоился. Он видел, что она совсем не промокла: кафтан его был сшит из толстого сукна. Зато волосы Юстины совершенно намокли и оттягивали назад ее голову. Она встряхнула головой — и черные волны рассыпались по ее плечам. Может быть, она сама не сознавала, как была красива в эту минуту. Ян не спускал с нее глаз и тихо повторял:
— Создаст же господь такую красоту!
Шопот его долетел до ее уха вместе с горячим дыханием. Она почувствовала, как он прикоснулся к ее волосам. Закинув голову, она неподвижно стояла с порозовевшим лицом, устремив взор на широкую золотую полосу, которая, казалось, настежь распахнула внизу под заходящим солнцем лазурное небо.
Вдруг на этом золотом фоне замелькали белые крылатые точки; они летели над рекой, то ниже, то выше, к зеленой горе. То были большие, необыкновенно красивые птицы, ширококрылые, совершенно белые, с лапами и клювом огненно-красного цвета. Их было не менее двадцати; они казались воздушными лилиями с огненно-красными стеблями и стрелками. Они высоко взвились из-за зеленой горы и безмолвно, торжественно летели дальше-дальше, вспугивая шумом тяжелых крыльев маленьких речных чаек, в страхе заметавшихся над водой.
Юстина, охваченная любопытством, бросилась за ними. Она вскрикнула от удивления: впервые в жизни она видела этих птиц.
— Это морские чайки, — изменившимся голосом объяснил ей Ян, — птица редкая в наших краях. Не каждый год жалует она к нам. Иногда по нескольку лет ее не видно. Покажется — и улетит бог весть куда.
Он задумчиво следил глазами за улетевшими птицами.
— Любопытно было бы узнать что-нибудь о тех далеких странах, куда летят эти птицы… Хотя бы книжку почитать какую-нибудь.
— Мы вместе с вами будем читать обо всем этом. Да?
Глаза Яна радостно вспыхнули.
— Не может этого быть!.. Вы правду говорите?
Подул легкий ветерок; тополь зашумел и оросил их дождем. Они оба рассмеялись как дети.
— Пойдем в хату! — сказал Ян.
— Пойдем! — согласилась Юстина.
Ряд лип, стоявших на дворе, еще раз осыпал их холодною росой, прежде чем они остановились у окна комнаты, которую Анзельм называл своею кельей.
