Ганс Эверс - Альрауне. История одного живого существа
«Девять, – бормотала она. – Семь – шестнадцать». Она снова бросила кости в стакан и загремела ими. «Одиннадцать», – воскликнула она.
– Что ты делаешь? – перебил он ее.
Она обернулась: «Я играю. Я не могла заснуть и вот стала играть».
– Как ты играла? – спросил он.
Она подползла к нему – проворно, как гладкая змейка:
– Мне хотелось узнать, что будет. Что будет с тобою и с Фридою Гонтрам.
– Ну – что будет? – спросил он.
– Фрида Гонтрам умрет.
– Когда? – продолжал он.
«Не знаю. Но скоро – очень скоро». Он сжал кулаки. «Ну – а что будет со мною?» Она сказала: «Не знаю – ты мне помешал. Дай я еще поиграю».
– Нет, – нет, я не хочу знать.
Он замолчал и задумался. Потом вдруг испугался – сел на постели и устремил взгляд на дверь. Чьи-то легкие шаги послышались в коридоре, до него донесся скрип пола.
Он вскочил, подбежал к двери и прислушался. Кто-то подымался по лестнице. Позади себя он услыхал звонкий смех.
– Оставь ее, – сказала Альрауне. – Что тебе от нее нужно?
– Кого оставить? – спросил он. – Кто это?
Она продолжала смеяться: «Кто – Фрида Гонтрам. Твой страх преждевременен, рыцарь мой, – она еще жива».
Он вернулся и лег на постель. «Принеси мне вина, – воскликнул он. – Я хочу пить». Она вскочила, побежала в соседнюю комнату, принесла хрустальный графин и налила ему бургундского.
– Она все бегает, – заговорила Альрауне. – День и ночь. Она не может спать и ходит по дому.
Он не слушал, что она говорит, жадно выпил вино и протянул бокал. «Еще, – потребовал он, – налей еще».
«Нет, – сказала она, – не надо. Ложись – я буду тебя поить, когда ты почувствуешь жажду». Она прижала его голову к подушкам, опустилась перед ним на колени. Взяла глоток вина и дала ему пить из своего рта. И он опьянел от вина; – и еще больше от губ, которые поили его.
Солнце ярко сияло. Они сидели на мраморной балюстраде у озера и ногами плескались в воде.
– Пойди ко мне в комнату, – сказала она, – на туалетном столике лежит удочка – принеси ее.
«Нет, – ответил он. – Удить не нужно. Что тебе сделали эти золотые рыбки?» Она сказала: «Иди».
Он встал и пошел к дому. Вошел в ее комнату, взял удочку и осмотрел. Потом улыбнулся: «Ну, этим немного поймаешь». Он перебил себя, тяжелые складки показались у него на лбу. «Немного? – продолжал он. – Она и руками поймает рыбок сколько захочет».
Взгляд упал на кровать – на деревянного человечка. Он бросил удочку и, внезапно решившись, схватил стул. Подставил, влез и быстро сорвал альрауне. Собрал побольше бумаги, бросил ее в камин и положил в костер человечка.
Сел на пол и смотрел на огонь. Но пламя пожрало только бумагу и даже не опалило человечка, разве лишь закоптило немного. И ему показалось, будто человечек смеется, будто на его некрасивом лице появилась гримаса, словно гримаса дядюшки Якоба, и снова – и снова послышался из углов его отвратительный, вкрадчивый смех…
Он вскочил, схватил со стола нож, открыл острое лезвие, выхватил человечка из пламени.
Дерево было твердое, как металл, – ему удавалось отделять лишь небольшие стружки. Но он не бросал – резал и резал – один кусок за другим. Крупные капли пота выступили у него на лбу, пальцы заболели от непривычной работы. Он передохнул немного, собрал бумагу, кинул на нее стружки, подлил розового масла и одеколона.
Ах, наконец-то они загорелись. Огонь удвоил его энергию – быстро и сильно отделял он стружки от дерева и бросал их в огонь. Человечек становился все меньше и меньше, лишился обеих рук и ног. Но еще не сдавался, упорно сопротивлялся, вонзал ему занозу одну за другой. Он окроплял своей кровью уродливую фигурку – резал и резал – все новые и новые куски деревянной фигуры…
Вдруг послышался ее голос. Хриплый, надтреснутый…
– Что ты делаешь? – закричала она.
Он вскочил и бросил последний кусок в яркое пламя. Обернулся – диким безумием сверкали ее зеленые глаза.
– Я убил его, – воскликнул он.
«Меня, – завопила она, – меня». Она схватилась обеими руками за грудь. «Как больно, – прошептала она. – Как больно».
Он прошел мимо нее и с грохотом захлопнул за собою дверь…
Но через минуту он снова лежал в ее объятиях – снова впивал ее ядовитые поцелуи.
Правда – он был ее учителем. Рука об руку с ним прошла она по парку любви – по извилистым скрытым дорожкам, – вдали от широких аллей толпы. Но там, в дикой чаще, где терялись тропинки, где он отшатнулся от страшной бездны, – она шла все дальше и дальше Беспечная, свободная от всякого страха и трепета, – легко, будто в веселой радостной пляске. В парке любви не было ни одного красного ядовитого плода, который бы не сорвали ее пальцы, в который бы не вонзились со смехом ее зубы, – от него узнала она, как сладостно опьянение, когда язык впитывает маленькие капли крови… Но жажда ее казалась неистощимой…
…Он устал от поцелуев этой ночи и медленно высвободился из ее объятий. Закрыл глаза, лежал как мертвый, бледный, недвижимый. Но не спал. Ясны, отчетливы были все впечатления, несмотря на усталость.
Много часов пролежал он так. Яркое полнолуние глядело в открытое окно и заливало своим белым светом постель. Он слышал, как Альрауне шевелится рядом с ним, слегка стонет, шепчет бессвязные фразы – как всегда в лунные ночи. Он слышал, как она встает, напевая что-то, подходит к окну и потом медленно возвращается обратно. Почувствовал, как она склонилась над ним и долго смотрела на него.
Он не шевелился. Она снова поднялась, подбежала к столу, снова вернулась, опять наклонилась, прислушалась к его дыханию. Он почувствовал, как его кожи коснулось что-то холодное, острое, – понял, это нож. «Она сейчас ударит», – подумал он. Но он не испугался-ощутил какую-то странную радость, не пошевельнулся, молча ждал смертельного удара, который бы обнажил его сердце. Она коснулась ножом его груди – осторожно, осторожно разрезала, не глубоко, – но кровь сразу брызнула фонтаном. Он слышал ее быстрое дыхание, поднял слегка веки и посмотрел. Ее губы были полуоткрыты – вдруг она бросилась на него. Прижала губы к открытой ране и начала пить-пить его кровь…
Он лежал молча и неподвижно, чувствовал, как кровь приливает к сердцу. Ему казалось, будто она выпьет ее всю – не оставит в нем ни единой капли. Она пила-пила – прошла, казалось, целая вечность…
Наконец она подняла голову. Он увидел, что она вся горела. Ярко сверкали ее щеки в лунном сиянии, маленькие капли пота искрились на лбу. Нежною рукою коснулась она иссякнувшего источника, своего красного нектара, – и быстро поцеловала его. Потом отвернулась и пристально стала смотреть на луну… Ее что-то манило. Шатаясь, она подошла к окну. Встала на стул, ступила ногою на подоконник – вся залитая серебряным светом…
Потом, словно быстро решившись, спрыгнула обратно. Не смотрела по сторонам и скользила по комнате. «Я иду, – шептала она, – иду».
Отворила дверь, вышла из комнаты.
Он продолжал лежать – прислушивался к шагам сомнамбулы, пока они не замерли где-то вдали. Затем встал, оделся.
Он был рад, что она ушла, – он сумеет хотя бы ненадолго заснуть. Надо уйти, уйти поскорее – пока ее нет…
Он вышел в коридор и пошел в свою комнату. Он услышал шаги и спрятался в нишу – показалась черная тень: то была Фрида Гонтрам в глубоком трауре. Она держала в руках свечу, как всегда во время своих ночных хождений. Он увидел бледные черты ее лица, жесткую складку около носа, плотно сжатые губы. Увидел ее испуганный взгляд…
«Она одержимая, – подумал он, – одержимая, как и я».
Одно мгновение хотел было заговорить с нею, посоветоваться – быть может… Но покачал головою: «Нет, нет, все равно ничего не поможет».
Она преграждала путь в его комнату: он решил пойти в библиотеку и лечь там на диване. Тихо сошел по лестнице, открыл тяжелую дверь.
На каменной скамье перед конюшнями сидел старый кучер, он заметил, как тот поманил его. Быстро направился он к нему.
«В чем дело, старик?» – прошептал он. Фройтсгейм не ответил, поднял только руку и показал наверх.
– Что? – спросил он. – Где?
Но потом вдруг увидел. По высокой крыше дома шел стройный нагой мальчик – спокойным, уверенным шагом.
То была Альрауне.
Глаза ее были широко раскрыты, глядели вверх, высоко вверх – на полнолуние.
Он увидел, что губы ее шевелятся, увидел, что она слегка поднимает руку, точно в каком-то страстном могучем желании…
И идет все дальше и дальше. Спускается по карнизу – медленно – шаг за шагом…
Она должна упасть – неминуемо, неизбежно.
Им овладел безумный страх – его губы раскрылись, чтобы крикнуть, предупредить ее…
– Альра…
Но он подавил крик. Предупредить ее, выкрикнуть ее имя – ведь это значило бы убить ее… Она спала, она в безопасности – пока она спит и действует в этом сне. Но если он закричит – если она проснется – она неизбежно должна будет упасть.
