Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)
Веселье пришло в городище в самую грозную годину. Весь день упивались радостью, отравленной страхом. Едва показывалась на устах улыбка, как её сгоняла тревога. Каждый час посылали людей на разведку, и они, крадучись, пробирались назад.
— Что слышно? — спрашивал Хвостек.
— Что видели? — спрашивала княгиня.
Дружинники почёсывали затылок.
— Угрозой веет вокруг… во всех дворах готовятся, собираются по избам… кметы ропщут, Мышки бегают из дома в дом.
Второй лазутчик вернулся в полдень, рассказал то же самое; третий явился под вечер и сообщил, что к ночи загорятся огненные вицы.
Хвостек в сердцах велел заточить его в башню.
— Лжёт, негодяй, кметы его подкупили… Не посмеют они зажигать огненные вицы… а зажгут… так я прикажу на башне развести костёр… Я не боюсь их.
Княгиня повалилась ему в ноги.
— Милостивый господин! Отправьте обратно детей, пусть уезжают отсюда. Надо дать им чёлн и увезти подальше… Пусть возвращаются к деду и там переждут бурю. Кто знает, что с нами будет и на что пойдёт чернь?..
Она плакала и молила. Хвостек гневался. Отъезд отложили до вечера.
Теперь все стояли на башне и смотрели, не покажутся ли огненные вицы. Юноши перешёптывались:
— Вот бы хорошо, если бы война началась! Упросим отца и мать, останемся с ними и тут уж напьёмся крови кметов… Мы им покажем, как воюют саксы…
Над долинами и лесами стояли тишина и мрак; с башни все смотрели вдаль, но лишь на небосклоне медленно догорала вечерняя заря и в озере бледнело её отражение.
Хвостек повторял:
— Подлая чернь!.. Не посмеют они!..
Вдруг туча, проносившаяся в вышине над долинами и лесами, обагрилась, словно расплылось кровавое пятно… и исчезло… вырвался красными клубами дым… а за ним высоко взвилось жёлтое пламя. Загорелся первый костёр.
Княгиня побелела и закрыла глаза.
— Пастухи жгут хворост… — сказал князь и захохотал.
Юноши закричали:
— Вот! Ещё! Второй, третий…
Один за другим загорались костры в горах, отражаясь на тучах огненным заревом. Весь край сплошь был усеян вицами. Хвостек рванулся и крикнул:
— Зажечь костёр! Я им покажу, что не боюсь их!.. Вверху на камнях лежала громадная куча щепы, работники мигом натаскали угля, поднесли факелы и разожгли костёр. Хвостек ухмылялся. Княгиня, не проронив ни слова, кивнула сыновьям и стала спускаться с башни. Юноши покорно последовали за ней.
Хвостек мрачно глянул на них, плюнул с башни на весь свет и тоже спустился вниз.
Брунгильда большими шагами расхаживала по горнице.
— Дети тут не останутся… — говорила она. В эту минуту вошёл Хвостек.
— Почему им не остаться? — вскричал он. — Ты хочешь теперь их отправить, чтобы чернь поймала их и убила? Нет, здесь, в городище, они в большей безопасности, чем в поле!
Сыновья бросились к ногам матери, моля не отсылать их. Княгиня топнула ногой и насупила брови.
— Нет, — сказала она, — нет, сегодня я спрашивала ворожею, видела небесные знамения, все предвещает нам зло… Одно уже сбылось — зажглись огни, хотя никто не хотел этому верить, сбудется и остальное… Мне ведомо больше… все мы погибнем, и даже некому будет за нас отомстить…
Хвостек разгневался, гневалась и супруга, оба чуть не набросились друг на друга с кулаками, наконец князь, ворча, опустил голову и, уступая, воскликнул:
— Будь что будет!
Княгиня велела сыновьям готовиться в путь. Позвали Муху и приказали ему снарядить чёлн. Юношей заставили снять княжескую одежду, надеть простые сермяги и спрятать мечи. У обоих слезы лились из глаз, но они не смели ослушаться матери.
Хвостек подошёл к сыновьям и молча прижал их к груди.
— Пусть останутся хоть до утра…
— Нет, нет… Ни одного часа, завтра поднимется вся округа, начнётся осада… чернь окружит городище, захватит берега озера…
Она заломила руки.
Юноши молчали, слезы катились по их щекам. Хвостек смотрел на них и гневно рычал, как медведь, когда его растревожат в логове.
Княгиня вышла и через минуту вернулась. Голова её была повязана платком, на плечи накинут простой плащ.
— Я с вами переправлюсь на другой берег, — сказала она. — Пока вы не сядете на коней, я буду с вами…
Она по очереди прижала к себе их головы и поцеловала.
Хвост молчал. В горницу через открытое окно врывался свет вспыхивавшего со всех сторон зарева.
— Видите, — воскликнула Брунгильда, — это возвещение войны… Быть может, завтра она уже начнётся. Городище… будет обороняться… Захватят городище, мы укроемся в башне… месяца два-три мы сможем продержаться… поезжайте к деду и возвращайтесь с подмогой. Спешите…
Тут голос её пресёкся.
— А если уже не будет ни нас, ни городища, ни башни… мстите за отца и мать… Мстите всю жизнь, пока не сгинет это ехиднино племя…
— Никогда они башню не возьмут, — пробормотал Хвостек. — Ведите саксов, мы продержимся…
Сыновья ещё раз бросились к ногам отца и матери, затем покорно вышли во двор. За теремом под купой деревьев стоял готовый чёлн: Муха и другой дюжий парень сидели на вёслах. Брунгильда ступила первая, юноши вскочили за ней; стоя на берегу, Хвостек смотрел, как чёлн удалялся…
Все озеро пылало заревом, и лодка, казавшаяся чёрной повернула к заросшему кустами берегу, где легче было незаметно проскользнуть. Долгим, презрительным взглядом Хвостек окинул окрестности и пошёл в горницу. Поздно ночью вернулась княгиня, ещё в слезах после разлуки с детьми. Хвостек уже спал. Она села у огня, вперив взор в раскалённые угли, и уснула лишь на рассвете.
На другое утро спрашивали стражу на башне:
— Что, не видно вооружённой толпы?
— Ничего не видно! Нигде никакого движения… Кругом все тихо и спокойно.
Хвост засмеялся.
— Не посмеют они, не отважатся…
Ждали весь день до вечера — ничего не было. Князь повторял своё:
— Не посмеют…
Ночь прошла спокойно, утром стража на башне все ещё ничего не видела. Снова наступил вечер, вокруг царила тишина. Княгиня ходила встревоженная, Хвостек повторял: не посмеют.
Вдруг на башне затрубили раз, другой, третий. Все вскочили на ноги — челядь, ожидавшая под навесом, работники, укрывавшиеся за валом, дружинники, караулившие на завалинке у крыльца. В вечернем сумраке что-то неясно мелькало. На опушке слева и справа как будто шевелилось что-то огромное и живое… Словно медленно ворочался дракон и полз по земле.
Часовой снова затрубил в рог, но от страха у него перехватило дыхание, и он замолк. Люди сбегались отовсюду, карабкались на вал, по лестницам, на крыши… Князь с женой вышли на крыльцо.
На опушке появилась толпа, вдруг высыпавшая из лесу.
— Кметы идут на городище! — крикнули дружинники, показывая руками.
В полутьме все явственнее виднелись собравшиеся на опушке люди, они двигались, приближались, число их росло. Из глубины леса выходили все новые отряды и заполняли долину. Земля гудела. Справа и слева, со всех сторон потянулись рати, медленно, торжественно, без суетни. Минутами в тишине слышался отдалённый гул голосов, как будто ропот волн. Но то не волны в озере роптали, а дышали люди и ступали кони, а на копьях высоко вверху развевались хоругви — священные боевые знамёна.
При виде подступавших отрядов у Хвостека и его супруги кровь отхлынула от щёк, они побелели, почти как у тех мертвецов, которых недавно через этот порог за ноги выволакивали из горницы. Князь велел подать меду, выпил чарку и швырнул её об пол.
— Все, кто жив, на вал! — крикнул он. — Поджигайте мост!
Люди мигом выскочили из ворот и бросились на мост, неся смолу и лучину. Смолой облили сваи. Смерд сам поджёг мост с четырех сторон, а люди пустились бегом к городищу, в заваленные брёвнами ворота.
Мрак сгущался, и вдали уже ничего не было видно, но вот пламя вспыхнуло, с шипением охватило балки и вдруг взметнулось вверх. В красном зареве показались башня, двор и вся окрестность вокруг, струйки огня поплыли по озеру. Потом все снова погрузилось во тьму, везде было тихо, только потрескивали горящие балки, и красный дым, клубясь, подымался вверх, наподобие второй башни.
Смерд приказал ломать кольями мост, чтобы он скорей подломился и упал. Мост с треском рухнул в воду, дымящиеся, полуобгоревшие бревна, шипя, неслись по волнам.
Лодки и челны, стоявшие на берегу, волокли к городищу и прятали во рву. Хвостек, подбоченясь, смотрел: лоб его хмурился, а губы тихо проклинали ехиднино племя.
Понемногу балки догорели, огонь погас, темнота показалась ещё чернее, ночь ещё беспросветнее. Что таилось в этой мёртвой темноте — кто мог угадать?
Хвостек долго стоял в оцепенении, потом, словно вдруг ожив, двинулся вперёд, кликнул людей, стал отдавать приказания.
Вскоре что-то пронеслось по двору и вылетело на берег — маленький человечек отвязал душегубку, крохотную, как ореховая скорлупка, что-то всплеснуло и исчезло. Зносек, остриженный наголо, с простреленным глазом, лежал в своей скорлупке и, почти не двигаясь, медленно грёб руками и плыл. Плавно и бесшумно скользил челнок, словно снизу его несли на плечах русалки.
