В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст
Мак мотнул головой:
– Нет, я с доком уж тыщу лет как рука об руку иду. Чего нет в его характере, так это чтобы товарищей предавать. Беспокойно мне что-то, Джим. Вдруг в караул наш бандиты эти затесались и схватили дока? Они бы с радостью его заграбастали при малейшей возможности.
– Может, он еще вернется, попозже.
– Знаешь, что я тебе скажу? Если назавтра санитарный надзор выпустит против нас предписание, значит, док точно схвачен. Бедный он, бедный! И с лодыжкой сломанной, что у того парня, не знаю, что делать. Один из ребят как-то ее укрепил, перевязал, но, может, это все не то. Ладно. Возможно, док просто-напросто по саду гуляет… Нет, это моя вина, целиком и полностью моя. Нельзя было на него одного всю работу сваливать. Лондон старается изо всех сил, делает что может. А я рассеян, упускаю из виду важные вещи. Тяжело у меня на душе, Джим. Будто амбар этот Андерсонов прямо на меня и рухнул.
– Вот почему и общую картину ты сейчас из виду упускаешь!
Мак вздохнул.
– Я думал про себя, что я кремень, что крепче меня не бывает. А теперь ясно: ты куда как крепче. Надеюсь, что не возненавижу тебя за это. Тебе в лазаретной палатке нужно лечь, Джим. Там койка есть лишняя, а спать на земле я тебе не советую, пока не поправишься. А почему ты не ешь?
Джим поглядел на миску.
– А я и позабыл совсем, хотя голодный. – Он вытащил из фасоли кусок мяса и впился в него зубами. – Ты бы для себя сходил еды взять, – сказал он.
– Ага. Пойду я.
После его ухода Джим быстро расправился с фасолью – крупной, золотистой, овальной формы, а съев фасоль, наклонил миску и выпил жижу.
– Вкусная штука, правда? – обратился он к Лайзе.
– Угу. Фасоль, она всегда вкусная. И ничего не надо в нее, кроме соли. А еще лучше солонины подмешать.
– Что-то ребята притихли. Тишина мертвая.
– Рты заняты, вот и притихли, – сказала девушка. – А то сплошь болтают, болтают. Если драться надо, так уж подеритесь, чтобы кончилось это скорее. А они только разговаривают.
– Еще и бастуют, – заступился за товарищей Джим.
– Вот и ты говоришь много, – продолжала Лайза, – а разговорами колес не смажешь.
– Да, но жа́ра в топке паровозной иной раз они добавляют.
Вошел Лондон, ковыряя в зубах заостренной спичкой. При свете лампы тонзура его тускло поблескивала.
– Я прошелся тут кругом, – сообщил он. – Никакого огня пока не видно. Может, поймали они Сэма.
– Он парень ловкий, – сказал Джим. – Давеча мерзавца одного мордой в землю ткнул, хотя у того и пушка имелась.
– О да, он хитрюга известный! Хитрый как змей! Как змея гремучая, даром что не гремит попусту. В одиночку пошел, никого с собой не взял.
– Оно и лучше. Если сцапают его одного – полоумный какой-то, а если троих, это уж заговор.
– Хорошо бы не сцапали, Джим. Он хороший парень. Мне он нравится.
– Ну да, понимаю.
Вернулся Мак с жестянкой еды.
– Ух, до чего же я проголодался! А ведь не знал до первого укуса. Наелся, Джим, тебе хватило?
– Конечно. Почему костры не разводят, не сидят возле них, как вчера?
– Не из чего, – ответил Лондон. – Я все дерево приказал к печкам тащить.
– Но все же откуда вдруг такая тишина? – не унимался Джим. – Ни звука прямо!
Мак задумался.
– Странная это вещь, черт возьми, поведение толпы. Наперед никогда не знаешь, что будет. Но я считаю, что если поглядеть внимательно, то можно и угадать, к чему все клонится. Вот люди взбудоражены, так и пышут энтузиазмом, и вдруг – испугались чего-то и трясутся от страха. Я думаю, чертов этот лагерь напуган. Слушок пошел, что дока сцапали, а без дока им боязно. Видят – парень со сломанной лодыжкой лежит. Отошли. Вскоре опять к нему заглянули. А он весь в поту, мучается, так ему больно.
Мак, обгладывая мясо с кости, рвал зубами белый хрящ.
– Думаешь, кто-то в этом разбирается? – спросил Джим.
– В чем разбирается?
– В том, куда толпа пойдет.
– Может, Лондон разбирается. Он давно верховодит. Разбираешься в этом, Лондон?
Лондон покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Видал я раз, как парни от выхлопа машины точно зайцы сиганули. А в другие разы им, похоже, сам черт не брат. Но почувствовать, что будет, прежде чем оно началось, все же можно.
– Можно. Знаю, – согласился Мак. – Оно будто в воздухе носится. Я однажды видел, как негра линчевали. Его чуть ли не милю волоком волокли до эстакады железнодорожной. По пути толпа эта собачонку подвернувшуюся замучила, камнями забила до смерти. Каждый хватал булыжник и кидал в нее. Самый воздух толкал на убийство. Повесить негра им мало показалось – они еще и пули в него пускали, и огнем жгли.
– Ну, чтоб такое в лагере началось, я не допущу, – решительно заявил Лондон.
– А начнется, ты лучше в сторонку отойди и не лезь, – посоветовал Мак. – Слышишь, что это там?
Раздавался топот приближающихся шагов – звуки были ритмичными, почти маршевыми.
– Лондон тут?
– Ну да. Зачем он вам?
– Мы тут малого одного привели.
– Что за «малый»?
Вошел мужчина с винтовкой «винчестер» в руках.
– Ты, часом, не из того караула, что я усадебный дом охранять поставил? – спросил Лондон.
– Да. Но нас, с караула снявшихся, всего только трое. Увидели, как малый этот вокруг дома околачивается, взяли его как бы в кольцо, ну и схватили.
– Ну, и кто он такой?
– Не знаю. Вот эта пушка при нем была. Ребята хотели проучить его хорошенько. Душу из него готовы были вытрясти, а я говорю: нет, лучше мы его сюда доставим. Так мы и сделали. Он у палатки. Связанный.
Лондон покосился на Мака, и тот кивнул в сторону Лайзы.
– Тебе бы лучше выйти отсюда, Лайза, – сказал Лондон.
Девушка не спеша поднялась.
– И куда мне идти?
– Не знаю. Где Джоуи?
– С парнем одним разговаривает, – отвечала Лайза. – Тот со школой какой-то списался. В ней на почтальона учат. Джоуи тоже почтальоном хочет стать. Вот они об этом и разговаривают.
– Ну, пойди, отыщи женщину какую-нибудь. У нее посиди.
Лайза подхватила ребенка и, ловко пристроив его на бедро, вышла.
Лондон взял из рук у мужчины винтовку, открыл затвор. Заряженный патрон вывалился наружу.
– Тридцатый калибр, – определил Лондон. – Давайте-ка сюда парня.
– Ладно, давайте его сюда!
Двое караульных втолкнули пленника в палатку. Входя, он споткнулся и чуть не упал. Локти его были связаны за спиной ремнем, а запястья стягивала гибкая проволока. Он был очень юн – худенький, узкоплечий. Одет в вельветовые штаны, синюю рубашку и короткую кожаную куртку. В голубых глазах застыл ужас.
– Черт! – вырвалось у Лондона. – Так он совсем ребенок!
– Ребенок с патронами тридцатого калибра, – докончил фразу Мак. – Можно я с ним потолкую, Лондон?
– Конечно. Действуй.
Мак встал напротив пленника.
– Что ты делал там в усадьбе?
Парнишка с трудом проглотил комок в горле.
– Ничего не делал. – Голос его упал до шепота.
– Кто тебя послал?
– Никто.
Мак ударил его ладонью по лицу. Голова парнишки дернулась и скосилась набок, а на белой безбородой щеке вспыхнуло алое пятно.
– Кто тебя послал?
– Никто.
Новый удар ладонью – на этот раз сильнее.
Парнишка пошатнулся, попробовал устоять, но не вышло – он упал, приземлившись на плечо.
Мак наклонился, с силой потянув за руку, заставил парнишку встать.
– Кто тебя послал?
Парнишка плакал. Слезы стекали с его носа в окровавленный рот.
– Ребята в школе говорили, что это наш долг.
– Старшеклассники?
– Да. И люди на улице говорили, что кто-то должен пойти.
– И сколько вас пошло?
– Шестеро.
– А остальные куда подевались?
– Не знаю, мистер. Честно – не знаю! Я их потерял.
– Кто поджег амбар?
Голос Мака звучал ровно, монотонно.
– Не знаю.
Следующий удар он нанес кулаком. Худенькое тело грохнулось наземь, ударившись об опорный шест палатки. И вновь Мак рывком поднял его с земли. Один глаз у парнишки заплыл и закрылся.
