Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты
Диожен встал, подошел к умывальнику и ополоснул лицо водой. Как видно, он старится. Где ты, детство, пора беззаботности, смеха и сразу высыхающих слез? Почему рай праведников не заключается в вечном обновлении сердца и тела в награду за добрые дела? Тогда достаточно было бы посмотреться в зеркало, чтобы узнать, хороши ли твои каждодневные помыслы и деяния...
Он прислонился лбом к решетчатым ставням. Кинув взгляд на улицу, он увидел Резию Сонсон. Окно ее было открыто. Резия лежала на кровати в нижней юбке, едва прикрывавшей бедра, и в лифчике, из которого выскочила грудь. Резия, верно, ждала одного из своих любовников, а погода стояла жаркая. Диожен отпрянул от окна и сел за рабочий столик некрашеного дерева. Он вытер лоб, чтобы отогнать соблазнительное видение... Сегодня нечистый жестоко искушал его.
Диожен взял листок бумаги и принялся писать. Он скомкал листок и снова встал. Проходя мимо окна, он вздрогнул и быстро отступил назад. Резия стояла совершенно нагая и причесывалась. Время от времени она брала кусок картона и обмахивала им плечи, шею и грудь с лиловыми, как цветы колокольчиков, сосками. Казалось, бесстыдница нарочно делает это! Диожен выскочил из комнаты и кубарем скатился с лестницы.
— Я скоро вернусь! Пройдусь немного, — крикнул он мимоходом Амели Лестаж.
— Что это вы, отец Диожен?.. Сейчас дождь пойдет!..
Но Диожен уже был на улице. Он шел быстрыми шагами, и, видя его, люди недоумевали:
— Куда это так торопится отец Диожен?.. Ведь скоро пора служить вечерню, да и дождь вот-вот пойдет... В городе как будто никто не умирает. Должно быть, он гонится за каким-нибудь колдуном!..
Диожен миновал последние дома и поднялся на зеленый холм. Дойдя до вершины, он сел на землю и принялся теребить пучок травы. У подножия холма волновалась густая листва деревьев, дальше виднелись крыши домов и церковная колокольня. Вдали можно было разглядеть Фон-Паризьен, Солейе, озера... Зашелестели крупные капли дождя. Диожен не двигался, словно окаменел среди чертополоха и пырея, вода струилась по его лицу и сутане... Он все не шевелился. Ни первый, ни второй удар колокола, призывавшего к вечерне, не привели его в себя. Лишь услышав третий удар, он встрепенулся и бросился бежать по направлению к церкви.
На заре того же пасхального воскресенья Жозеф Буден остановил коня на опушке небольшого леса. Он спрыгнул на землю и, ведя лошадь под уздцы, углубился в чащу, раздвигая ветки, чтобы они не хлестали по лицу. Вдруг лес поредел, и перед Буденом выросло среди кустов ветхое строение — заброшенный винокуренный завод. Всадник привязал лошадь к дереву и вошел в дом.
Сквозь старую черепичную крышу с прогнившими балками проглядывало светлое утреннее небо. Жозеф сел на медный котел для варки сиропа, огромный зеленоватый котел, валявшийся на земле вверх дном. Говорят, будто в столице покупают металлический лом для производства оружия. Если бы покупатели догадались заглянуть в озерный край, они нажили бы немалые деньги, думал Жозеф Буден. Лому тут хоть отбавляй!.. С обветшалой крыши сорвалась черепица и упала к ногам начальника округа. Он отскочил и посмотрел вверх.
В этих развалинах наверняка водятся змеи. Земля была покрыта буйно разросшимися сорными травами. На всякий случай Жозеф вынул из ножен мачете и положил себе на колени. Данже Доссу запаздывал. Почему он вызвал Жозефа именно в это утро, когда в святилище празднуют пасху? Вспомнив, что ревнивые и хитрые лоасы нередко играют злые шутки со своими непокорными чадами, Жозеф сперва не хотел идти на свидание к колдуну, но подчинился его требованию: кто знает, быть может, у Данже Доссу есть какое-нибудь спешное дело? Время текло медленно. Жозеф вышел наружу и, подойдя к лошади, взял из мешка несколько сухарей и бананов. Затем вернулся в разрушенное здание. Тут он заметил, что сквозь отверстие в крыше протянулась ветка ягодного лавра. Плоды на нем как будто созрели. Жозеф поднял камень и прицелился. Хлоп! Удар пришелся как раз по черенку, плод оказался замечательно вкусным, спелым и мучнистым. Наш герой принялся есть — откусывал кусок сухаря, затем кусок банана, опять брался за сухарь и заедал его лакомым плодом лавра.
Утренний свет проник в перистиль храма, а пыл танцоров все не ослабевал. Бледный полумесяц еще висел в голубом небе. Аристиль вошел во двор святилища вслед за молодым быком, которого он держал на веревке. Церемониймейстер Ремамбрансы, которого бык буквально тащил за собой, ударял по земле бичом и пугал животное, направляя его. Сбежались люди, но из предосторожности отошли в сторону, желая в безопасности смотреть на предстоящее зрелище.
Бык был великолепен, из его ноздрей шел пар, он трусил мелкой рысцой, склонив голову набок, — его тянула за рога веревка, находившаяся в железных руках Аристиля, который, видимо, действовал по точно выработанному плану. Бык остановился и стал бить оземь копытами, обводя ярко одетую толпу налитыми кровью глазами. Красавец был белой масти, с поразительно сильными стройными ногами, с большим черным пятном на спине, похожим на чепрак, и с черной отметиной между короткими острыми рогами. Он словно плясал кадриль, сопротивляясь ловким маневрам Аристиля, который то натягивал, то отпускал веревку. Силач Аристиль все же добился своего. Он привязал конец веревки к толстому камедному дереву, стоявшему посреди двора, и, хлопая бичом, заставил быка кружить вокруг дерева. Когда рогатая голова уперлась в ствол, Аристиль быстро подошел, держа наготове еще одну веревку. Левой рукой он осторожно обхватил быка за шею и с такой силой сдавил ее, что голова чудовища застыла в неподвижности; тогда правой рукой Аристиль затянул петлю вокруг огромной морды. Наконец он стреножил быка и отошел весь в поту.
Тут хор громко запел духовный гимн, звучавший как григорианское песнопение, гимн величественный и светлый:
Божье созданье, о!Божье созданье, о!Яростный бык приветствует нас!
Буа-д’Орм выступил вперед с кувшином в левой руке и с декой в правой, его белые одежды сверкали в прозрачном свете утра. За главным жрецом шла Клемезина Дьебальфей, неся длинный железный трезубец и две связанные веревкой корзины. Буа-д’Орм побрызгал водой вокруг и затем смочил голову быка, который, несмотря на путы, бил копытами. Взгляд, которым обменялись жертвенное животное и главный жрец, был исполнен неизъяснимой кротости. Бык нагнул голову и замычал. Взяв тогда корзины из рук старухи Дьебальфей, жрец установил их на спине быка. В корзины поставили несколько бутылок оршада, рома, кока-колы и тафии, настоянной на каких-то листьях. Тогда «геал» Мирасен, в свою очередь, направился к быку...
Старый воин шел горделивой походкой, выпятив грудь. Он держался, как гладиатор на арене, у его шеи развевались концы красного платка. Он пожал руки окружающим, на лбу его залегли глубокие складки. Со вчерашнего дня генерал Мирасен пребывал в трансе: в него «вселился» Собо-Наки-Дахоме — страшный бог грозы и бури, на камне которого стояло святилище. Вдруг он подпрыгнул и, вскочив на спину быка, выхватил трезубец из рук Клемезины Дьебальфей. Почувствовав на себе седока, бык рассвирепел, жилы на его шее вздулись, и, гневно мотнув головой, он разорвал веревку, которой был привязан к дереву, Собо-Наки в образе генерала Мирасена уцепился за шею чудовища и схватил конец веревки, обмотанной вокруг его ног. Раздался многоголосый крик. Встав на дыбы, пасхальный бык глухо замычал. Толпа отшатнулась,
— Дурной знак! — говорили люди.
Генерал Мирасен был, конечно, еще крепкий, бодрый старик, но тут он совершенно преобразился. Он казался богом войны, не ведающим ни страха, ни слабости, — такая ярость обуяла этого вспыльчивого человека. Собрав все силы, он пытался перехватить веревку левой рукой, чтобы взять трезубец в правую и нанести быку смертельный удар. Веревка на ногах разгневанного быка понемногу перетиралась. Капли пота выступили на лбу генерала Мирасена, он что-то гневно бормотал сквозь зубы, выпрямившись на спине зверя. Но обезумевший бык отказывался признать власть Собо-Наки-Дахоме.
— Нет!.. Так не полагается! Господь не допустит этого! — восклицала Анж Дезамо.
Она безостановочно плясала со вчерашнего дня, оказавшись во власти Мамбо Нанан, королевы небес, богини всех храбрецов и матери лоасов-воинов, единственной богини, которая наряду с Собо-Наки имела власть над пасхальным быком. Вне себя от бешенства, бык метался по двору. Мамбо Нанан придавала лицу Анж Дезамо выражение неукротимой энергии. Ей вытерли лицо полотенцем и дали выпить несколько глотков оршада. Испустив хриплый крик, Мамбо Нанан прыгнула на круп быка. Генерал Мирасен держался за веревку и что-то кричал, чудом сохраняя равновесие. Бесноватая взяла у него трезубец. Генерал ухватился за рога и, собрав все силы, вздернул голову быка к небу. Шейные позвонки хрустнули. Бык сделал отчаянный скачок. Мамбо Нанан сидела на нем верхом, прижав ноги к брюху, и безжалостно ударяла трезубцем по горлу животного. Брызги крови падали на толпу, которая запела хором:
