Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 1
— Вы угадали, — отвѣчалъ ему секретарь, — я предпочелъ бы не входить въ сношенія съ вашимъ стряпчимъ.
Нѣтъ ли у него личнаго нерасположенія къ мистеру Ляйтвуду?
— Я съ нимъ незнакомъ.
Не терпѣлъ ли онъ въ своей жизни какихъ-нибудь непріятностей отъ судебныхъ процессовъ?
— Не болѣе другихъ, — былъ краткій отвѣтъ.
Не предубѣжденъ ли онъ противъ всей вообще породы судейскихъ крючковъ?
— Нѣтъ. Но пока я служу у васъ, сэръ, мнѣ кажется, лучше будетъ уволить меня отъ посредничества между вашимъ стряпчимъ и вами, его кліентомъ. Впрочемъ, если вы этого требуете, я готовъ уступить. Но я былъ бы очень вамъ благодаренъ, если бы вы не требовали этого отъ меня безъ крайней надобности.
Нельзя сказать, чтобы въ этомъ была крайняя надобность, ибо на рукахъ у Ляйтвуда не было никакихъ дѣлъ мистера Боффина, если не считать безконечно тянувшагося дѣла о неоткрытомъ преступникѣ и еще другого по покупкѣ дома. Всѣ прочія дѣла, которыя могли бы перейти къ нему, теперь заканчивались секретаремъ, подъ верховнымъ надзоромъ котораго они подвигались гораздо скорѣе и успѣшнѣе, чѣмъ подвигались бы, попавъ во владѣнія юнаго Блейта. Золотой мусорщикъ хорошо это понималъ. И даже дѣло, бывшее на ближайшей очереди, дѣло по розыскамъ убійцы, почти не требовало личныхъ сношеній кліента со стряпчимъ, ибо суть его сводилась къ слѣдующему: такъ какъ смерть Гексама лишила барышей «честнаго человѣка», трудившагося въ потѣ лица, то честный человѣкъ плутовски уклонился отъ проливанія напраснаго пота, сопряженнаго съ тѣмъ, что на языкѣ юристовъ зовется: «прошибать стѣну лбомъ»; онъ отказался принести присягу. Итакъ, этотъ новый свѣтъ мелькнулъ было и тотчасъ погасъ. Но пересмотръ уже извѣстныхъ прежде фактовъ привелъ кого-то изъ заинтересованныхъ въ дѣлѣ людей къ той мысли, что не дурно было бы, прежде чѣмъ сдать эти факты въ архивъ, — вѣроятно, уже навѣки, — недурно было бы убѣдить или принудить силой нѣкоего Юлія Гандфорда явиться къ допросу. А такъ какъ всякій слѣдъ Юлія Гандфорда былъ потерянъ, то Ляйтвудъ и обратился къ своему кліенту за полномочіемъ разыскивать его черезъ газетныя объявленія.
— Письмецо бы надо написать Ляйтвуду, Роксмитъ. Или и это вамъ не по нутру?
— Ничуть, сэръ.
— Такъ, можетъ, вы ему черкнете строчки двѣ и скажете, чтобъ онъ помѣстилъ объявленіе, если хочетъ. Не думаю, впрочемъ, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло.
— Не думаю, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло, — повторилъ секретарь.
— Ну все равно, пусть дѣлаетъ, какъ хочетъ.
— Я сейчасъ ему напишу. Позвольте поблагодарить васъ, сэръ, за ваше любезное снисхожденіе къ моему нежеланію вступать въ сношенія съ вашимъ стряпчимъ. Можетъ быть, оно покажется вамъ менѣе страннымъ, когда я вамъ признаюсь, что хоть я и не знакомъ съ мистеромъ Ляйтвудомъ, но тѣмъ не менѣе онъ мнѣ непріятенъ: у меня связано съ его именемъ одно тяжелое воспоминаніе. Это не его вина; онъ тутъ не при чемъ и даже не знаетъ моего имени.
Мистеръ Боффинъ поспѣшилъ покончить съ этимъ вопросомъ, кивнувъ раза два головой. Письмо было написано, и на другой же день въ газетахъ появилось объявленіе о мистерѣ Юліи Гандфордѣ. Его просили войти въ сношенія съ мистеромъ Мортимеромъ Ляйтвудомъ въ видахъ содѣйствія правосудію, и назначалась денежная награда тому, кто сообщить объ его мѣстопребываніи вышереченному Ляйтвуду въ его контору въ Темплѣ. Каждый день въ теченіе шести недѣль объявленіе это печаталось въ заголовкѣ всѣхъ газетъ, и каждый день въ теченіе шести недѣль секретарь мистера Боффина, читая его, говорилъ себѣ тѣмъ же тономъ, какимъ онъ сказалъ своему принципалу: «Не думаю, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло».
Въ его служебныхъ занятіяхъ видное мѣсто занимали розыски сироты, котораго желала взять на воспитаніе мистрисъ Боффинъ. Съ самыхъ первыхъ дней своей службы у Боффиновъ, онъ обнаруживалъ особенное стараніе угодить мистрисъ Боффинъ и, зная, какъ близко къ сердцу она принимаетъ этотъ вопросъ, вложилъ въ него, можно сказать, всю свою душу.
Розыски сироты, какъ въ этомъ убѣдились супруги Мильвей, оказывались дѣломъ не легкимъ. Иной сирота подходилъ бы по всему, да былъ не того пола; другой былъ слишкомъ великовозрастенъ или черезчуръ малъ, или смотрѣлъ болѣзненнымъ, или былъ до невозможности грязенъ, или ужъ настолько привыкъ къ улицѣ, что былъ положительно ненадеженъ и нельзя было поручиться, что онъ не убѣжитъ. А то оказывалось такъ, что нельзя было совершить эту филантропическую сдѣлку иначе какъ путемъ покупки сироты. Ибо, какъ только становилось извѣстно, что нѣкто ищетъ сиротку, какъ тотчасъ же откуда-то брался преданный другъ и покровитель сиротки и оцѣнивалъ его голову.
Внезапность, съ какою повышался курсъ на сиротъ, не имѣла примѣра въ самыхъ сумасшедшихъ колебаніяхъ биржи. Въ девять часовъ утра, напримѣръ, какой-нибудь сиротка, занимавшійся изготовленіемъ пироговъ изъ уличной грязи, стоялъ на пять тысячъ процентовъ ниже номинальной его стоимости, а въ полдень (когда на него являлся спросъ) подымался до пяти тысячъ процентовъ выше ея. Рынокъ сдѣлался поприщемъ разнообразныхъ ловкихъ продѣлокъ. Въ обращеніе пускались фальшивые фонды. Родители отважно выдавали себя за покойниковъ и приводили съ собой своихъ сиротъ. Запасы настоящихъ сиротъ тайнымъ образомъ удалялись съ рынка. Какъ только эмиссары, нарочно съ этой цѣлью разставленные вдоль улицы, возвѣщали, что мистеръ и мистрисъ Мильвей показались въ заднихъ переулкахъ, запасы сиротъ мгновенно исчезали, и видѣть этотъ товаръ можно было развѣ только на условіи поставить галлонъ пива посреднику. Особенно велики были колебанія курса въ тѣхъ случаяхъ, когда владѣльцы товара, сначала притаившись съ нимъ, потомъ вдругъ выбрасывали на рынокъ разомъ цѣлую дюжину сиротъ. Въ основѣ всѣхъ этихъ операцій лежалъ принципъ наживы, а объ этомъ-то и не догадывались мистеръ и мистрисъ Мильвей.
Но вотъ наконецъ его преподобіе Фрэнкъ Мильвей получилъ увѣдомленіе объ одномъ очаровательномъ сиротѣ, проживавшемъ въ Брентфордѣ. У одного изъ его умершихъ родителей (бывшихъ прихожанъ Фрэнка Мильвея) была въ этомъ миломъ городкѣ престарѣлая бабка, бѣдная вдова, и вотъ она-то и выходила сиротку съ материнскою заботливостью, несмотря на то, что ей было почти не на что его содержать. Эту старуху звали Бетти Гигденъ.
Секретарь предложилъ мистрисъ Боффинъ на выборъ: либо послать его, секретаря, для предварительнаго осмотра сироты, либо съѣздить самой, чтобы тамъ же на мѣстѣ и покончить дѣло. А такъ какъ мистрисъ Боффинъ предпочла послѣдній способъ, то въ одно прекрасное утро они съ мистеромъ Роксмитомъ усѣлись въ фаэтонъ, посадили сзади головастаго молодого человѣка и поѣхали.
Жилище мистрисъ Бетти Гигденъ не такъ-то легко было отыскать: оно затерялось въ такомъ лабиринтѣ закоулковъ грязнаго городишки, что они оставили экипажъ у вывѣски «Трехъ Сорокъ» и отправились на поиски пѣшкомъ. Послѣ многихъ разспросовъ и напрасныхъ скитаній имъ указали, наконецъ, въ одномъ переулкѣ крошечный домишко съ отворенной дверью, перегороженной доской. Перевѣсившись черезъ эту доску какой-то миловидный джентльменъ самаго нѣжнаго возраста удилъ грязь безголовою деревянной лошадкой на шнуркѣ. Въ этомъ юномъ спортсменѣ, отличавшемся круглою, курчавой русой головой и здоровымъ цвѣтомъ лица, секретарь сразу угадалъ сироту. Они ускорили шагъ. Но въ это время къ несчастью случилось, что сирота, потерявъ чувство самосохраненія въ пылу спортсменскаго азарта, перекувырнулся, упалъ на улицу и, какъ истый круглый сирота, покатился и скатился въ водосточную канаву, прежде чѣмъ они могли подоспѣть. Онъ быль своевременно вытащенъ Джономъ Роксмитомъ, и такимъ образомъ первая ихъ встрѣча съ мистрисъ Гигденъ была ознаменована тѣмъ, несовсѣмъ ловкимъ обстоятельствомъ, что они, такъ сказать, незаконно завладѣли ея сиротою, держа его внизъ головой, которая побагровѣла съ лицѣ. Къ тому же доска, укрѣпленная поперекъ входа въ коттеджъ, играя роль западни для ногъ выходившей мистрисъ Гигденъ, а равно и для ногъ входившихъ мистрисъ Боффинъ и Роксмита, немало увеличивала затруднительность положенія, которому крики сироты придавали весьма мрачный и безвыходный характеръ. Сначала не было возможности объясниться по тому случаю, что у сироты «сперся духъ», симптомами чего были столбнякъ, свинцовая блѣдность и гробовое безмолвіе, въ сравненіе съ которыми его вопли были самой сладкой музыкой. Но по мѣрѣ того, какъ онъ приходилъ въ себя, мистрисъ Боффинъ рекомендовалась хозяйкѣ, и скоро тихій, ясный миръ возвратился въ жилище мистрисъ Гигденъ.
Ея домикъ оказался очень небольшимъ помѣщеніемъ съ очень большимъ каткомъ для бѣлья. У рукоятки этой махины стоялъ долговязый парень съ маленькой головой и несоразмѣрной величины открытымъ ртомъ, который, казалось, помогалъ его глазамъ таращиться на посѣтителей. Въ уголку, подъ каткомъ, на двухъ скамеечкахъ сидѣло двое ребятишекъ: мальчикъ и дѣвочка. Отъ времени до времени долговязый парень переставалъ таращить глаза и принимался вертѣть ручку катка. Страшно было видѣть, какъ при этомъ катокъ устремлялся на двухъ невинныхъ малютокъ, точно стѣнобитная машина, предназначенная спеціально для истребленія ихъ, и затѣмъ безвредно отходить назадъ, приблизившись на палецъ къ ихъ головамъ. Комнатка была чиста и уютна, въ одно окно, съ кирпичнымъ поломъ, съ юбкой у камина, съ протянутыми вдоль стѣны у окна веревками, по которымъ по наступающему времени года должны были завиться красные бобы, если судьба будетъ тому благопріятствовать. Но какъ бы ни благопріятствовала судьба Бетти Гигденъ въ прошедшія времена года по части бобовъ, она не слишкомъ-то баловала ее по части финансовъ. Нетрудно было замѣтить, что Бетти Гигденъ очень бѣдна. Она была одною изъ тѣхъ женщинъ, которыя, будучи вооружены отъ природы неукротимою волей и крѣпкимъ сложеніемъ, борются долгіе годы, не взирая на то, что каждый новый годъ, какъ свѣжій боецъ, приходитъ съ новыми сокрушительными ударами противъ нихъ, уже измученныхъ боемъ. Она была энергичная старушка, съ большими темными глазами и очень рѣшительнымъ выраженіемъ лица, но въ сущности предоброе существо. Она не отличалась большой логикой, это правда; но Господь милосердъ, и надо надѣяться, что сердца зачтутся на небесахъ въ такую же цѣну, какъ головы.
