Анна Бригадере - Бог, природа, труд
— Вы в монастыре у диаконис? Хорошо вам?
— Вы решили так, глядя на мое платье? В нем меня крестили, в нем я ходила к причастию. Я должна его отработать. Каждый месяц вычитают. Что же делать? Каждый должен сам зарабатывать. И так бог оказался ко мне милостив. Чего и желать мне больше? Если я буду себя хорошо вести, меня переведут на заработок, тогда я смогу быстрее за него рассчитаться.
Зара говорила сдержанно, но и по ее речам можно было догадаться, что не так уж счастлива она у диаконис. Она поспешила сменить тему разговора, стала восторгаться красотой кладбища, куда пришла впервые.
— Пришла посмотреть, где и я когда-нибудь буду лежать. Как чудесно здесь, как чудесно! Повсюду цветы и кресты, святые кресты! Христианское кладбище, среди христиан и я буду лежать.
— Зачем об этом думать? Ведь мы еще так молоды. Нам еще жить долго-долго, — сказала Аннеле и сама удивилась: так звонко и радостно звучал ее голос. Горе отступило. И сама не понимая, как она произнесла то, что еще полчаса назад никто бы не вырвал у нее силой, сказала, чтобы порадовать Зару:
— Знаете новость? Моя сестра обручилась!
— О-оо-о! — протянула Зара удивленно и ошеломленно, словно остолбенев от неожиданности. С минуту она не могла произнести ни слова, смотрела мимо Аннеле, и странный блеск появился в ее темно-карих глазах; она не спросила, кто жених, откуда, лицо ее сморщилось в болезненной улыбке, и она прошептала, словно в экстазе:
— О, невеста! Ваша красивая сестра — невеста. Она будет стоять у алтаря в белом подвенечном платье, в миртовом венке, под белой фатой. Невеста — какое счастье! Какое счастье!
Внезапно она закрыла лицо руками и стала всхлипывать.
Вот тебе и раз! Опять она плачет!
— Зара! Мария, милая!
Но она уже смеялась.
— О, нет, нет, ничего! Не смотрите на меня. Мешугене я, глупая я девушка. Заплакала. Это от радости, я счастлива за вашу сестру.
А Аннеле подумала: «Нет, Зара, не из-за этого ты плачешь. Ты плачешь из-за себя. Ты думаешь, что может быть никогда-никогда не будешь стоять в подвенечном платье у алтаря».
И так жалко стало Зару. Она еще сильная, здоровая девушка, но судьба заковала ее ноги в кандалы.
Она боролась, уставала, снова боролась, еще более мужественно. Насколько благосклоннее оказалась судьба к Аннеле!
Здоровые руки, здоровые ноги. Какое это огромное счастье!
Дома никто не попрекнул ее за долгое отсутствие. Даже словом не обмолвились. Лизиня, словно только и ждала ее возвращения, сразу же позвала во вторую комнату, где они сидели вдвоем с Эдгаром.
— Иди, Аннеле, послушай, как интересно Эдгар о своих рассказывает.
Эдгар действительно рассказывал интересные вещи — все это было для них внове, но увлечь слушателей не умел. Он предпочитал, чтобы Лизиня повторяла уже сказанное, и кое-где дополнял и исправлял ее рассказ. О себе он сказал коротко. Отец умер, был мелким торговцем в Каралаучах. Из пяти детей только младшая жила с матерью, остальные разлетелись кто куда. Один брат в Петербурге, один за Уралом, старшая сестра вышла замуж за итальянца и живет в Ломбардии.
Слушательницы пришли в восторг.
— В Италии, слышишь? И давно?
— С тех пор, как замуж вышла. У нее уже взрослые дети.
— И вы больше не виделись?
— Нет, вначале все намечаешь: вот тогда-то и тогда-то, а после все это уж неважно. С глаз долой, из сердца вон.
— Но родина, родные? Разве не хочется их видеть?
— Где хлеб, там и родина, и родня. Мы из другого теста сделаны. Не то что вы, латыши.
Нить разговора каждую минуту грозила прерваться. Паузы заполняли незаметные ласки, которых Аннеле старалась не видеть. Ей было стыдно.
Страшно скучно! И выбрав подходящий момент, она незаметно исчезла.
На ужин Эдгар ел мясо, запивая пивом. Сладкое блюдо, которое Лизиня готовила с особым тщанием и которое называлось «нектар и амброзия», он отодвинул — для женщин да младенцев пища.
Слыхано ли такое! Хоть попробовать мог — ведь Лизиня его приготовила! Попробовать и похвалить.
— А мужская пища, видно, пиво, — не утерпела девочка.
Эдгар шевелил густыми усами.
— Да, пиво и табачок. Вот мужская пища. Заруби себе на носу, девочка, если хочешь замуж выйти.
— Очень мне муж нужен. Я и не пойду за такого медведя, как… как…
— Как ты, — это ты хотела сказать, — спокойно произнес Эдгар, закуривая папиросу. — Это хорошо, что поняла — свояка надо называть на ты. Выпьем на брудершафт. А поцелуй за тобой.
Девочка поспешно отодвинулась.
Что с ним говорить? Он, видно, думает, что она еще ребенок, который будет танцевать под его дудку.
Так ничего и не ответив новому родственнику на его вызов, она бросила вызов сама:
— Еще пиво потребуется?
— А у тебя припрятано?
— Есть одна бутылка.
— Давай сюда!
И Эдгар остался сидеть с бутылкой пива еще и после того, как убрали со стола; цедил пиво и курил. До чего странный мужчина! Как Лизиня его терпит?
ОКОНЦЕ ДЛЯ ДУШИ
Кристап будет посещать занятия — готовиться к конфирмации. Так они решили дома, где он провел праздники. Весной все равно уходить из школы, и надо сделать все, что полагается. В деревне до пасторского имения далеко, там занятия на недели растянутся, и все состоятельные люди, кто посылает детей в городские школы, стараются, чтобы и к конфирмации те готовились в городе. А ему, как только лето начнется, во всем придется отцу помогать. Так что он должен быть готов.
Это явилось для Аннеле неожиданностью. Слова Кристапа надолго овладели ее мыслями. Да, Кристап вытянулся. Он совсем взрослый — заканчивает школу, пойдет к конфирмации. Он должен быть готов.
А разве ей не надо быть готовой? Надо, и еще основательней, чем Кристапу. Ведь его ждут в родительском доме, где и работа у него будет, и достаток. Проживет там всю жизнь, до конца дней своих, как единственный сын и наследник. А ее жизнь так непрочна, так неустойчива.
Отношения Рейкшата с Ранками наладились, но ненадолго. Рейкшат и сам возвращаться к прежнему не хочет. Он задумал открыть собственное дело. Он считает, что только тогда жизнь и упорядочится, появится достаток. Будет именно так — в этом он может поклясться. И сил, и смекалки ему не занимать. Да и придумал он уже кое-что. Лучше всего отправиться в один из портовых городов Курземе, где бывает много моряков. Товар он готовит отменный, покупатели всегда найдутся. Там не по четверти фунта или по кольцу колбасы продавать придется; можно будет получать солидные заказы — снабжать провиантом отплывающие корабли. Важно не только уметь приготовить товар, но и выгодно его поместить. А уж за этим дело не станет, на этом он руку набил.
Лет пять назад, прежде чем подрядиться к Ранку, жил он в Курземе, как следует разузнал условия работы в Лиепае и Вентспилсе. Вот где можно развернуться, особенно в Вентспилсе. Там все, кто «по мясной части», живут зажиточно, хоть особого рвения в своем деле и не проявляют, работают по старинке, дедовскими методами, так что фирменные суда крупных экспедиций вынуждены закупать деликатесы в иностранных партах. А раз так, то продолжать таскать каштаны из огня для кого-то просто глупо, когда можно сидеть у своего костра и быть самому себе господином.
Таковы планы Рейкшата. Через несколько недель он поедет, осмотрится на новом месте. Если обстановка окажется подходящей, снимет помещение, наладит дело, обживется, а потом приедет за невестой и сыграют свадьбу.
А как сложится потом ее жизнь? Мысль эта неотступно преследует Аннеле, но куда ни глянет, везде непроглядная тьма. Поэтому так глубоко задели ее слова Кристапа. Она хватается за эту мысль, словно та придаст ей уверенности и самостоятельности. Она тоже должна быть готова. Она тоже должна стать взрослой. Пора прощаться с детством. И она мгновенно принимает решение и спрашивает Кристапа:
— К какому пастору ты записался?
— К кому же еще, как не к Валдену из общины Анны?
Валден — тот самый пастор, которого Аннеле слышала в праздничный вечер.
— К нему?! — радостно воскликнула она. — Он и мне нравится. Я тоже пойду запишусь.
Кристап посмотрел на Аннеле сверху вниз, насмешливо прищурился.
— Ты?! Ничего не выйдет. Не доросла еще.
Аннеле не слушает. Ей и так страшно — впервые она решилась на самостоятельный шаг, а тут еще кто-то пытается ее отговорить.
Узнать надо, как отнесется к этому мама. И она тут же спрашивает, не откладывая. Мать не возражает — во времена ее молодости все рано ходили к конфирмации. Поразмыслив немного, она даже одобряет решение Аннеле. Кто знает, что ждет их впереди.
А Кристап пускается рассуждать, как взрослый.
— Вы ведь не представляете, как все это происходит. К конфирмации допускаются только школьники старших классов. Мало знать наизусть сказания и заповеди. Аннеле, может, их и знает, но Валден об этом попросту и не спрашивает. Речь там идет совсем о других вещах. В них разбираться надо. Мне об этом ребята рассказывали, те, что не хотят идти к Валдену, — слишком уж строго спрашивает и говорит слишком умно. Как самый настоящий профессор. Ни у кого так долго не занимаются, как у него. Мне, хочешь не хочешь, к нему идти придется — из моей школы ребята к нему записались. А ее-то кто гонит? Она и в школу-то не ходит, куда ей справиться! А если отвечать не сможет и Валден ее отчислит — а он не очень-то церемонится с теми, кто отстает, — что тогда? Вот где стыда-то не оберешься.
