Френсис Фицджеральд - Прекрасные и обреченные
Через некоторое время в радостную арию суперсверчка вклинивается диссонансом новый звук — тоскливый вопль флейты, отверстия которой перебирают неуверенные пальцы. Совершенно ясно, что музыкант упражняется, а не играет для публики, так как время от времени неровная трель обрывается и после короткой паузы, заполненной невнятным бормотанием, мелодия звучит заново.
Как раз перед седьмым фальстартом нестройная разноголосица обогащается третьим звуком. К дому подъезжает такси. После минутной тишины снова слышится рев двигателя. Шумное отбытие такси почти заглушает шорох шагов по посыпанной гравием дорожке. По всему дому разносится надрывный вопль звонка.
Из кухни выходит маленький усталый японец, торопливо застегивая на ходу пиджак из белой парусины, какие носит прислуга. Он открывает парадную дверь, затянутую сеткой, и впускает красивого молодого человека лет тридцати, одежда которого свидетельствует о неких благих намерениях, свойственных людям на службе у человечества. Благонамеренностью дышит и весь его облик. Он окидывает комнату взглядом, в котором любопытство смешано с непоколебимым оптимизмом. При виде Т а н ы в его глазах отражается титаническое напряжение, вызванное намерением вразумить безбожника-азиата. Зовут молодого человека Ф р е д е р и к Э. П э р а м о р. Он учился с Энтони в Гарвардском университете, и из-за одинаковых первых букв в фамилии в аудитории их постоянно усаживали рядом. Поверхностное знакомство имело продолжение, но после окончания учебы они ни разу не встречались.
Тем не менее П э р а м о р заходит в комнату с видом человека, намеревающегося остаться на весь вечер.
Т а н а отвечает на вопросы гостя.
Т а н а (с заискивающей улыбкой). Уехари гостиниса ужинать. Назад через порчаса. Уехари поровина седьмого.
П э р а м о р (рассматривая бокалы на столе). У них гости?
Т а н а. Да, гости. Миста Кэрамел, миста и мисса Барнс, мисс Кейн, все тут.
П э р а м о р. Понятно. (С добродушным видом.) Похоже, они славно порезвились. Да, так и есть.
Т а н а. Не понимая.
П э р а м о р. Покутили на славу.
Т а н а. Да-да, пири, много-много пири.
П э р а м о р (деликатно меняя тему разговора). Когда я стоял у двери, из дома доносились звуки музыки. Мне не послышалось?
Т а н а (сдавленно хихикая). Да, я играть.
П э р а м о р. На одном из японских инструментов?
Ясно, что он является подписчиком журнала «Нэшнл джиографик».
Т а н а. Я играй японский фре-е-ейта. Японский фре-е-ейта.
П э р а м о р. И какую песню ты наигрывал? Какая-нибудь японская мелодия?
Т а н а (морщит лоб от неимоверного напряжения). Я играй песня поезд. Как у вас? Зерезнодорозная песня. Так говорят в моя старана. Как поезд. Ухо-о-одит. Знасит, свисток. Поехари. Идее-е-ет. У-у-у-у. Осень красивая песня в моя старана. Дети поют.
П э р а м о р. Действительно, очень приятная мелодия.
В этот момент совершенно очевидно, что лишь огромное усилие воли удерживает Тану от желания немедленно броситься наверх и принести открытки, включая те шесть, напечатанных в США.
Т а н а. Сдерать зентремена коктейр?
П э р а м о р. Нет, благодарю. Не употребляю. (Улыбается.)
Тана удаляется на кухню, оставив дверь слегка приоткрытой. Неожиданно сквозь щель снова доносится мотив японской дорожной песни. На сей раз это не просто упражнения, а полная силы вдохновенная игра. Раздается телефонный звонок. Тана поглощен музыкой и не отзывается. Трубку снимает Пэрамор.
П э р а м о р. Алло… Да… Нет, его нет дома, но он вот-вот вернется. Что? Баттеруорт? Алло! Я не расслышал имя… Алло, алло, алло! А?
Телефон упорно отказывается воспроизводить членораздельные звуки. Пэрамор кладет трубку на рычаг.
В этот момент вновь звучит тема подъезжающего к дому такси, а вместе с ней появляется еще один молодой человек с чемоданом в руках. Он открывает парадную дверь без предварительного звонка.
М о р и (уже в прихожей). Эй, Энтони! Ау! (Заходит в зал и видит Пэрамора.) Добрый вечер.
П э р а м о р (всматриваясь в его лицо). Неужели… Уж не Мори ли Ноубл?
М о р и. Он самый. (Подходит ближе и протягивает руку.) Как дела, старина? Сто лет не виделись.
Лицо Пэрамора вызывает смутные ассоциации с Гарвардом, но Мори не уверен в своих предположениях. Если он когда и знал имя, то давно забыл. Пэрамор проявляет достойное похвалы понимание ситуации и с тактичным великодушием спасает положение.
П э р а м о р. Неужели забыли Фреда Пэрамора? Мы вместе изучали историю в классе Анка Роберта.
М о р и. Разве можно забыть? Анк, то есть Фред… Фред был… То есть Анк был потрясающий старикан, да?
П э р а м о р (шутливо кивает). Да, замечательный старик. Во всех отношениях замечательный.
М о р и (после короткой паузы). Да, был… А где же Энтони?
П э р а м о р. Слуга-японец сказал, что он уехал ужинать в какую-то гостиницу.
М о р и (глядя на часы). Давно?
П э р а м о р. Полагаю, да. Японец говорит, они скоро вернутся.
М о р и. А не выпить ли нам пока?
П э р а м о р. Нет, благодарю. Я не употребляю. (Улыбается.)
М о р и. Не возражаете, если я выпью? (Зевая, наливает себе из бутылки.) А чем вы занимались после колледжа?
П э р а м о р. О, много чем. Вел очень активную жизнь. Где только не побывал. (Его тон подразумевает все, что угодно, от охоты на львов до организованной преступности.)
М о р и. А в Европе бывали?
П э р а м о р. К сожалению, не бывал.
М о р и. Думаю, мы все туда скоро отправимся.
П э р а м о р. Вы действительно так считаете?
М о р и. Разумеется! Страну два года кормят сенсациями, вот народ и забеспокоился. Всем не терпится поразвлечься.
П э р а м о р. Значит, вы не верите, что на карту поставлены идеалы?
М о р и. Какие там идеалы. Иногда люди испытывают потребность в острых ощущениях.
П э р а м о р (сосредоточенно). Все это очень интересно, то, что вы говорите. А я вот беседовал с одним человеком, который там побывал…
В течение последовавшего монолога, который читатель дополнит сам фразами наподобие «Видел своими глазами», «Великий дух Франции» и «Спасение цивилизации», Мори сидит с полуопущенными веками, явно испытывая скуку.
М о р и (при первой подвернувшейся возможности). Кстати, известно ли вам, что в доме германский шпион?
П э р а м о р (опасливо улыбаясь). Вы серьезно?
М о р и. Абсолютно серьезно. Считаю своим долгом вас предупредить.
П э р а м о р (поверил). Гувернантка?
М о р и (шепчет, показывая большим пальцем в сторону кухни). Тана! Это не настоящее имя. Мне известно, что он регулярно получает почту на имя лейтенанта Эмиля Танненбаума.
П э р а м о р (стараясь выглядеть снисходительно). Вы меня разыгрываете?
М о р и. Возможно, я обвиняю его зря. Но вы так и не рассказали, чем занимаетесь?
П э р а м о р. Ну, вообще-то я пишу.
М о р и. Беллетристику?
П э р а м о р. Нет, документальную литературу.
М о р и. А что это такое? Художественный вымысел, основанный на фактах?
П э р а м о р. О, я ограничиваюсь одними фактами. Много работаю в системе социального обслуживания.
М о р и. А!
Его взгляд становится подозрительным. С таким же успехом Пэрамор мог назваться карманником-любителем.
П э р а м о р. В настоящее время я занимаюсь социальным обслуживанием в Стэмфорде. И только на прошлой неделе узнал от кого-то, что Энтони Пэтч живет по соседству.
Беседу прерывает доносящийся с улицы шум, который можно безошибочно определить как разговор представителей обоих полов, перемежающийся смехом. В комнату толпой заходят Э н т о н и, Г л о р и я, Р и ч а р д К э р а м е л, М ю р и э л К е й н, Р е й ч е л Б а р н с и Р о д м а н Б а р н с, ее муж. Вновь прибывшие дружно бросаются к Мори и отвечают невпопад «Чудесно!» на его обращенное ко всей компании приветствие. Тем временем Энтони направляется к гостю.
Э н т о н и. Вот, черт возьми, не ожидал! Здравствуй. Страшно рад тебя видеть.
П э р а м о р. А уж я-то как рад встрече, Энтони. Я обосновался в Стэмфорде, вот и решил к тебе заехать. (Шаловливо.) Мы вечно вынуждены работать до седьмого пота, а стало быть, имеем право отдохнуть пару часиков.
Энтони тщетно старается вспомнить имя гостя. Это стоит неимоверного напряжения сродни родовым потугам. Наконец память разрешается от бремени коротким словом «Фред», и Энтони поспешно строит предложение «Рад встрече, Фред!». Вся компания умолкает, ожидая, когда представят гостя. Мори может прийти на выручку, но предпочитает наблюдать за сценой с нескрываемым злорадством.
