Джон Пристли - Другое Место. Рассказы
Мистер Добби встал, направился к двери.
— Ладно, Джо. Если тебе хочется, будь и дальше хорошим мальчиком. Счастливо оставаться.
Он старался держаться с прежней вальяжностью, но румянца на лице как не бывало.
Провожать его официант не стал. Постоял несколько минут у стола, глубоко дыша, как человек, чудом спасшийся от неминуемой смерти. Потом с ним словно что-то случилось: он как бы ссохся, глаза потухли, лицо сделалось бесстрастным, — короче, он вновь превратился в немолодого официанта. На столе его ждали стакан из-под виски и пустая бутылочка из-под содовой. Он их убрал.
— Вот мы и вернулись в исходную точку, — сказал первый молодой человек.
— Мне уже пора, старина, — ответил второй, присаживаясь на подлокотник кресла. — Завтра у меня трудный день.
— Чтобы пропустить стаканчик, время у тебя найдется.
Он позвонил, в «Коричневую гостиную» вошел тот же официант.
— Два виски, пожалуйста.
— Два виски, сэр, — повторил официант бесцветным голосом. — Да, сэр, — и отбыл.
Второй молодой человек зевнул, обвел взглядом гостиную.
— В следующий раз не останавливайся в этой дыре.
— Одну минуту, — воскликнул первый молодой человек. — После нашего ухода здесь кто-то побывал, постоялец или гость. Я чувствую запах сигарного дыма и вижу окурок сигары. Вы же знаете мои методы, Ватсон.
— Не могу в это поверить. Думаю, официант просто сидел здесь и курил от скуки.
Официант вернулся.
— Моя смена закончилась, сэр, но если вам что-нибудь потребуется, вас обслужит ночной портье.
— Спасибо, не потребуется. Возьмите деньги.
— Благодарю вас, сэр.
— Здесь по-прежнему очень тихо, официант.
— Да, сейчас очень тихо, сэр. — Официант взял поднос и вышел из гостиной.
— Неплохой парень этот официант, но, клянусь шляпой, что за жизнь!
— Что за жизнь! Ну… Cheerio!
— Cheerio!
ГЕНДЕЛЬ И ГАНГСТЕРЫ
Перевод В. Азова
Вероятно, в тот день в лондонском Сити можно было услышать великое множество нелепых дискуссий и споров. Но, конечно, самый странный и самый забавный из них затеяли эти двое. Начнем с того, что они были совершенно незнакомы друг с другом; происходил же их спор где-то между небом и землей в середине шахты лифта в очень высоком здании недалеко от Чипсайда.
Это был один из тех лифтов, которыми пассажиры — как правило с большой опаской — управляют сами. Первый пассажир, высокий, костлявый человек, вошел в лифт на верхнем этаже, где он по поручению одной провинциальной организации, известной под названием Ладденстальского кооперативного товарищества, посетил контору фирмы «Гроссман и Дженкинс, оптовая торговля рубашечными тканями». Лифт начал спускаться, но этажом ниже был остановлен, и управляющий «Юнайтед Тропикал Продактс Лимитед» с поклоном распахнул дверцы перед вторым пассажиром. Второй не был ни высоким, ни костлявым. Это был довольно пожилой джентльмен с широким чисто выбритым лицом; судя по фигуре, он вел сидячий образ жизни, а весь его облик выдавал человека состоятельного и к тому же американца, и, подобно многим состоятельным американцам, он выглядел так, словно его несколько лет продержали в холодильнике. Войдя в лифт, он кивнул управляющему «Юнайтед Тропикал Продактс», закрывавшему за ним внутреннюю и наружную дверцы, и, не обращая никакого внимания на высокого костлявого человека, нажал кнопку с надписью «Вестибюль».
Лифт пошел вниз, остановился, проехал еще немного и окончательно стал где-то между этажами. Американец неодобрительно посмотрел на кнопку с надписью «Вестибюль» и снова нажал ее. Никакого результата.
— А вы как следует нажали? — спросил высокий, костлявый человек с заметным йоркширским акцентом.
— Да, — сухо ответил второй.
Высокий приставил к кнопке длинный и всем своим видом вызывающий доверие палец, но тоже не добился успеха.
— Удовлетворены? — спросил американец с иронической интонацией, которая как нельзя лучше соответствовала его низкому и довольно скрипучему голосу.
— Теперь удовлетворен, — сказал его спутник, ничуть не смутившись, — раз уж я и сам попробовал. Видно, там что-то заело. Давайте-ка поднимемся немножко, а потом спустимся. Не возражаете?
Американец кивнул и нажал нужную кнопку. Но лифт предпочел остаться на месте. Два пассажира прижались носами к двери и услышали сверху чей-то голос. Они стали кричать, но ответа не последовало. Однако через минуту послышался другой голос, более громкий и властный.
— Все нормально, — прогремел этот голос, обращаясь к ним. — Сейчас мы его починим. Только ничего не трогайте, пока я не скажу. Слышите?
Они в унисон закричали, что слышат.
— Тогда полный порядок, — ответил голос. — Это недолго.
Американец и высокий, костлявый человек посмотрели друг на друга.
— Ничего себе полный порядок! — сказал первый, выпятив нижнюю губу, отчего он стал похож на большого бледного младенца. — Я бы сказал наоборот: полный беспорядок!
— Да, вот незадача, — отозвался йоркширец, фамилия которого была Хебблсуэйт. Задержка не очень его раздражала, и он поддакнул из чистого дружелюбия. — Старый лифт, что поделаешь.
— Очень старая модель. Этот лифт давно пора сдать на слом. Одна из ваших древностей, — сказал американец и, поджав нижнюю губу, изобразил легкую улыбку. — Ну что же, слава Богу, Что это не Крайслер-билдинг в Нью-Йорке.
— Я так и подумал, что вы американец, — сказал другой, явно довольный собственной наблюдательностью.
— Да, я американец. — Он сделал паузу, затем добавил со свойственной ему официальной вежливостью: — Моя фамилия Онгар, сэр.
— А я — Том Хебблсуэйт.
— Очень рад с вами познакомиться, мистер Хебблсуэйт, — улыбнувшись, сказал мистер Онгар.
Затем, вспомнив, что он лицо чрезвычайно важное и влиятельное, — а в нем было что-то, наводившее на такую мысль, — он нахмурился, вынул из кармана записную книжку и, нахмурившись еще больше, стал ее перелистывать. Пока он этим занимался, мистер Хебблсуэйт набил трубку, раскурил ее и удовлетворенно запыхтел. Некоторое время оба молчали, а затем мистер Онгар, не отрываясь от своих деловых записей, стал что-то тихонько насвистывать.
Мистер Хебблсуэйт дал своему спутнику посвистеть с минуту, после чего прервал его.
— А теперь я вам скажу, что вы сейчас насвистывали, — добродушно объявил он.
Мистер Онгар поднял глаза от записной книжки.
— А разве я что-то насвистывал?
— Конечно, насвистывали, и я сейчас скажу вам, что именно, — и можете быть уверены, здесь вам никто другой этого не скажет.
— Так что же я насвистывал?
— Арию из генделевского «Иуды Маккавея», — торжествующе произнес мистер Хебблсуэйт.
Действительно мистер Онгар насвистывал, сам того не сознавая, но мелодия, должно быть, все еще звучала у него в голове, потому что он просвистел несколько следующих тактов. Внезапно его широкое бледное лицо просияло.
— Вы правы, мистер… э-э… Хебблсуэйт, — вскричал он в восторге, — это ария из «Иуды Маккавея». Но если бы мне сказали, что здесь, в лондонском Сити, эту мелодию так быстро узнают, я бы не поверил. Так вы знакомы с музыкой Генделя? Это замечательно! Гендель, по моему мнению, величайший из музыкантов всех времен. Да, сэр, величайший. А вы знаете его о-ра-тории?
— Еще бы мне их не знать! — воскликнул мистер Хебблсуэйт. — Если бы вы состояли в Ладденстальском хоровом обществе столько лет, сколько я, вы бы тоже знали Генделя. Я пел эти оратории, можно сказать, до посинения. Да мы, черт возьми, мы их даже задом наперед знаем.
— Прекрасно! — И мистер Онгар снова лучезарно улыбнулся.
— Только я хочу сказать вам одну вещь, — продолжал мистер Хебблсуэйт дружелюбно, но настойчиво. — Вы эту мелодию насвистывали не совсем точно. Потому-то я и заговорил о ней.
Мистер Онгар был потрясен.
— Вот что: если я могу хоть чем-то гордиться, — сказал он очень медленно, взвешивая каждое слово, — так это хорошим слухом, чутким к музыке вообще, а к музыке Генделя в особенности. И если я насвистывал эту мелодию, сэр, то вы можете дать голову на отсечение, что она должна звучать именно так, как я ее просвистел.
— Я не дал бы и двух пенсов, не то что голову, — воскликнул йоркширец. — Нет, вы свистели неправильно. И сейчас я вам покажу, где вы ошиблись. Слушайте!
И без лишних слов он довольно приятным баритоном спел свою версию этой мелодии, отбивая такт рукой.
Американец покачал головой.
— Нет. Я ничего не имею против этой мелодии. Я рад, что услышал ее. Но это не-е ария из «Иуды Маккавея» Генделя. Не знаю, что я насвистывал раньше, потому что я думал о другом, но я просвищу ее теперь, и вы сразу услышите, где вы допустили ошибку.
И мистер Онгар с серьезным видом вытянул свои пухлые губы и засвистел, отбивая такт по рукаву собеседника.
