Джон Пристли - При блеске дня
Мои слова ей польстили.
— Ты первый раз в этом признался, Грег! — тепло воскликнула она. — Но зачем тебе моя помощь?
В самом деле зачем? На минуту-другую я задумался.
— Видишь ли, я не мог рассказать тебе свою историю во всех подробностях, — медленно начал я. — Пришлось многое опустить, включая чувства, переживания, краски. Тем не менее теперь ты все знаешь, и я не могу понять, чем эта история так уж важна и значительна… Однако для меня, Лиз, она почему-то важна. Видишь, я изменился от одних этих воспоминаний. Хотя, быть может, перемены уже и так назревали, а мысли о прошлом лишь подтолкнули их…
— Нет, мне кажется, наоборот, — серьезно проговорила Элизабет. — Воспоминания тебя изменили. Помнишь, когда мы только встретились, я сразу сказала, что ты другой. И еще спросила, уж не влюбился ли, помнишь? Так вот теперь стало еще хуже, Грег. Только взгляни на нас… вспомни, какие мы плели интриги, как пытались устроить, чтобы я вернулась в Англию и мы снова были вместе. И вот мы вместе, а что толку? Даже в Голливуде мы были гораздо ближе. Причем дело не во мне, а в тебе. Нет, не говори ничего, а то я расплачусь! Не хочу плакать. Твой отказ возвращаться в Голливуд, твои странные речи… все это ужасно, Грег! Мне кажется, что-то очень важное вышло на поверхность, какая-то давно погребенная часть твоей души… Нет, не перебивай, ты же сам просил меня высказаться. Я скажу две вещи. Одна из них очень тебя удивит.
Тут она замолчала — не ради эффекта, а потому что наш автомобиль въехал на узкую деревенскую дорогу, по которой шло стадо коров. За нами ехала еще одна машина, и вокруг поднялся жуткий рев коров и клаксонов.
— Продолжай, Лиз, — сказал я, когда все утихло и мы снова поехали.
— Около полутора лет назад я встретила одного из твоих Элингтонов, — спокойно произнесла она.
— В самом деле, милая, ты меня очень удивила. Неужели? Когда, где и кого ты встретила?
— Я уже сказала когда. Это было в Вашингтоне, на вечеринке. Меня познакомили с приятным застенчивым англичанином, который приехал заниматься какой-то таинственной научной деятельностью. Он помогал создавать атомную бомбу, разумеется, сейчас мне это очевидно. Его звали сэр Дэвид Элингтон.
— Сэр Дэвид Элингтон? Да, я видел это имя в газетах… Он известный физик. Но, Лиз, вряд ли это тот самый мальчик.
— Он, он! Мы тогда проговорили около получаса. Он на несколько лет младше тебя, хотя с виду не скажешь, и я помню, как он рассказывал мне про Кембридж и Браддерсфорд. — Элизабет ликующе взглянула на меня.
— Тогда это в самом деле он… Господи! Я помню его маленьким невозмутимым мальчиком, очень умным, неизменно закопанным в книги. А теперь он — сэр Дэвид и помогает создавать атомные бомбы, чтобы стереть нас всех с лица Земли… Лиз, у меня мурашки бегут по спине. Не из-за бомбы… подумать только, как распоряжаются нами Судьба, Время и Случай… как они тасуют и вновь раскладывают карты. Если б мы только могли сделать шаг назад и получше рассмотреть меняющиеся комбинации!..
— Да, милый. Но позволь мне закончить. Я помню наш разговор с этим Элингтоном про Великобританию и английскую кухню, ничего особенного, зато он упомянул, что отправляет несколько посылок с едой своей сестре в Англию… мол, она вдова с двумя или тремя детьми. У меня сложилось впечатление, что эта овдовевшая сестра — все, что осталось от его семьи. Понимаешь, что это значит?
— Ну… — осторожно проронил я.
— Это значит, — торжественно подхватила Лиз, — что твоя Бриджит по-прежнему жива, даже если остальные нет. Сейчас я припоминаю, что он называл это имя… Бриджит.
— Возможно, ты права. Только она не «моя» Бриджит.
— Но ведь в этом вся соль, Грег! Начало и конец! Конечно, она не твоя, но ты всегда считал ее своей…
— Погоди-ка, Лиз. Я не видел ее тридцать два года…
— Какая разница! — воскликнула она. — Это не имеет значения! Мне совершенно ясно, что у всей этой неразберихи есть простейшее объяснение, понятное всякой женщине: юношей ты влюбился в эту Бриджит и с тех пор, сам того не зная, втайне ее любишь!
— Бред, — резко оборвал ее я. — Это было бы слишком просто. Я готов признать, что меня заворожил и пленил некий образ жизни…
— Образ жизни, ха! Да ты влюбился в нее и сам не понял! Это многое объясняет в твоем характере, Грег. И это объясняет перемены, которые с тобой произошли. Ты не мог думать обо мне, потому что твоя голова была занята воспоминаниями о юной Бриджит! Если б не она, ты бы никогда и не вспомнил этих жалких сухарей Харндинов, они не стоят и пяти минут твоей жизни… это всякому ясно! Все дело в Бриджит, и только в ней.
— Напрасно ты так, Лиз.
— Послушай, Грег, давай больше не будем об этом. Прошу тебя. Ты только обдумай мои слова, хорошо? Который час? По-моему, водитель едет очень медленно, а мне надо успеть на поезд.
Взглянув на часы, я сказал, что она успеет на свой поезд, если только не задержится в гостинице.
— Мне хватит десяти минут. Ты будешь по мне скучать, Грег?
Я уверенно посмотрел на нее:
— Конечно. В основном потому, что не успел в полной мере насладиться твоим обществом. Без тебя в гостинице станет совсем уныло. Но я буду писать, не разгибаясь, и очень скоро закончу сценарий.
Она улыбалась, пока я говорил, что буду скучать, но потом бросила на меня резкий укоризненный взгляд.
— Сценарий тебе осточертел, так ведь? Георг Адонай мне намекнул. И то, как ты разговаривал с Лео Блаттом…
Я постарался ответить точно и искренне. В конце концов Лиз не только мой друг, но и великая звезда: она приехала сюда по моему настоянию, и на кону стоит ее репутация, не говоря уж об огромных деньгах.
— Ты немного запуталась, Лиз, и поэтому несправедлива ко мне. — Я подумал, что еще несколько лет назад, когда мы вместе работали в Голливуде и я был ее учителем, помощником, она бы не посмела так со мной разговаривать. — Мне в самом деле наскучило такое кино. Быть может, я написал слишком много похожих сценариев. Правда и то, что на заключительном этапе работы, выписывая последние сцены, я часто бываю подвержен скуке. А почему, собственно, нет? Мы мусолим эту идею уже несколько месяцев, сплетаем и расплетаем сюжетные линии… Естественно, интерес угасает. Да, мне надоела эта чертова красотка, которая наносит ответный удар. Но это не значит, что я, проработав в кинематографе двадцать лет, не в силах закончить сценарий. Все будет хорошо, обещаю. И давай больше не будем об этом.
Она положила твердую крупную ладонь — ее руки смотрелись немного странно в сочетании с экзотической маской ее теперешнего лица, — на мою и сказала:
— Прости, мой дорогой Грег. Я ведь не за сценарий волнуюсь, а за тебя.
Мы подъехали к гостинице в полной тишине, и в ней было больше взаимопонимания, чем во всем нашем сегодняшнем разговоре. Лиз настояла, чтобы я не провожал ее, а сразу пошел к себе и принялся за работу.
— Скоро встретимся в Лондоне. Я остановлюсь в «Дорчестере». Обязательно позвоню.
Она произнесла эту последнюю фразу с особым выражением, и я сразу догадался: Лиз что-то задумала. Однако я лишь кивнул, улыбнулся и пожелал ей счастливого пути, а затем оставил у регистрационной стойки, где она стала просить счет. Поднявшись в номер, я почувствовал себя каким-то раздавленным: работать совсем не хотелось. Средство от этого есть только одно (открытое мною много лет назад): работать, несмотря ни на что. Сперва почти всегда получается ерунда; ты это осознаешь, рвешь на кусочки сделанное и потом уже без всяких дополнительных усилий приступаешь к настоящей работе. Фокус удался и на этот раз — я благополучно проработал до восьми вечера. Спустившись к ужину в столовую, я вдруг осознал, что сказал Элизабет чистую правду — без нее мне стало одиноко. Как будто выключили половину светильников. И столовая, и постояльцы казались скучными и безрадостными. Впереди простирался бесконечный унылый вечер, похожий на длинную мокрую улицу. Я уже не мог вернуться в номер и погрузиться в свое браддерсфордское прошлое: с прошлым было покончено. Элизабет тоже уехала. И вот ведь парадокс: пока она была здесь, я предпочитал ей прогулки по Браддерсфорду. Эта мысль напомнила мне о Харндинах. Я оглянулся и увидел их неподалеку: они тут же заулыбались, как будто давно пытались привлечь мое внимание. Последнее время я много о них думал, но так ни разу с ними и не поговорил. А ведь когда мы только встретились, они говорили что-то про «старый добрый Браддерсфорд». Что ж, теперь, когда я хорошенько все вспомнил, можно и с ними поболтать о той поре.
Они вышли из столовой первыми. Я поднялся в номер за сигарой, а потом спустился и обнаружил лорда Харндина в углу вестибюля: он был один и допивал кофе. Было странно видеть его здесь, ведь мы совсем недавно стояли с ним в гостиной Элингтонов, а на дворе был июль 1914-го.
— А, Доусон, садитесь! — воскликнул Харндин, искренне обрадовавшись моему появлению. — Элеонора пошла наверх собирать вещи. Утром мы уезжаем. Я пообещал Линсингу сыграть с ним сегодня в бридж, но они еще не спустились. Знаменитая Элизабет Эрл нас покинула?
