Роберт Стоун - В зеркалах
С искаженным лицом он воткнул нож в щель между сушилкой и раковиной и остервенело согнул. Лезвие сломалось. Он выбросил обломки на балкон.
Джеральдина съежилась в углу, лицом к стене. Он стоял и смотрел на нее, оцепенев от раскаяния.
И, уже уходя, сказал:
— Я думаю, нет таких стойких. Вообще нет.
Морган Рейни встал поздно и не пошел за анкетами. Он провел день дома, расхаживая взад и вперед по комнате.
Примерно в половине пятого вечера он вышел на улицу и направился к административному центру. Весь день он ничего не ел.
В стеклянном вестибюле навстречу ему хлынула серая волна расходившихся служащих. В лифте он был один. В конце прохладного белого коридора на четвертом этаже охранник в форме говорил по телефону-автомату. Рейни прошел за его спиной в приемную прокурора штата.
В устланной ковром комнате за белым столом сидела хорошенькая блондинка с нежным личиком; она надевала белые перчатки. Блондинка посмотрела на Рейни и не улыбнулась.
— Будьте добры, скажите мистеру Минноу, что мне хотелось бы поговорить с ним, — попросил ее Рейни. — Меня зовут Морган Рейни. Я племянник судьи Олтона Рейни.
Девушка сняла перчатки, нажала кнопку и сообщила мистеру Минноу о посетителе. Секунду спустя она попросила его пройти в одну из трех бледных дверей напротив ее стола.
Стол Калвина Минноу был с черной крышкой. Он сидел за этим столом и ел йогурт. На Рейни он посмотрел со сдержанным, но явным удивлением.
— Вы племянник Олтона? — спросил он. — Я что-то не припоминаю, чтобы вы мне звонили. — Он нервно покосился на мятый пиджак Рейни и отставил стаканчик с йогуртом в сторону.
— Видите, мистер Минноу, — сказал Рейни, — как просто мне оказалось с вами увидеться. Достаточно было войти в дверь.
Углы губ Калвина Минноу заметно опустились.
— Что это значит? — спросил он негромко.
— Почему-то у меня создалось впечатление, что добраться до вас будет очень трудно.
Калвин Минноу сидел за стаканчиком с недоеденным йогуртом и молчал. Ему было скверно. Его ладонь небрежно поглаживала лацкан легкого пиджака, под которым висел миниатюрный пистолет двадцать второго калибра — он никогда с ним не расставался. Калвин Минноу еще ни разу не пустил в ход это оружие, и никто не подозревал, что он ходит с пистолетом. Но со второго курса в университете Вашингтона и Ли он постоянно носил при себе миниатюрный пистолет.
— Я все лето занимался обследованием, которое вы распорядились провести, — сказал Рейни. — Обследованием людей, получающих собесовские пособия.
— Неужели?
Минноу нажал кнопку внутреннего телефона. Вместе с Рейни он слушал, как телефон звонит в пустой приемной. Секретарша ушла домой.
— Это обследование — сплошной обман. Оно устроено для того, чтобы вычеркнуть из списков получающих пособие всех, кого вам вздумается. Это ваш план.
Под левой рукой Калвина Минноу находилась кнопка сигнала для вызова охранника. Он решил пока ее не нажимать.
— По-видимому, это новейший прием шантажа? — сказал он.
— Но ведь обследование — обман, не так ли? Никакого реального сбора данных не проводится. Все это одна видимость.
— Мистер Рейни, — сказал Калвин Минноу, — какими бы сведениями об этом обследовании — или обо мне — вы ни располагали, они ничего не стоят. Поймите это сразу.
— Чего они стоят, буду решать я, — сказал Рейни.
— Собственно, в чем дело, Рейни? Какие счеты сводит со мной ваш дядя?
— Мой дядя не сводит с вами никаких счетов, мистер Минноу, но я, по-видимому, свожу. Я хочу, чтобы вы мне объяснили, чем я все лето занимался в городе.
— Ничего хорошего из этого для вас не выйдет, приятель, — сказал Калвин Минноу. — Хоть вы и Рейни, но только попробуйте меня шантажировать, и вам станет жарко.
— По вашему распоряжению двести человек таскались по Богом забытым трущобам — и все лишь для того, чтобы обречь на голодную смерть несколько человек из наиболее несчастных людей на всем нашем Юге. Я хочу, чтобы вы объяснили мне, зачем вы это делали.
Калвин Минноу посмотрел Рейни прямо в глаза:
— Друг мой, вы совершили самую роковую ошибку в своей жизни, явившись сюда. — Он быстро заморгал, чтобы показать всю опасность своего гнева; лицо его начало краснеть. — Вам нечего мне сказать. Или, по-вашему, газеты назовут меня злодеем за то, что я вывожу на чистую воду грязные штучки с пособиями? Губителем вдов и сирот? Да ведь всем известно, что социальное обеспечение швыряет деньги налогоплательщиков шайке черномазых шлюх! Это знают все. — Он наклонил голову набок и почти улыбнулся. — Куда вы думаете отправиться со своими дурацкими обвинениями, Рейни? Все плевать хотят на это отребье — и Вашингтон в первую очередь! А уж тут и подавно. Куда же вы отправитесь со своими жалкими выдумками? — Он сдвинул брови и ощерился. — Да чего вы, собственно, ждали? Что я повалюсь на пол и буду просить пощады? Не понимаю, что вам это может дать.
Рейни чувствовал, как кондиционированный воздух леденит пот у него на лбу. Он шагнул к письменному столу Калвина Минноу.
— Вас, — сказал он. — Теперь я знаю, как вы выглядите, как вас зовут, что вы собой представляете.
Минноу, прокурор штата, посмотрел на Рейни с тревогой.
— Да кто вы такой, черт подери? — спросил он. — Фанатик? Вас вообще не следовало сюда пускать.
— У вас здесь холодно, — сказал ему Рейни. — Я прежде работал в Венесуэле и знавал там американцев, которые были вроде вас. Они любили, чтобы в их кабинетах было холодно.
— Вот что, приятель, — сказал Калвин Минноу, выпрямляясь и теребя лацкан пиджака, — вы совсем запутались, если всерьез надеетесь отыскать в подобных вещах что-то личное.
Он внимательно следил за каждым движением Рейни, готовый вскочить в любой момент. Выхватить пистолет и выстрелить — на это потребуется несколько секунд: он часто репетировал дома, как вытаскивать пистолет. Ему не хотелось подпускать к себе Рейни слишком близко, но убить наверняка из пистолета такого маленького калибра можно, лишь точно прицелившись.
— В прокуратуре не место чему-либо личному. В политике, конечно, — Калвин Минноу сделал вид, что потягивается, так как по опыту знал, что, выбросив руки вперед, заставит собеседника попятиться, — личность накладывает свой отпечаток. Но в моей работе нет ничего личного.
— У вас есть личные взаимоотношения со мной, — сказал Рейни. — Я вас узнал.
Калвин Минноу поспешно вскочил на ноги:
— Как вы могли меня узнать? У меня с людьми вроде вас никаких дел нет.
— Вам приходится иметь дело со мной, — сказал Рейни. — Сейчас.
— Послушайте, — быстро сказал Калвин Минноу. — Советую меня послушать! Вы — грязный битник, который якшается с черномазой сволочью. Я — прокурор штата. И не вам являться сюда и ставить меня на колени. Ни при каких обстоятельствах. Нет у вас такой возможности.
— Жаль, что я не могу вам ничего сделать, — сказал Рейни. — Если бы мог, я разнес бы вас всех в щепки. И тем не менее я, по-моему, могу научить вас страху. Вы же меня боитесь.
— Боюсь?! — Минноу произнес это слово так, словно особенно его презирал. — Вас? — Он поднял сжатый кулак и ткнул пальцем в лицо Рейни. — Это вы меня испугаетесь.
— Я… — начал Рейни, но Минноу, выпятив губы и вытаращив серые глазки, перебил его:
— Вы! Вот погодите немного, и все вы, грязные подонки, будете ночи напролет трястись от страха. Каждый грязный… подонок. Каждый никчемный сволочной подонок. Во всей нашей стране те, кто идет не в ногу, научатся бояться — и это будет очень скоро!
— Есть люди, которые научатся бояться, а есть люди, которые разучатся, — сказал Рейни. — И в самое ближайшее время.
— И начнем мы, в частности, с того, — сказал Минноу, — что не позволим таким, как вы… — Он замолчал, подыскивая слово.
— Подонкам? — подсказал Рейни.
— Мы не позволим такой мрази, как вы, воображать, будто вам позволено являться в административный центр и угрожать должностным лицам. Когда нам приходится иметь дело с типами вроде вас, мы берем их за глотку и стираем в порошок.
— Вы разделите мою участь, мистер Минноу. Как вещественное доказательство моей точки зрения.
— Ты свихнулся, приятель, — сказал Калвин Минноу. — Тебе место в сумасшедшем доме.
— До тех пор пока я помню, что вы на самом деле существуете, я буду помнить, что и я существую на самом деле. — Рейни наклонился над черным письменным столом. — А об этом иногда бывает трудно помнить, потому что человек склонен терять себя в себе. Давайте признаем близость между нами, Минноу, — между вами и мной. Помните, что я — снаружи, а я буду помнить, что вы здесь, внутри.
— Да, — сказал Минноу. — Я буду помнить. Можете быть уверены.
— Очень хорошо, — сказал Рейни. — Возможно, я потребую от вас расплаты.
