Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение - Ивлин Во
Мистер Грейсфул помолчал, слегка поерзал на стуле.
— Откровенно говоря, леди Бренда, боюсь, что именно таковы были его намерения. Я поднял этот вопрос незадолго до его отъезда. Он был неколебим.
— Но неужели ему позволят так со мной поступить? То есть, я хочу сказать, неужели брачный контракт не дает мне никаких прав или что-нибудь в этом роде?
— Вы можете что-то потребовать лишь через суд. Вам, наверное, удастся найти поверенных, которые посоветуют предпринять подобный шаг. Но я не из их числа. Мистер Ласт будет биться до последнего, и, я думаю, при сложившихся обстоятельствах суд вынесет решение в его пользу. В любом случае это будет затяжной, дорогостоящий и несколько сомнительный процесс.
— А, понимаю… ну что ж, раз так, значит так, правда?
— Да, похоже, что так.
Бренда встала.
Лето было в разгаре, сквозь открытые окна виднелись купающиеся в солнечных лучах сады Линкольнз-инн.
— И еще одно. Не знаете ли вы, то есть не можете ли вы сказать, мистер Ласт написал другое завещание?
— К сожалению, я не имею права обсуждать завещание мистера Ласта.
— По-видимому, нет. Извините, если задала неделикатный вопрос. Я просто хотела знать, на что мне рассчитывать.
Она застыла на полдороге к двери — вид у нее, несмотря на яркое летнее платье, был совершенно потерянный.
— Наверное, я могу вам кое-что сказать, чтобы вы знали, чем руководствоваться. Предполагается, что Хеттон отойдет родственникам мистера Ласта — семье Ричарда Ласта из Принсес-Ризборо. Зная характер и взгляды мистера Ласта, вы могли бы предвидеть, что он наверняка завещает состояние вместе с поместьем, дабы оно содержалось в подобающем, по мнению мистера Ласта, виде.
— Да, — сказала Бренда. — Могла бы и догадаться. Ну что ж, до свидания.
И она очутилась на ярком солнечном свету совсем одна.
Весь день Тони провел совсем один, то и дело у него пропадало ощущение времени. Он немного поспал, раз-другой вылез из гамака, но ноги у него подкашивались и перед глазами все плыло. Он попытался проглотить что-нибудь из еды, оставленной доктором Мессинджером, но безуспешно. Только когда стемнело, он понял, что день прошел. Зажег фонарь, стал собирать дрова для костра, но сучья падали из рук и каждый раз, когда нагибался, у него темнело в глазах, так что после нескольких попыток он в сердцах швырнул охапку на землю и залез обратно в гамак. А там, укутавшись в одеяло, заплакал.
Через несколько часов после наступления темноты лампа стала гореть совсем тускло; Тони, с трудом нагнувшись, потряс ее. Лампу надо было залить. Он знал, где керосин, и пополз туда, сначала держась за гамак, потом — за ящики. Нашел канистру, вынул затычку, стал наливать лампу, но руки у него тряслись, он лил керосин на землю, а голова так кружилась, что пришлось закрыть глаза; канистра перевернулась и с тихим журчанием вытекла. Осознав, что случилось, Тони снова заплакал. Залез в гамак, и через несколько минут пламя совсем ослабло, мигнуло и погасло. От рук и намокшей земли разило керосином, Тони лежал в темноте и плакал.
Перед рассветом лихорадка вернулась, и настырная шайка призраков снова морочила ему голову.
Бренда проснулась в таком подавленном настроении, что хуже некуда. Предыдущий вечер она просидела одна в кино. После кино она проголодалась — ей не удалось толком поесть, — но у нее не хватило духу пойти одной в ресторан. Она купила в кафе мясной пирог и понесла домой. Выглядел он очень привлекательно, но, приступив к еде, она обнаружила, что у нее начисто пропал аппетит. Когда она проснулась, ей бросились в глаза остатки пирога на туалетном столике.
Стоял август, она осталась в городе одна. Бивер в этот день высаживался в Нью-Йорке. (Он послал ей телеграмму с полпути, что путешествие идет прекрасно.) Больше она о нем не слышала. Парламент распустили, и Джок Грант-Мензис поехал с ежегодным визитом к старшему брату в Шотландию; Марджори и Аллан в последний момент сели на яхту лорда Мономарка и теперь в неге и роскоши плыли вдоль берегов Испании, посещая бои быков (мало того, они еще поручили ей присмотреть за Джинном). Мать ее жила у Женевского озера в шале, которое ей всегда отдавала на лето леди Энкоридж. Полли была всюду и везде. Дженни Абдул Акбар и та путешествовала вдоль берегов Балтики.
Бренда развернула газету и прочла статью молодого журналиста, в которой сообщалось, что лондонский сезон, в прежнем понимании, отжил свой век; теперь все слишком заняты, и довоенные обычаи отходят в прошлое; теперь не устраивают больше балов, а развлекаются с меньшим размахом, зато без передыха; теперь август в Лондоне — самое веселое время (каждый год он писал одно и то же, лишь слегка переставляя слова). Бренду эта статья не утешила.
Вот уже много недель, хоть Тони и ужасно с ней поступил, она пыталась не сердиться на него, но тут не выдержала и, зарывшись в подушку, зарыдала от негодования и жалости к себе.
В Бразилии она носила драное ситцевое платье того же фасона, что и Роза. Оно ей, пожалуй, даже шло. Тони долго наблюдал за ней, прежде чем заговорить:
— Почему ты так оделась?
— Тебе не нравится? Я купила это платье у Полли.
— Уж очень оно грязное.
— Так ведь Полли много путешествует. А теперь вставай, тебе пора на заседание Совета графства.
— Разве сегодня среда?
— Нет, но в Бразилии другое время, ты что, не помнишь?
— Мне не доехать до Пигстэнтона — он слишком далеко. Я должен остаться здесь, пока не приедет доктор Мессинджер. Я болен. Он велел мне не трогаться с места. Я жду его сегодня вечером.
— Но Совет графства прибыл в полном составе. Лихая блондинка привезла их на своем самолете.
Все и впрямь были в сборе. На председательском месте восседал Реджи Сент-Клауд. Он сказал: «Я требую, чтобы Милли вывели из комитета. У нее дурная репутация».
Тони отвел его доводы:
— У нее есть дочь. Она имеет ничуть не меньше прав заседать в Совете, чем леди Кокперс.
— К порядку, — сказал мэр, — джентльмены, призываю вас придерживаться обсуждаемой темы. Нам предстоит решить вопрос о расширении Бейтон-Пигстэнтонского шоссе. Поступают жалобы, что зеленым автобусам[28] поворот на Хеттонском перекрестке небезопасен.
— Зеленым крысам?
— Я сказал: зеленым крысам. Заводным зеленым крысам. Они нагнали страху на деревню, и многие покинули свои дома.
— Я покинул свой дом, — сказал Реджи Сент-Клауд. — Меня выжили из дому заводные зеленые крысы.
— Прошу соблюдать тишину, — сказала Полли Кокперс. — Вношу предложение, чтобы мистер Ласт обратился к
