Юрий Рытхеу - Айвангу
Пряжкин пошел по ярангам приглашать желающих помыться и попариться. Многие отказывались.
– Обещали дома привезти, а поставили только баню.
– Мойся один. Ты не потеешь, у тебя такая работа, а мы собственным потом с детства умываемся.
Айвангу уговорил отца пойти в баню помыться. Сэйвытэгин расхрабрился.
– Интересно! Посмотрим, что такое русская баня!
В предбаннике белел телом Пряжкин. Он страшно обрадовался, когда увидел Айвангу и Сэйвытэгина.
– Молодцы! Я на вас надеялся. Скорее раздевайтесь! Ну и попаримся!
Он достал из-под лавки веник, связанный из тундрового стланика и помахал перед лицом пораженного Сэйвытэгина.
– Ты это что? – удивился охотник.
– Так полагается, – вмешался Айвангу. – Русские хлещут себя в банях вениками. Кровь разгоняют.
– Что ты говоришь! – Сэйвытэгин потрогал веник. В просторной мыльной под потолком клубился пар.
Дышалось с непривычки трудно. Сэйвытэгин попятился, но Айвангу потянул его за руку. Следом за ними вошел Пряжкин.
Сэйвытэгин с интересом разглядывал его белое тело.
– Ты будто из моржового клыка, – сказал он Пряжкину. – Белый и слегка желтоват… Эй, Айвангу, у него волосы на груди!
– У Пряжкина еще мало волос. Вот я видел у грузина в госпитальной бане…
– Мускулов совсем нет, – продолжал изучать председателя райисполкома Сэйвытэгин. – Интересно…
– Да что я вам, анатомия, что ли? – рассердился Пряжкин и прикрылся тазиком, когда Сэйвытэгин нагнулся, чтобы разглядеть все поподробнее. – Если пришли мыться, так мойтесь, а нечего вводить в смущение человека!
– Ты прости, – спохватился Сэйвытэгин, – действительно, что это мы? Подумаешь, голый русский… И все-таки, Пряжкин, к тебе сначала надо привыкнуть.
Айвангу налил горячей воды в таз, разбавил ее холодной и намылился. Сэйвытэгин, глядя на сына, делал то же самое.
– Главное, чтобы мыло в глаза не попало, – поучал Айвангу отца. – В рот пена попадет – не страшно.
Сэйвытэгин поежился и вдруг полез на полок.
– Здесь как внутри чайника! – послышался его восторженный голос.
На деревянном настиле распластался Пряжкин и хлестал себя изо всех сил.
– А ну, и меня ударь, – попросил Сэйвытэгин. Пряжкин похлестал.
– У-у-у-у! Довольно! Будто огнем жжет! Перестань, я тебе говорю!
Сэйвытэгин скатился обратно на пол и удовлетворенно крикнул:
– О, здесь-то как хорошо! Тепло и легко дышать! Вот что значит русская баня!
Айвангу и Сэйвытэгин оделись и вышли на улицу. Перед баней столпились люди и ждали, когда выйдут смельчаки.
– Каково там? – послышались сдержанные вопросы, словно Айвангу и Сэйвытэгин вернулись с промысла. – Не очень плохо?
– Хорошо! – весело отвечал Сэйвытэгин и вопреки своей неразговорчивости добавил: – После бани мне легко, будто я другой стал и телом и нутром. Даже прыгать хочется!
– А там не очень жарко?
– Сначала кажется худо, а потом привыкаешь, – объяснил Сэйвытэгин. – Да вы поторапливайтесь, там голый Пряжкин. У него волосы на груди растут, а сам белый как бумага.
Последние слова возбудили любопытство, и человека четыре вошли в баню.
Раулена тоже собралась мыться. Несколько молодых женщин последовали ее примеру.
– Торопитесь, – сказал им Сэйвытэгин. – Там голый Пряжкин с волосами на груди! Такого еще не было в Тэпкэне.
С того памятного дня баню топили каждую субботу. Желающих помыться и попариться в русской бане всегда было более чем достаточно, и сельскому Совету пришлось принимать решение, чтобы выделить специальный женский день.
– Пусть моются Восьмого марта! – ворчал Рыпэль.
Первыми в Тэпкэне покидали яранги семьи мастеров-косторезов. Яранга Выквынто испокон веков стояла на берегу лагуны, а дом ему построили на высоком месте, откуда одинаково хорошо видно и море и лагуну. Пока плотники возводили стены и крыли крышу, Выквынто каждый день приходил на стройку и хозяйским взглядом осматривал сооружение. Он даже пытался давать советы, хотя ни ему, ни его дальним и ближайшим предкам никогда не приходилось иметь дела с таким жилищем.
Он подолгу просиживал у незастекленного окна, смотрел на море, потом переводил взгляд на пенистые маленькие волны лагуны, на зеленые холмы, уходящие к Кэнискуну.
Однажды он приковылял в гости к Айвангу и сразу вошел в пристройку. Еще с порога он заявил:
– Я хочу поглядеть, как живется в деревянном доме.
– У нас ведь не настоящий.
– Все равно, – ответил Выквынто. – И окна есть и печка с трубой. Правда, в моем доме печка сложена из кирпича и занимает целый угол, как большой ящик.
– Что же тебе сказать? – Айвангу задумался.
– Каково было в первые дни, что беспокоило? Что же ответить старику?
– Свет беспокоит первое время, – сказал Айвангу, – приходится занавески на окна вешать. Это дело простое. Трудно привыкнуть к простору. Так и кажется, что изо всех углов дует. Будто ветер поселился вместе с тобою. Но это только кажется. На самом деле ничего такого нет. Зажги спичку и посмотри на пламя – оно не колеблется. Сразу успокаивает.
– А на кровати как? – кивнул старик на постели.
– Здесь труднее, – вздохнул Айвангу. – Сперва не спишь, все боишься свалиться на пол.
– Привязываться, что ли?
– Нет, просто надо привыкнуть.
– Делов теперь будет! – подумав, сказал Выквынто. Наступил день переселения.
В семьях, которые переходили из яранг в дома, люди суетились, укладывали вещи и увязывали их так, словно предстояло далекое путешествие.
Кое-где слышался женский плач, а мужчины разговаривали шепотом, как на похоронах близкого друга. Лица у них были строгие и непроницаемые.
Айвангу забрел в опустевшую ярангу Выквынто, и ему вдруг показалось, что все ее обитатели умерли. Он вздрогнул и поспешил на улицу.
Вечером вокруг опустевших яранг бродили растерянные собаки и выли, как будто призывали хозяев вернуться. Даже люди подальше обходили покинутые жилища и боялись заглядывать в черные нежилые провалы раскрытых дверей.
К новым домам быстро привыкли: парни назначали возле них свидания девушкам, пожилые и старики сходились туда на беседу.
Айвангу по-настоящему завидовал людям, которые переселились в дома. Там были большие комнаты, не то что его клетушка, где даже этажерку с книгами некуда поставить. В дома косторезов провели электрическое освещение. Может быть, этому обстоятельству больше всего и завидовал Айвангу. Он тосковал по музыке, а поставить приемник к себе не мог. Патефон его уже не устраивал, да и на пластинках была совсем не та музыка, которую ему хотелось слышать. Где-то в глубине души зрело решение: он будет капитаном! Прошла зима, наступило новое лето. Дочь Катя научилась ходить и пыталась что-то лопотать. Солнце прочно поселилось на небосводе: ночи были светлые, теплые, зовущие далеко-далеко…
17Из Гуврэля приехал вербовщик – маленький толстый человек, похожий на мячик. Сходство с мячом усиливала еще и его куртка, сшитая из нерпичьей шкуры. Вербовщик был строгий и молчаливый. А может быть, просто сердитый, потому что мало кто хотел наниматься грузчиком в порт.
Однажды с очередным пароходом он получил почту и расклеил на клубе, на новых домах косторезов, на мастерской – словом, на всех деревянных стенах – объявления, отпечатанные типографским способом. На большом листе бумаги под изображением голубого морского флага и остроносого многопалубного корабля говорилось о том, что производится набор желающих на годичные курсы младших судоводителей при Арктическом морском порту Гуврэль.
Когда Айвангу читал объявление, сердце его билось часто-часто и от волнения вспотели руки. Он даже не обратил внимания на условия приема и поспешил домой.
– Еду на курсы! – заявил он с порога.
– На какие курсы? – растерянно спросила Раулена.
– В порт Гуврэль. На курсы капитанов.
– В порт Гуврэль? – повторила Раулена. – А как же мы?
Она была уверена, что ее муж давно отказался от своей мечты. Ведь он настоящий охотник, встал на ноги. А та мечта… Все в юности мечтают о необычном.
Айвангу задумался. Действительно, как же Раулена с детьми? С собой их не возьмешь.
– Это недолго, только один год.
– Все равно никуда не поедешь, – отрезала Раулена. – Ты хороший охотник, в селении тебя уважают, у нас дома все есть… Что тебе еще нужно?
– Раулена, – тихо позвал Айвангу. – Я этого ждал всю жизнь. И всю жизнь я мечтал, что буду водить большой корабль по нашим морям. Может быть, только и поэтому не застрелил меня Сэйвытэгин?..
– Что ты говоришь! – Раулена в ужасе всплеснула руками.
– Я говорю о том, что было давно.
Раулена запричитала:
– Зачем ты нас покидаешь?
Айвангу сел рядом и погладил жену по волосам. Как ей объяснить? Конечно, можно прожить и без музыки, можно жить и без мечты, каждым днем, с утра до вечера. Не думать о том, что будет завтра, через год, через месяц… Но Айвангу уже не может так жить. Ноги даются человеку, чтобы он шел вперед, только вперед! Каждый день, каждый час.
