Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Знахарь пожал плечами.

— Я не учился.

— Не скрывайте от меня этих сведений, пан Косиба, — как можно мягче сказал адвокат. — Если хотите, я сохраню их в тайне, но я должен знать. Возможно, вы работали санитаром в какой-нибудь больнице? А может, на войне?..

— Нет.

— Сколько времени вы уже лечите людей? Где вы жили до того, пока не поселились на мельнице под Радолишками?

— Раньше не лечил. Только там начал.

— Хм… Пан не убедит меня в том, что, не имея практики, он смог составить сломанные кости, примитивными инструментами произвести ампутацию и другие подобные операции.

— Я не хочу ни в чем убеждать пана адвоката.

— Своим недоверием вы затрудняете мне вашу защиту в суде.

— А разве я просил пана адвоката защищать меня? Мне не нужна защита. Адвокат с интересом посмотрел на него.

— Значит, вы хотите сидеть в тюрьме.

— Мне все равно, — мрачно ответил знахарь.

Адвокат возмутился:

— Зато мне не все равно. Я дал слово и пообещал другу, что вытащу отсюда пана, и я не упущу удобного случая. Не хотите говорить сами, я узнаю у других.

— Не стоит труда, — махнул рукой знахарь. Мне свобода не нужна, а другим до нее дела нет. Буду я в тюрьме или на свободе, никому от этого не прибудет.

— Глупости! Но даже если у вас есть основания рассуждать так, то в интересах справедливости…

— Справедливости нет, — прервал адвоката Косиба. — Почему вы думаете, что она есть?.. Откуда вам известно?..

Адвокат кивнул головой:

— Разумеется, я не говорю об абсолютной справедливости. Может быть, такая и существует, только в нашем сознании нет ни одного критерия, на основании которого можно судить о ее существовании. Я говорил об относительной, человеческой справедливости.

Знахарь рассмеялся:

— Нет никакой. Человеческая?.. Вы видите меня здесь, осужденного на три года. А абсолютная?.. Пан адвокат определенно не найдет критерия ее существования в сознании. Не в сознании ее нужно искать, а в совести. А если человек в этой совести найдет только обиду, оскорбления, если поймет, что вся его жизнь — унижения и боль, тогда где же та абсолютная справедливость? Это не наказание! Нет!.. Наказание приходит за преступление. Остается только обида! Ничем не заслуженная, горькая обида!

Глаза его горели, а толстые пальцы рук нервно сжимались. Адвокат какое-то время молчал, а потом неожиданно спросил:

— Какое у вас образование?

— У меня нет никакого.

— В ваших бумагах написано, что вы закончили два класса сельской школы в Калишском районе. Но говорите вы, как интеллигентный человек.

Знахарь встал.

— Жизнь подбрасывает человеку разные мысли. Я могу уйти?

— Сейчас, минуточку. Так вы не хотите поговорить со мной откровенно?

— Мне не о чем говорить.

— Как хотите. Я не могу вас заставить. Да, возможно, вам что-нибудь нужно?.. Теплое белье, может быть, книги?..

— Ничего мне не нужно, — подчеркнуто ответил знахарь, — я только хотел бы, чтобы меня оставили в покое.

Адвокат примирительно улыбнулся и протянул руку:

— Ну хорошо. До свидания, пан Косиба.

Когда сзади захлопнулись ворота тюрьмы, у адвоката Корчинского уже созрело решение: следовало поехать на мельницу, в Радолишки, в окольные деревни, разыскать свидетелей — бывших пациентов знахаря — и привезти их на суд. «При случае загляну на пару дней в Людвиково, — подумал он, — а из этого дела организую большой процесс и если не выиграю его, то грош мне цена».

Корчинский был молодым адвокатом, однако врожденные способности, трудолюбие, глубокие юридические знания и, естественно, связи давали возможность быстро продвигаться вперед; его амбиции не ограничивались местной известностью, честолюбие требовало, чтобы о нем говорили по всей стране.

Он согласился заняться делом Антония Косибы не только из дружбы с Лешеком Чинским — не последнюю роль играл и приличный гонорар. Но главным образом его очень заинтересовало само дело. Он почуял в нем такую эффектную фактуру, благодаря которой подобный процесс вызовет громкий резонанс. Победа на таком процессе приносит адвокату славу.

Приняв решение вести дело, Корчинский уже никогда ни перед чем не отступал, и на следующее же утро он выехал в Радолишки. Два дня прошли в разъездах по району, в подробных беседах с людьми, в сборе материалов. Поэтому ему пришлось сократить время пребывания у Чинских.

Приняли его в Людвикове с распростертыми объятиями. Гости после праздника уже разъехались, дома были только родители Чинские и Лешек с Марысей.

Корчинский подробно рассказал, что удалось ему собрать по делу знахаря, и потирал руки:

— Я становлюсь все сильней и сильней. Вот увидите, когда я выведу на огневой рубеж всю свою артиллерию и открою ураганный огонь, от обвинения камня на камне не останется. Этот Косиба — гениальный лекарь! Ни одного смертельного исхода, а вылеченных можно представить суду сотни человек. Из них почти половина, которые не только не платили ему за лечение, а еще от него получали помощь. Мотивы о наживе вообще отпадают. Но главный упор я намерен делать на его способности. Поэтому у меня появилась определенная мысль.

— А именно? — спросил Лешек.

— Все свидетели, а прежде всего ты и твоя невеста, должны приехать в город за день до процесса. Пока не знаю, примет ли суд мое предложение пригласить экспертов. У меня в запасе есть сильное средство, если не сказать решающее. Мне в голову пришла мысль, чтобы какой-нибудь известный хирург осмотрел перед процессом всех пациентов Косибы. Разумеется, это должна быть знаменитость, потому что, когда он предстанет перед судом как свидетель от защиты, суд будет вынужден признать его мнение компетентным. Это должна быть звезда хирургии.

Пани Чинская кивнула головой:

— Такой в Польше только один. Это профессор Добранецкий из Варшавы.

— Пани, вы угадали, — зааплодировал адвокат.

— Это не так трудно — засмеялся пан Чинский. — Труднее будет склонить Добранецкого к приезду в Вильно.

— Если все дело в гонораре, — вмешался Лешек, — то, прошу тебя, Вацек, не стесняйся.

— Ну, я надеюсь, что ему не на что будет жаловаться, — улыбнулся Корчинский, — но есть еще и другая возможность. Супруга Добранецкого — родственница моей жены. Постараемся как-нибудь решить все проблемы, ибо процесс должен быть выигран.

Марыся приветливо улыбнулась:

— Я так благодарна пану за энтузиазм и надежду. Вы не представляете, как сердечно я привязана к этому добрейшему на свете человеку, как я люблю его. Вы не можете даже вообразить, какое у него сердце.

— Этого я не знаю, но верю пани на слово. Зато своей интеллигентностью Косиба, признаюсь, удивил меня. Он разговаривал, как образованный человек, что как-то не соответствует его внешности, его незаконченной сельской школе, месту батрака на мельнице или знахарю.

— Вот видишь, — сказала Марыся, обращаясь к Лешеку.

— Да, да, — согласился Лешек. — Вацек, представь себе, что Марыся давно обратила на это внимание, а я даже провел опыт, который подтвердил наши предположения.

— И что же это был за опыт? — заинтересовался Корчинский.

— В сущности, довольно примитивный. Я начал разговаривать с ним, употребляя много слов, значение которых не может знать простой мужик или даже полуинтеллигент.

— Ну и?..

— Он все понимал. Более того, однажды он застал Марысю за чтением стихов Мюссе в оригинале. Так представь себе, он совершенно правильно прочел целую строфу.

— Могла бы поклясться, что он не только читал, но и понимал, — добавила Марыся.

Адвокат задумался.

— Да. Это, действительно, странно… Встречаются же такие самоучки. Этот факт тоже мог бы мне пригодиться, если бы Косиба захотел говорить.

— Как это?

— Он упорно молчит. Не захотел рассказывать мне ни о чем. Впал в какой-то пессимизм, мизантропию, черт знает что.

— Несчастный, — вздохнула Марыся. — Нас с Лешеком это тоже поразило, поэтому мы не решились его снова тревожить. Он принял нас очень холодно, почти безразлично, хотя это неудивительно, ведь он столько пережил…

— Это пройдет, когда Косиба окажется снова на свободе, — уверенно сказал Лешек.

— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил адвокат.

— Вы такой добрый, — произнесла Марыся.

— Я?.. Добрый?.. Ну, что вы, пани! Здесь нет места для доброты. Во-первых, я сколачиваю на этом деле капитал…

— Ну, ну, — рассмеялся Лешек, — не преувеличивай…

— … А во-вторых, если я выиграю такой процесс, то приобрету еще большую популярность, еще лучшую репутацию и… больше денег.

— Фу, — поморщилась пани Чинская, — постыдились бы разыгрывать из себя карьериста.

— О, я не разыгрываю, я настоящий карьерист и не скрываю этого, скорее, наоборот: подчеркиваю каждый раз, как только представляется случай. Еще будучи студентом, я поклялся, что сделаю карьеру и теперь последовательно реализую свою клятву. У нас привыкли осуждать карьеристов. Превратили это понятие в оскорбление. А что такое делать карьеру? Это значит использовать все, чем наделила нас природа, окружающая среда, воспитание, образование, чтобы реализовать свои способности, знания, энергию, умение общаться с людьми. Кто не умеет использовать свои природные данные, тот их растрачивает, а значит, он расточитель и растяпа. Разумеется, есть непорядочные карьеристы, так же как непорядочные боксеры, применяющие в борьбе запрещенные приемы. Но это уже другой вопрос. Я, например, больше верю карьеристам, знаю, что в них никогда не обманусь, потому что у них есть амбиция, порыв, воля. Они работают для себя, а значит, и для дела, которому служат.